Золотой Человек

— Надеюсь, что ты настроен, мой друг — сказал он с улыбкой инструменту — впрочем, есть только один способ проверить.

Он начал свою игру. Капельки высокого и отрывистого звука побежали по округе в сопровождении певучих перекатов основной темы.

Почему он начал играть именно это? Ведь эта мелодия была для четырех рук, и она неполноценна без второго пианиста. Николай и сам не знал… Наверное, только из-за того, что если закрыть глаза и представить теплую солнечную погоду, представить как под эту музыку на рояль сквозь веранду и рябиновые ветви падают лучи света, то только так мелодия приобретет смысл.

Николай исполнял первую часть, в которой главная партия принадлежала ему, но во второй, которая начиналась через несколько тактов, он уже будет только подыгрывать, а подыгрывать было некому. Жалко было обрывать гармонию. Он закрыл, глаза наслаждаясь последними нотами первой части.

Анастасия поднялась на веранду настолько тихо, что Николай не заметил ее. Она присела слева от него и уже была готова подхватить игру. Яркая и напористая вторая часть была, может быть, даже немножечко дерзкой, по сравнению с первой, из-за быстрых переборов низких звуков.

— Привет — сказал он

Анастасия, не отрываясь от игры, улыбнулась. Она была в белоснежном платье и босоножках… и выглядело это нестандартно после полувоенной формы Золотого Общества, в котором он видел девушку обычно. Как-то особенно, по-другому выглядела она в нем, с закрытыми глазами и легкой улыбкой исполняя мелодию. Как в тот день, самый первый. Как же ты вовремя…

Третья часть была не просто грустной и тоскливой, она была трагичной. Ужасная и пугающая тема, как будто что-то зловещее нарастало и приближалось все ближе и ближе. Под тяжелые, траурные октавы, главная тема, словно целая армия чего-то непонятного, но злого и могущественного точила свои ножи прямо над головами пианистов. Анастасия никогда не любила эту часть, она просила Сергея Сергеевича пропускать ее. Больно уж непонятно ей было, почему после двух веселых и быстрых частей композитор вставил это громоздкое чудовище. В отличие от нее, Николай мог сыграть это даже во сне. Он и сейчас вкладывал весь огонь в каждый рывок кистей по клавиатуре, извлекая из-под крышки образ грозного нашествия.

К счастью третья часть была маленькой, но даже этого хватило, чтобы убрать всякую улыбку с лица Насти. Она с тоской и даже каким-то неудобством смотрела на Николая. Юноша ушел в свой мир. Каждый аккорд, неприятный по звучанию словно бомба, под конец автор видимо вообще перестал строить музыку и специально вставил некрасивые сочетания. Но Николай понимал каждую ноту, чувствовал смысл. Он прекрасно видел, что рисует инструмент. Он видел этот багровый, с привкусом железа. Каждый удар сопровождался неописуемым удовольствием, таким, что зубы непроизвольно скалились, как в приступе гнева.

Луна выглянула из-за туч, но не многообещающе, ненадолго. Просто чтобы подыграть им.

Николай внезапно остановился. Анастасия только-только начала последнюю часть, даже не заметив, что ей уже никто не аккомпанирует. Он положил руки на колени, словно закончил произведение целиком, и слушал послевкусие. Настя подумала, что он хочет сделать паузу и сейчас продолжит, но Николай остался сидеть в тишине.

— А последнюю часть, радостную… — словно с надеждой спросила она — сыграем последнюю часть.

Нет. Николай закончил свою игру на середине. Он отвернулся, но девушка успела заметить, как по его щеке пробежала слеза.

— Что-то случилось? Почему ты плачешь?

Николай покачал головой, поправив голос, чтобы он не дрожал.

— Все хорошо… ты же знаешь, что я иногда плачу во время музыки.

Анастасия это действительно прекрасно знала. Это для нее не было удивлением, и уж точно никто не имел права презирать молодого человека. В какой-то степени она даже ему завидовала, все-таки он более хороший музыкант, раз понимает музыку до слез.

Но теперь Настя заметила обремененный вид Николая. Что-то случилось, раз он отвернулся от нее, закрывая глаза. Тем более он терпеть не может не доигранные мелодии.

— Я же вижу, что что-то случилось. Давай расскажи, не держи в себе.

