Страница 20 из 32
— Ты зачем, старик, сюда пришел? Кому ты нужен здесь?
— Пропуск хотел получить, господин комендант, — ответил тот.
— Пошел отсюда вон! — свирепо закричал на него немец. — Германии нужны рабочие руки, а не старое дерьмо.
Старик досадливо сплюнул. И тут рассвирепевший фашист бросился на него с кулаками. Прибежали солдаты, схватили старикашку и давай привязывать к телеграфному столбу. Тут только все и догадались, что вместо пропуска всем собравшимся грозит отправка в Германию.
Воспользовавшись суматохой, Лиза и Мария ловко ускользнули от глаз, фашистов.
— А в районе нашей площади много гитлеровцев? — поинтересовался младший лейтенант Чернышенко.
— Не особенно, но есть. Многих перевели отсюда куда-то в другой район, — пояснили девушки.
— Танков у фашистов тут много? — допытывался Рамазанов.
Мария усмехнулась и ответила:
— Всего несколько штук видели. Да ну вас, мы и так разболтались.
Попрощавшись, они ушли по траншее к мельнице.
Шли дни. Холодные осенние дожди все больше уступали место капризам наступающей зимы. С темных облаков все чаще срывались пушистые хлопья снежинок или дробно барабанили по избитым листам железа ледянистые крупинки. Дули холодные осенние ветры.
В свободное время бойцы собирались в какой-нибудь комнате и, усевшись возле железной печки, завязывали разговор о родных краях, семьях, подругах и минувшем детстве.
Мурзаев говорил о бескрайних степях Казахстана. Мосиашвили гордился сказочной природой солнечной Грузии.
— Приезжайте после войны ко мне в Тбилиси, — говорил он товарищам. — Вино пить, урюк, мандарины кушать будем.
В один из таких дней противник неожиданно перешел в атаку.
— Вот тебе и мало их! — сказал кто-то из бойцов, вспомнив рассказ разведчиц.
Но он был неправ. Фашистов и в самом деле было немного. В атаке участвовало около роты автоматчиков. Скорей всего этой атакой противник хотел внушить нашему командованию: смотрите, атакуем, значит, наши силы никуда с этих позиций не перебрасывались, мы здесь и готовы в любой момент снова пойти на штурм. Для отражения атаки мы сосредоточили большинство огневых средств в подвале первого подъезда. Часть наших стрелков разместилась в траншее, соединяющей дом с мельницей в развалинах за домом стояла 45-миллиметровая пушка.
Надо сказать, фашисты выбрали самое удобное для них место в нашей обороне: с этой стороны не было ни минных полей, ни других препятствий. Но и на сей раз враг испытал горечь поражения. Сильный минометный и пулеметный огонь вносил опустошения в его цепь. У нас тоже были раненые — Свирин, Довженко, зацепило и Воронова, но он продолжал разить врага. Оставив на поле боя убитых и раненых, гитлеровцы откатились на исходные позиции.
Это была последняя атака, которую отбил наш гарнизон. Закончилась эпопея обороны дома.
Пятьдесят восемь суток небольшая группа советских бойцов отражала натиск во много раз превосходящих сил противника. Ни беспрерывный обстрел, ни отчаянные атаки не могли сломить их мужества и стойкости. Их девизом было: «За Волгой для нас земли нет». Дав клятву Родине не отступать ни шагу назад, они не жалели ни крови, ни самой жизни во имя победы над врагом. Их не могла сокрушить никакая фашистская сталь.
Маленький гарнизон олицетворял собой великую дружбу народов нашей страны. Здесь плечом к плечу с русскими сражались украинцы, грузины, узбеки, татары, казахи — представители многих национальностей Советского Союза. В огне боев за Сталинград их братская дружба окрепла и закалилась.
Бой за «молочный дом»
С севера к нам доносился глухой гул канонады. Наши войска южнее и северо-западнее Сталинграда перешли в наступление. Мы еще не знали его результатов, но каждый боец чувствовал, что это — необычное наступление, часы гитлеровцев у Сталинграда сочтены. Все с нетерпением ждали короткого приказа: «Вперед!»
