Страница 2 из 7
– Пусть год, который сейчас наступает, будет счастливым! – сказала она.
«Динн… Динн… Дин…» – били часы. Скряга собрался лететь к Черному Камню, но Баба-Яга положила ему на плечо костлявую руку:
– Погоди, куманек! Полночь – заклятье потеряло силу. Только через восемь лет новогодняя ночь снова придется на новолунье. Потерпи! Помни, что добро с годами стареет и умирает, а злу не страшны ни старость, ни смерть.
Старшая Фея повернулась лицом к окошку и прошептала так, что ее слышали только сестричка да Баба-Яга – там, в глубине Леса:
– Нет, добро не умирает. Оно живет и растет, как деревья в лесу, как растет Мальчик, который родился сегодня у Старика со Старухой.
Баба-Яга ощерилась, выставив единственный желтый клык, и прошамкала:
– Ты не умнеешь, Фея. Пожалуй, ты еще неразумнее, чем твоя рыжая дурочка сестрица, если не запомнила, что обман сильнее любви, топор властвует над деревом, а Мальчик… Мы еще посмотрим, кем ему суждено вырасти.
Новогодняя ночь текла, как река, полная надежд и тревог.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
Мальчику исполнился месяц. Старики решили отпраздновать день его рождения. Они пригласили соседей и, как водится, Фей. Старуха испекла два пирога: один с яблоками – для соседей, а другой, маленький, с черникой, которую она сама собирала летом, – для Фей. Рыжик часто забегала к старикам, возвращаясь из школы – послушать сказки; она очень любила пироги с черникой.
Гости наклонялись над колыбелью. Мальчик каждого встречал улыбкой. Стемнело, соседи стали расходиться. Едва старики остались одни, дверь сама собой распахнулась. С улицы, хотя была зима, повеяло теплом. Вкатилась, разматываясь от порога к колыбели, зеленая ковровая дорожка. Снова подул слабый ветер, и влетел Эльф. Он встал на подоконник, поднял жезл и провозгласил:
– Фея Добра!
Появилась невысокая худенькая женщина с сединой в темно-русых волосах, с усталыми глазами. Мальчик потянулся к Фее, сел, потом поднялся на ножки. Фея взмахнула рукой и начала считать:
– Один, два, три… – задумавшись, сказала погромче: – Четыре!
Там, куда она смотрела, в воздухе между елкой и колыбелью возник куст сирени с четырьмя цветочными кистями в густой листве. В каждой из них спал гном. Соцветия окутывали гномов, как одеяла, высовывались только головы в разноцветных вязаных колпаках с длинной кисточкой – синем, красном, зеленом и фиолетовом.
– Потом будет поздно, – сказала Фея, глядя на Мальчика. – Придется истратить одно чудо, чтобы научить тебя понимать и говорить, хотя кому лучше знать, чем мне, как может понадобиться тебе в длинной жизни каждое из чудес… Синий гном! – повысив голос, позвала она.
Гном в синем колпаке вгляделся в глаза Феи, соскочил на пол, вскарабкался в колыбель и коснулся рукой груди ребенка – там, где сердце. Выполнив свое дело, гном исчез.
– Я слушаю, бабушка, – сказал Мальчик.
– «Бабушка»… – Фея вздохнула. – Знаешь, меня впервые так назвали, ну… немножко непривычно. Но ты прав, для себя чудес не хватает – вечная история, сапожник без сапог… Ладно, слушай внимательно. Когда тебе понадобится чудо, но только если оно очень понадобится, если не останется другого выхода, вспомни сегодняшний вечер, и куст появится. Ты позовешь одного из гномов: «Красный гном», или «Зеленый гном», или…
– Гномы будут слушаться только меня? – спросил Мальчик.
– Тебя и еще того или ту, кому ты отдашь волшебный куст, как я отдаю его сегодня тебе. – Говоря это, Фея медленно подошла к раскрытой двери и исчезла за ней.
«Тик-так», «тик-так», – сквозь свист ветра донеслось с улицы.
– Фея Времени! – объявил Эльф, подняв жезл.
В дверях показалась сухопарая прямая фигура. Лицо Феи Времени было круглое, словно циферблат часов. А может быть, это и был циферблат часов, напоминающий лицо?! На нем ничего не отражалось: ни горе, ни радость, ни добро, ни зло – одно лишь время, которое одинаково спокойно, отсчитывает ли оно последние секунды умирающему или первые секунды новорожденному.
