Страница 3 из 8
Теперь нам пришлось обходиться без взрослого мужчины в доме. Мама так и не научилась ставить рождественскую елку и зажигать ее, так что просто сказала всем, что мы теперь иудеи и вместо Рождества празднуем Хануку. Чинить вещи стало некому, так что за годы переломалось много всяких мелочей (а я уж точно за отвертку браться не собираюсь).
Мама с тех пор так и не пришла в себя. Не вернулась на работу, решила просто жить тем, что оставил нам дедушка. Ни с кем больше не встречалась, не выходила замуж, а папу заменила вином (и ох, до чего же страстным был этот роман!).
В последнее время она все больше сидит на диване и смотрит «Судью Джуди» и «Эллен». Раз в неделю моется (это если мне повезет), и в городе ее теперь знают как «ту дамочку, что ходит в продуктовый в халате и солнечных очках». Встречали ее, может быть?
Папу я видел с тех пор только дважды – на мой двенадцатый день рождения и на Рождество два года назад. Родитель-победитель, безусловно. Рядом с ним даже Кармен Сандиего[2] надежным человеком выглядит.
– Где тебя носило? – не сдержался я, когда увидел его в последний раз.
– Переехал на север, к заливу, – ответил он так спокойно, будто рассказывал, что ел на обед.
– Зачем? – спросил я.
– Ищу себя, – сказал он.
Я изо всех сил попытался не расхохотаться, но ухмылку спрятать не смог.
– Все никак не найдешь, да?
Он так и не ответил.
Много лет я злился на родителей. Не понимал, как человек вроде меня мог родиться у таких, как они. Видимо, желание чего-то добиться в этой жизни – ген рецессивный.
Стоит, конечно, помнить, что многим, в конце концов, приходится куда хуже… пока автобиографии этих многих не окажутся успешнее моей. Вот тогда можно опять начинать жалеть себя. (Непопулярное мнение: ваша история грустная ровно до тех пор, пока вы не начнете на ней зарабатывать. После этого мне вас уже не жалко.)
Но давайте все-таки вернемся к тому, с чего я начал: живется мне отстойно, но скоро я отсюда выберусь. Мой путь лежит вперед и вверх, и никогда еще я не ждал будущего с таким предвкушением.
Что ж, пожалуй, истории моей жизни достаточно для одной записи. Я поначалу сомневался, стоит ли затевать всю эту ерунду с дневником, но теперь вижу, как она помогает. Я сейчас себя чувствую куда спокойнее, чем когда начинал писать. Я умиротворен, сосредоточен и… Твою мать, уже полночь, а у меня еще домашка по алгебре не готова! Мне пора!
3 октября
Ну и денек, причем он ведь еще даже не закончился. А начался утром, когда я встал ни свет ни заря, как и всегда.
Можно я просто скажу, что научно доказано: подростки лучше учатся и сдают контрольные, если уроки начинаются позже. Полагаю, кто-нибудь мог бы подумать об этом, если бы школа не была на самом деле государственным детсадом, который нужен исключительно затем, чтобы держать детей под присмотром. (Не знаю, как вам, а вот мне больше всего хочется творить беззаконие как раз с шести утра до трех дня. Браво!)
После четвертой или пятой попытки попасть по кнопке будильника я все-таки ожил. Потопал в ванную и обнаружил, что в школу пойду не один: на лбу у меня красовался здоровенный прыщ. Сам боженька при помощи угрей напоминает нам, что мы не идеальны, даже если не учитывать все остальные многочисленные наши недостатки. Вот спасибо, я-то уже почти и забыл.
Я оделся, пошел в гостиную и совершенно не удивился, обнаружив там маму в отключке. Только моя мама ухитряется каждое утро выглядеть так, будто вернулась с концерта «Guns N’ Roses». А я ведь точно знаю, что она вчера просто много раз подряд пересматривала фильм «На пляже».
Я отдернул занавески, и комнату озарил дневной свет. Каждый раз я надеюсь, что это вдохновит маму встать с дивана. И каждый раз боюсь, что она в конце концов просто сгорит дотла, как вампир.
– Мам, подъем! – Я шлепнул ее подушкой. – Ты опять вырубилась.
Мама задергалась под одеялом, как пойманный в рыболовную сеть тюлень.