Он встал с банкетки и медленными шагами, уставившись в одну точку — словно Анастасии и не было рядом, словно вообще никого не было рядом — подошел к низкой декоративной ограде, отделявшей набережную от спуска к реке. Что-то хотелось сказать, но он не знал что. Вернее не знал как. Как она отреагирует на его слова… а что если она не поймет?

Анастасия подошла и положила голову к нему на плечо, обняв руками талию.

— Ты чего-то боишься?

Лед прошел по телу Николая. То, в чем он себе боялся признаться или просто не хотел этого делать, само пришло от другого человека. Действительно, он сильно боялся.

— Да…

Николай тоже обнял девушку.

Венура волновалась, штормила. В такую погоду можно было не ждать пароходов с вальсами, ленточками и прочим. Теперь только черная, плещущаяся вода и полумертвый город вдалеке. Николай наблюдал за каждым перекатом гребней хаотичных волн, сталкивающихся друг с другом.

— Что-то произошло на докладе Владыке?

— Они хотят казнить Мак-Баумана. Мой последний шанс найти его они хотят обезглавить.

Анастасия замолкла. Николай только почувствовал, как и ее дыхание остановилось. Поняла ли она его? Она же не знает, зачем ему нужен Чадаев… наверняка и для нее казнь Артура не имеет никакого значения. Он ведь террорист.

— Это… немыслимо. Казнить человека за его взгляд… я не понимаю

— К черту его взгляд, Настя, он предатель и заслужил это, но неужели они сами не хотят найти его хозяина? — Он усмехнулся, даже с какой-то ноткой презрения. — Сказали, он не пойдет на контакт… Да я его поведу на этот контакт! А потом сожгу. Медленно буду жечь часть за частью, пока он не сдохнет от боли. Я сожгу даже пепел, что от него останется!

Николай практически перешел на крик. Настя оглянулась, нет ли кого вокруг, кто мог бы услышать такое. Что-то в его словах напугало девушку, она даже сделала шаг назад, сама не заметив того.

— Прости… я не должен был говорить такое… просто — он вцепился себе в волосы и опустил голову, отвернувшись. Голос его снова задрожал. — прости меня… я боюсь, Настя, я очень боюсь. Я не знаю, как быть и что делать. Тринадцать лет! Тринадцать! Я топчусь на месте и теряюсь в догадках. А они даже не хотят помочь… они смеются надо мной.

Эта идея, показавшийся Настя абсурдной, так вдохновила Николая, что он с воодушевленными и даже радостными глазами обернулся, взял за плечи девушку и начал что-то ей доказывать, переходя на полу истерический крик.

— Точно! Они смеются… все это глупый розыгрыш, шутка. Это все учитель подстроил, он же любит шутить — Николай засмеялся во все горло — ты понимаешь? Они разыгрывают меня и смотрят, как я мечусь по кругу с этим ножиком — он достал из-за пояса отцовский золотой кинжал — желая всадить его ему в сердце. О… даже если так я всажу, Всажу сначала Чадаеву, потом им!

— Николай… твои руки…

Настя крепко прижала Николая к себе, заставив его замолчать. Широкие глаза юноши начали успокаиваться. Он закрыл их и тоже обнял ее. Руки, которые только что полыхали, начали гаснуть.

— Ты… пугаешь меня. Не понимаю, зачем ты хочешь этой крови.

Николай опустил голову и отрицательно покачал. Рассказывать про то, что случилось в Ужице, он не мог. Хотел, но не мог. Ему почему-то казалось, что друзья и сами все прекрасно понимают… что не стоит так омрачать их. Он не хотел видеть, как его будут жалеть.

Ни одного человека в округе, ни одного рояля не звучит даже близко. Словно они вдвоем на этой набережной. Словно этот город построили специально для них. Но эта пустота начинала пугать… нагонять не просто тоску, но и ужас.

— С того самого дня — сказал Николай шепотом — когда я приехал, началось мое проклятье. Эти ужасные бессонные ночи… прости, не знаю, зачем рассказываю тебе все это — но Настя понимающе кивнула, готовая выслушать все, что он скажет — Каждый раз что-то новое… Дом, Слава, Отец… ты и ужасный черный человек, от которого веет дубовым холодом, таким, что все тело немеет. Он стоит надо мной, долго смотрит безо всякой эмоции… просто глядит на бездыханное тело ребенка. А потом… по его правую руку появляется папа и тоже начинает смотреть на меня рядом с ним.