«Тик-так», – мерно звучали шаги Феи, пока она приближалась к колыбели. Руки ее двигались ровными взмахами, словно это были маятники.
– Это тебе, – сказала Фея тусклым, ровным голосом, положив Мальчику в ладонь маленькие плоские часы. – Тик-так-ой подарок.
Из часов выглядывала острая стальная игла.
– Если ты тик-так нажмешь, – Фея прижала ладонь Мальчика к острию иглы, – время остановится для всех, кроме тебя.
Мальчик придавил ладонью иголку. Руки Феи стали недвижны, пламя, взметнувшееся в печурке, застыло. Старуха, шедшая к столу, так и замерла с чуть поднятой над полом ногой. Повисли в воздухе снежинки, занесенные с улицы. Только из руки Мальчика струйкой текла кровь. Лицо его с упрямо сжатыми губами выражало муку. Когда Мальчик отвел ладонь от острия иглы, снова все пришло в движение.
– Очень больно! – сказал Мальчик.
– Времени тоже очень больно, когда его тик-так останавливают.
С этими словами Фея скрылась.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
Протяжно завыл ветер на улице, лютый холод ворвался в комнату, печурка погасла, стало темно. Когда порыв ветра утих, Старик зажег свечу. На пороге стояла Баба-Яга с крючковатым носом до подбородка, со светящимися, как у кошки, глазами. Зеленая дорожка, сворачиваясь на ходу, откатилась в темный угол. Мальчик вскрикнул.
– Простите, пожалуйста, на дворе такая темь, вы, верно, ошиблись дверью, – вежливо сказал Старик. – Мы приглашали только Фей.
– А я кто?! – зашамкала гостья. – Я Фея Зла, хотя невежи называют меня Бабой-Ягой. Ты, старикашка, чуть не прогнал меня. Воля твоя, я стала от этого только вдесятеро злее! А ты, коврик, свернулся, чтобы бабуля упала на скользком полу?! Не выйдет1 Я еще крепко держусь на ногах и только стала во сто раз злее. Сегодня понадобится вся злость, какая есть на свете; ее там,- мне на радость, немало!.. Чтобы придумать такое, – бормотала Баба-Яга, протянув к колыбели костлявые лапы с длинными когтями. – Убить тебя, загрызть, сварить в кипяточке?! Сестрица Смерть рада стараться, но мне надо, чтобы ты мучился всю жизнь, чтобы вместе с тобой мучились все, кто любит тебя. Сделать тебя горбатым, безногим, слепым? Старику со Старухой все равно ты останешься дорогим. Отнять сердце, чтобы у тебя были пустые глаза, лед в груди? Хорошо бы, но этого мне не осилить. Что же делать? Знаю! Я превращу тебя в собаку. Ты будешь все понимать, но говорить не сможешь, только лаять да скулить. Я буду тебя бить, морить голодом, посажу на цепь, чтобы ты сторожил избу на курьих ножках.
Тонкий отчаянный крик раздался из колыбели и оборвался, сменившись жалобным повизгиванием. В колыбели метался маленький черный пудель с курчавой шерсткой, умными, совсем человеческими глазами.
Раздалось тихое шуршание – это дорожка сама собой расстелилась от колыбели к двери. Новые гости, последние в тот вечер, который так счастливо начался, но грустно оканчивается, ступили на зеленый коврик.
– Мы опоздали! – сказала Старшая Фея Леса. – Я дала Мальчику жизнь, больше мне не дозволено его одаривать, но ты, Рыжик! Ты бы могла…
– Я виновата! Я виновата во всем! – Младшая Фея плакала, рыдания сдавливали горло.- Все оттого, что я такая глупая, глупее всех на свете. Если мне чего-нибудь очень хочется, не могу справиться с собой. А мне так хотелось сделать этот подарок. Я искала его в лесу с самого утра, а нашла только час назад – там, далеко, в расщелине Большой Скалы. Ведь еще только конец января…
Младшая Фея подняла руку с синим цветком и дунула на него. Цветок замер в воздухе перед колыбелью.
– Хи-хи-хи. Подснежник… Собаке?! – Баба-Яга хохотала, держась за бока, не могла остановиться. – Вот уж действительно дурочка, ха-ха-ха. Вот уж действительно – нет зла, нет и ума!