Розы в кредит

XIII. Пыль под ногами стража роз

Параллельные ряды роз уходили вдаль, розы были в полном цвету, чередовались красные, розовые, желтые ряды. Те розы, что отцвели и, открывшись, обмякли, обнажали тычинки, беспорядочно спутались и обесцветились: красные стали лиловатыми, желтые и белые как бы загрязнились, края лепестков подсохли. Мартина подумала, что розарий – вещь небезукоризненная.

– Вот здесь, – сказал мсье Донель, – дедушка посадил свои первые розы, отсюда все и началось. Со времен волхвов и розы и мы сами – все стало сложнее. Из-за культуры… Прекрасные самородки, вроде тебя, Мартина, встречаются редко. Но вернемся к розам. Вдруг роза волхвов, наша роза Франции, галльская роза стала махровой. Самопроизвольно! Ты видишь, Мартина, это случается и с цветами. Тогда ее начали культивировать, как говорят, совершенствовать. Почему усложнение считается усовершенствованием? Что касается меня, то с эстетической точки зрения я предпочитаю розу не махровую, а только с пятью лепестками.

– Ты пресыщен и стал снобом, отец! – Даниель громко расхохотался.

– Что же, может быть… Из дикой розы греки вывели «столепестковую». Она изображена на картине, что висит на стене в твоей комнате – ведь теперь комната Даниеля – твоя комната. Но так как это акварель Редутэ,[8] то она больше имеет отношение к живописи начала XIX века, чем к природе. Редутэ, можно сказать, одел ее в платье с оборками, и теперь трудно себе представить, что от роду ей несколько сот лет и что она пришла к нам издалека.

– Отец, жарко… – сказал Даниель, которому показалось, что Мартине скучно.

– Ну-ну… Я просто напомнил, что дед посадил здесь первые розы. Если вы находите, что слишком жарко, вернемся домой.

Однако он продолжал идти вперед. Вдалеке виднелся трактор, покачивающийся на волнистой коричневой земле. На первом плане проходили светло-зеленые борозды, а над ними – согнувшиеся почти пополам маленькие фигурки, казавшиеся совсем неподвижными под палящим солнцем, и однако время от времени они делали шаг вперед.

– Тонкая ручная работа – то, что они там делают, – мсье Донель сложил руки козырьком. – Я стараюсь заинтересовать тебя, Мартина. Это необходимо, потому что так или иначе Даниель будет заниматься розами. Член семьи Донелей, не интересующийся выращиванием роз, – это вещь небывалая! Тебе придется все-таки пойти взглянуть, как делают прививку нескольким тысячам кустов шиповника! Надрезают ствол, вставляют черенок, обвязывают… Работа тонкая, ювелирная… Не менее тонкая работа, чем обрезать кожицу вокруг ногтя! И кормит она не лучше. А твой муж – горячая голова, вместо того чтобы довольствоваться хлебом насущным, который приносят ему эти розы, уподобился золотоискателю. Создавать новые сорта роз так же дорого, как держать конюшню скаковых лошадей! И если бы еще он удовольствовался опытом тех, кто, вроде нас, живет среди роз… Нет, подайте ему хромосомы, гены и тому подобное, а чего он этим добьется? Может быть, вовсе ничего!

– Своей профессией ты обязан деду, – Даниель не побелел, а пожелтел от злости, как будто у него сразу разлилась желчь. – У тебя не было бы сейчас хлеба насущного, если бы до тебя не существовало золотоискателя-деда.

Мартина испуганно смотрела то на отца, то на сына. Она знала, вопрос о создании новых сортов роз был для них больным вопросом, но не представляла себе, до какой степени это серьезно. Мсье Донель старший был человеком обходительным, живым, несколько экспансивным, как будто вечно куда-то спешил, да и говорил он много и торопливо, прерывая свою речь смехом, а Даниель медлительный, крепкий, ироничный, молчаливый, они были совсем не похожи, но очень друг друга любили. Что же между ними происходит?

– Дедушка забавлялся розами, которые ему дешево стоили. А что он вывел полианты – так ему просто повезло… тут и интуиция и случай… А твои гибриды – это королевские забавы, сын мой! Если ты имеешь на него влияние, Мартина, может быть, хоть ты его отучишь от генетики. Он вполне научным способом портит мои лучшие розы, делает из них подопытные растения. Уверяю тебя, я бы предпочел, чтобы он играл в азартные игры – карты или рулетку! Тогда по крайней мере он не портил бы товар!