В различных районах города наши подразделения не давали фашистам спокойно отсиживаться в укреплениях, перебрасывать силы на другие участки фронта, где Советская Армия наносила главные удары. Каждый день защитники Сталинграда освобождали все новые здания, кварталы, улицы. Наступательный порыв солдат, перенесших тяготы трудной многомесячной обороны, был стремительным и неудержимым.
С того дня, когда стало известно о начавшемся наступлении, мы считали своим долгом постоянно тормошить фашистов, не давать врагу спокойно отдыхать в развалинах и блиндажах. Делали обычно так.
Глущенко, Свирин и Якименко появлялись то в одном, то в другом подвальном отсеке или комнате и открывали огонь из пулемета, а когда враг огрызался, в перестрелку вступали все виды нашего оружия. Как только разгоралась пулеметная и автоматная стрельба, наши артиллеристы и минометчики, которые несколько дней назад организовали на чердаке дома наблюдательные пункты, засекали огневые точки противника и тут же открывали огонь на уничтожение.
Сначала гитлеровцы, не подозревая нашего намерения, охотно шли на провокацию, а потом перестали огрызаться. Видно, догадались, что для них такие поединки дорого обходятся. Тогда мы стали донимать их с другой стороны.
На этот раз работа нашлась для минометчиков и бронебойщиков. Гридин, Рамазанов, Чернышенко и Тургунов забирались под самую крышу и оттуда высматривали, где и за какими развалинами притаились вражеские огневые точки или скрытое передвижение фашистов. В первый же день такой охоты захватчики не досчитались, двух походных кухонь, повозки с боеприпасами и больше десятка своих солдат. Но вскоре пришел и наш черед перейти в наступление. 24 ноября мы получили приказ атаковать и захватить «молочный дом», закрепиться в нем и удержаться во что бы то ни стало. Впервые за пятьдесят восемь суток нам предстояло покинуть здание, выдержавшее такую осаду. И все мы думали об этом без сожаления: столько заманчивого и радостного было в этом долгожданном «Вперед!».
Вечером в нашем доме стали накапливаться силы для атаки. Собралось здесь до сотни бойцов. Пришли комбат Жуков, заместитель комбата Дорохов, командир роты Наумов и политрук пулеметной роты. Наш гарнизон был расформирован.
Всех бойцов разделили на две группы. Одна должна была наступать по южной стороне площади, другая — по северной. Товарищи по оружию прощались друг с другом: кто знает, что ждет впереди. Среди нас уже не было Глущенко: за несколько часов до этого его ранило в ногу, и мы отправили отважного гвардейца в госпиталь.
Часа в два ночи бойцы через окна и тоннель к наружному подвалу выдвинулись на площадь. Тишина. Немцы ничего не подозревают. А на севере гудит и гудит канонада. Сегодня ее гул гораздо слышнее. Значит, наши там успешно идут вперед. Мы ползем от воронки к воронке, натыкаемся на колючую проволоку, скрученные железные листья и прутья. Вот у кого-то звякнула обо что-то металлическая лопата. И ночная тишина треснула пулеметными очередями, темноту озарили вспышки разрывов и ракеты. Гитлеровцы обнаружили нас. Вокруг рвутся мины, с треском лопаются разрывные пули.
Наконец многие из нас добрались до развалин бывшего здания нарсуда. Пользуясь укрытием, делаем передышку.
Из окна «молочного дома» непрерывно бьет вражеский пулемет. Он мешает нашему продвижению. Бойцы вынуждены залечь.
Приказываю Воронову выдвинуть «максим» вправо и заставить замолчать вражеского пулеметчика. Но не успели Иващенко и Хант установить «максимку», как позади меня один за другим грянули три выстрела.
За два месяца обороны дома Рамазанов и Тургунов натренировались подавлять вражеские огневые точки. Вот и сейчас после трех выстрелов гитлеровец перестал строчить из пулемета.
— Наверно, корова языком слизала, — в шутку сказал кто-то из бойцов.
Долго оставаться в развалинах было невозможно. Сюда противник перенес артиллерийский и минометный огонь. Среди нас появились убитые. Ранены Мосиашвили и Якименко, из-под огня их вытаскивают наши санитары, среди которых и худенькая Маруся.