– Ч-чего? – спросила она, придя наконец в себя.
– Мои поздравления, ты еще жива, – ответил я. Люблю по утрам приветствовать маму чем-нибудь таким позитивным, чтобы она чувствовала мою поддержку.
– Будь ты нормальным человеком, дал бы поспать! – пробурчала мама.
– Будь я нормальным человеком, сам бы тебя усыпил, – парировал я.
– Господи, моя голова… – Она вздохнула.
– Знаешь, вообще, по утрам голова сама по себе болеть не должна. – Я принес маме стакан воды и адвила. Ей не помешает.
Я оглядел кофейный столик – или, точнее сказать, кладбище лекарственных пузырьков и бутылок из-под вина, в которое он превратился.
– Ты уверена, что стоить запивать алкоголем все то, что прописывает тебе доктор Дилер? – спросил я маму.
– Его зовут доктор Вилер, и, может, профессионалы как-нибудь без тебя разберутся? – сказала она и приняла адвил. – Все эти наклейки с предупреждениями – для дилетантов.
За последние несколько лет отношения с врачом у мамы сложились весьма нездоровые. Нездоровые, потому что мне частенько кажется, что она возомнила, будто с ним встречается. Она реально просто выдумывает себе болезни, чтобы к нему сходить, и уверена, что, если не позвонит ему раз в неделю, он будет волноваться.
Впрочем, будь у меня пациентка, которая принимает таблеток больше, чем Джуди Гарленд и Мэрилин Монро вместе взятые, я бы тоже волновался. Но вряд ли мама такое волнение имеет в виду.
– Катись в школу, – сказала она, зарываясь лицом в подушку. – И если я буду спать, когда ты вернешься, только попробуй снова сунуть мой палец в миску с водой!
Я собрал школьные принадлежности и направился к двери.
– Пока! – крикнул я ей на прощание. – Я тоже тебя люблю!
Дедушка оставил мне «Корвейр» 1973 года с откидным верхом. Звучит круто, но на самом деле это консервная банка как она есть. И поскольку машина – самый стрессовый механизм на свете, а дедушка умер от сердечного приступа, можно смело сказать, что он завещал мне орудие собственного убийства.
Она в упор не заводится, если ключ не в зажигании, левое пассажирское окно закрыто, а радио не настроено на станцию испанской классической музыки. Не спрашивайте, сколько времени я высчитывал эту комбинацию. Если же она не заведется даже так, то обычно нужно долбануть по бардачку или хорошенько пнуть сзади.
Сосед из дома напротив совершенно точно каждый день выходит за утренней газетой именно в это время, чтобы посмотреть на мои мучения. А сам, урод конченый, разъезжает на «мерседесе».
Единственный плюс Кловера – никто никогда никуда не опаздывает. Откуда угодно докуда захочешь можно успеть за пять минут на машине, а от одного конца города до другого можно дойти пешком за час. К несчастью, это еще и значит, что на парковку для учеников все приезжают одновременно.
Бр-р. Парковка для учеников. При всем уважении к нашим ветеранам, я еще не слышал истории, от которой меня трясло бы так же, как от воспоминаний об этой парковке. Большинство местных подростков-водителей не успели прожить еще и десятка лет, вытирая себе задницы самостоятельно, а им там выдают ключи к машинам, способным за секунды прикончить кучу народа.
На парковке для учеников правил дорожного движения не существует. Каждый сам за себя.
Поворотники? Не надо, дар ясновидения поможет мне угадать, куда ты едешь. Ограничение скорости? Да зачем, пешеходы сами должны слышать тебя уже на подъезде. Красная зона? Не волнуйся, девушка из команды по волейболу, красный цвет значит, что эту зону забронировали специально для тебя! Парковочное место? Бери свое! Бери мое! Бери сколько хочешь! Все для тебя и твоей «тойоты-королла»!
И, будто этого каждодневного поля битвы мало, выжившие попадают внутрь, в среду еще более опасную. В старшую школу, гениальную идею общества согнать всю зеленую, половозрелую и агрессивную молодежь в одно место, чтобы они затравили и морально запугали друг друга на всю оставшуюся жизнь. Молодец, общество! Верх изобретательности.
2
Персонаж видеоигр, книг, комиксов и пр., злодейка и гениальная суперворовка.