В Августовских лесах

- Все ясно, Зиновий Владимирович, - подтвердил Викторов. - Задание будет выполнено.

- Завидую вам! Раньше меня придете на наши пограничные рубежи. Сам рвусь, рвусь!

Зиновий Владимирович встал, снял очки, положил их на карту и прошел до противоположного окна. Остановился, посмотрел на лесные сумерки, погрозил пальцем маячившему перед окном часовому. Тот улыбнулся и, поправив каску, скрылся за стеной. Генерал повернулся к столу. На некрасивом, но вдохновенном лице его тенью лежала мечтательная улыбка.

- Костя! Помнить, на заставе осталась дочка политрука Шарипова?.. Ты тоже, Сергей Иванович, должен ее знать.

- Конечно, знаю. Я же тогда провожал вас вместе с ее матерью. Как это случилось, толком не узнал. Клавдия Федоровна ничего не успела рассказать...

- А я вот знаю! Шура, жена Усова, в момент обстрела решила узлы какие-то связать, осталась с ней и девочка, ну, ее там и ранило. Так и осталась. Вот Костя видел ее после. Жила в польской семье. Вы там обязательно поинтересуйтесь судьбой этой девочки. А у тебя где семья, Сергей Иванович?

- У меня, кроме отца, никого нет, - смущенно ответил Викторов.

- Сколько же тебе стукнуло, душа моя? - спросил Рубцов и, заглядывая в глаза Сергею Ивановичу, остановился напротив.

- Тридцать пять, Зиновий Владимирович!

- И не женился? Ну, это, брат, непростительно! Болезнь, говоришь? К черту твою болезнь! Это тебе доктора ее придумали! Болезнь... Поди, любила какая-нибудь? Да и как не полюбить такого! А ты посыпал голову пеплом: нельзя-де жениться, умру скоро... Знаю я вас таких самоотверженных, свои поступки за геройство считаете, а чувства других для вас нуль!

- Признаюсь честно, Зиновий Владимирович, так оно и было. Заболел, демобилизовался, лечиться поехал. Врачи действительно наговорили таких страстей, куда там женитьба!

- Это, милый, я и тогда знал - рассказывала мне одна женщина. Где она сейчас?

- Агроном. В колхозе работает. Переписываемся...

- Переписываемся... Поехал бы да женился... Не понимаешь, душа моя, как приятно получить письмо от жены, а сынишка пальчик к письму приложит... Эх ты, дядя Сережа! - ворчал генерал.

Он медленными шагами стал ходить по комнате и большими глотками пить остывший крепкий чай. Поставив пустой стакан на стол и порывшись в кармане, Зиновий Владимирович достал маленькую записную книжечку и, листая ее, сказал:

- Возьми у меня адрес Клавдии Федоровны Шариповой. Как только узнаешь там все о девочке, при первой же возможности сообщи матери, понял?

Тепло распрощавшись с офицерами и пожелав им удачи, Зиновий Владимирович подошел к окну. Летний день уже давно сменился ночью.

На западе гулко ударили пушки. Генерал узнал их по голосу и улыбнулся. Повернувшись, он подошел к столу и снова развернул перед собой большую топографическую карту.

Война продолжалась...

ЭПИЛОГ

В один из августовских дней сорок четвертого года маленький Костя поскандалил с бабушкой Франчишкой, назвал ее "драной козой", как она сама часто говорила о себе, и потом, выискивая предлог, чтобы помириться, поднимался на цыпочки и робко заглядывал в окошко. Один раз тихонько окликнул, но ему никто не отозвался. Встав на лежащий возле стены кирпич, он приплюснул нос к стеклу:

- Бабуся, а можно мне до тебя зайти?

Ему пошел уже четвертый год, он понимал, что обидел бабку, и не знал, как ее расположить к себе.

- Нельзя ко мне заходить, - раздался из окна голос Франчишки Игнатьевны. - Раз ты бранишься, так уходи домой. А как только приедет папа твой, я ж ему все про тебя расскажу, какой ты есть озорной мальчишка!

- А когда приедет папа? - спросил Костя.