– Отец… – Даниель побагровел. – Отец, я не знаю, что с тобой… Что тебе наговорил вчера Бернар? Что он сделал? Пойдем, Мартина, у тебя будет солнечный удар.

Даниель положил руку на руку Мартины, и у нее на коже тотчас появились белые пятна. Она почувствовала всю силу его ярости.

– Увидимся за завтраком! – крикнул им вслед мсье Донель.

Мартина шла за Даниелем по тропинке среди диких трав. Атлетическая спина Даниеля, его уже загоревший затылок, круглая голова с коротко остриженными волосами… какую нежность вызывала в ней эта круглая голова!

– Послушай!… – рассудительно говорила она ему в спину. Она была настроена благоразумно и миролюбиво. Собаки встретили их разноголосым оркестром лая. Они еще не привыкли к Мартине, да это и понятно – она здесь только со вчерашнего дня. А утки, куры, те не беспокоятся из-за таких пустяков. У дверей кухни Даниель сказал:

– Я пойду пройдусь… – и она его не удерживала.

Кухня была пуста, но жила своей жизнью: крышка плясала на большом котле, белый пар уходил под колпак над плитой, мухи жужжали над столом и прилипали к липким листам, висящим там и здесь и уже черным и отяжелевшим. Мартина поднялась в свою комнату, комнату Даниеля. Здесь было прохладно, штора опущена, кровать аккуратно застлана чистым покрывалом. Все мухи улетели вниз. В другой раз она не наденет белые туфли, если надо будет проходить через двор: отец Даниеля провел их кружным путем, через дверь, выходящую на шоссе, и они прошли под окнами комнаты Даниеля, вдоль стены фермы, где обычно ходили клиенты, – он был внимательнее, чем Даниель. А Даниелю ничего не стоило заставить ее шлепать по грязи вместе с утками. Мартина переобулась, навела красоту. Она вошла сюда взволнованная, но в комнате было так тихо, так спокойно, что на Мартину это подействовало умиротворяюще. За окном поблескивали золотые гроздья рапса. Донель старший назвал Даниеля золотоискателем А вдруг да он найдет золото? Ей хотелось расспросить Даниеля поподробнее. Каким образом садовод может найти золото? Что за золото у садоводов? Как обидно, что Даниель «пошел пройтись». Он хотел остаться наедине со своей яростью. Голоса внизу… Мартина посмотрела в зеркальце на стене: надо будет переменить губную помаду, эта на загорелом лице кажется лиловой.

Стук ее каблуков по лестнице заставил всех замолчать. Она остановилась на последней ступеньке, с любопытством и смущением оглядывая человек десять мужчин в синих штанах, измазанных землей, в майках… загорелые руки, пальцы в черных прожилках от земли… Те, что уже сидели за столом, встали при ее появлении, другие входили со двора, приглаживая мокрые волосы, вытирая руки…

– Я тебе никого не представляю, – сказал мсье Донель, лишь он один был в брюках цвета хаки, рубашке и подтяжках, – это заняло бы слишком много времени. Ребята, знакомьтесь с молодой мадам Даниель Донель. Недурна, а?

Все засмеялись. Ясно, что они нашли ее красивой, как же иначе… К счастью, вошла Доминика с детьми, а то создалось неловкое положение. Мсье Донель сказал Мартине, чтобы она села рядом с ним. «Собачья мамаша» подала блюдо с мясом, и мужчины достали из карманов ножи. Даниеля все еще не было, Мартина только об этом и думала. В первый же день… Но никто ни о чем не спросил, казалось, никто не замечал его отсутствия. Они спорили:

– Разве так работают? Что за свиньи вам шиповник сажали, хозяин? Уроды! Да, уроды, и шиповник, и те, кто его сажал. Чистого убытку двадцать процентов, по крайней мере для вас, хозяин.

Говоривший был маленький старичок с пожелтевшими от табака усами.

– Оставь, – сказал парень, сидевший рядом с ним, – отвяжись. Он налил старичку красного вина, небрежно, как будто бросил платок. Это был тот самый работник с серебристо-белокурыми волосами, который вчера открыл им ворота.

8

Редутэ, Пьер-Жозеф (1759—1840) – знаменитый французский акварелист. Среди его произведений наиболее известна «Монография роз».