Каждый день ему говорили, что скоро должен приехать папа, но он все не ехал, и мальчик теперь в каждом военном пытался узнать своего отца.

Вдруг за воротами послышался шум мотора, потом гудок автомобиля. Костя оглянулся. Тут уж, когда машина подъезжала к самому дому, Косте было не до мирных переговоров с бабушкой. Подтянув штанишки, он шариком выкатился на улицу и очутился прямо против дверцы остановившейся у ворот машины. Костя широко открыл рот и часто заморгал глазенками. Вышла на улицу и Франчишка Игнатьевна.

Из машины сначала вылез один военный, высокий и плечистый, с большим пистолетом, затем второй, пониже ростом, в зеленой пограничной фуражке. Костя уже много видел военных за последние дни, не раз они катали его на своих машинах, и он теперь сторожил каждый звук мотора.

- Ты чей, мальчик? - присев на корточки и тревожно всматриваясь темными, блестящими от радости глазами, спросил военный с погонами артиллериста.

- Мамин и бабушкин, да еще немножко тетин да дедушкин, - охотно ответил мальчик.

- А как твоя фамилия, мальчик, и как тебя зовут?

- Да я ж Костяшка Кудеяров! - с особым ударением на букву "р", смело ответил мальчик.

- Сын! - закричал артиллерист и подхватил ребенка на руки.

Стоявшую поодаль Франчишку Игнатьевну как ветром сдуло. Лейтенант-пограничник только заметил, как мелькнули ее башмаки на деревянной подошве и она скрылась в саду.

- Ты знаешь своего папу? Знаешь? - ничего не видя, кроме этого черноглазого мальчика, выкрикивал большой Костя.

- Знаю папу. Вот он, мой папа! - растерянно тыча пальчиком в лоб обласкавшего его офицера, с довольной улыбкой проговорил мальчик и робко прислонился к его горячей щеке.

Прижав руки к груди, у садовой калитки уже стояла Галина и не могла двинуться с места. Из-за ее плеча, чуть пониже ее ростом, выглядывала стройная темноволосая девочка с грустным красивым лицом. Тут же стояли Франчишка Игнатьевна и Осип Петрович.

- Ну, Костяшка, а где наша мама? - продолжая целовать сына, спросил Костя. - Ах ты, маленький!

- Нет, я уже большой! А мама, - вот она, мама!

Не успел Кудеяров оглянуться, как Галина повисла на его плече и сильной рукой вместе с сыном обняла за шею. Высокая, гибкая, она прижималась мокрой щекой и целовала то большого, то маленького Костю, забыв, что рядом стоят Франчишка Игнатьевна, незнакомый лейтенант и мать. Ей как-то странно было видеть крутоплечего офицера в погонах с двумя просветами, со строгими под глазами морщинками. Не было прежнего молоденького лейтенанта в начищенных до блеска сапогах, не было и прежней девчонки Галины, - казалось, что только сейчас она выросла на ее глазах вместе с этим загорелым офицером и черноглазым лобастым мальчишкой, выросла и возмужала.

Кроме Галины и сына, Костя тоже никого не видел, слышал только ее ласковый шепот и чувствовал ее горячее дыхание.

- Папка, у тебя волосы колючие, - напомнил о себе маленький Костя, теребя отцовский чуб.

- А у тебя не колючие? - спросил Кудеяров, поглаживая гладко остриженную головенку сына.

- У бабушкиного порося вот так колючие! - ответил мальчик и заставил всех рассмеяться.

Отдельно, в сторонке, стояла Оля. Она вскидывала большие серые глаза то на Костю, то на лейтенанта в зеленой фуражке. Детская память отыскивала знакомые черты этого лица и находила их, но еще не могла подсказать, где она видела его.

Кудеяров заметил Олю и шагнул к ней.

Он понимал, о чем она сейчас думала. Поздоровавшись с Олей, Кудеяров представил лейтенанта.

- Новый начальник пограничной заставы лейтенант Павлов. Ты, Оля, помнишь сержанта Павлова?

- Немножко помню, - ответила Оля. - Он служил на соседней заставе.

- Должна помнить! - Павлов шагнул вперед, протянул руку ей, потом подошедшему Осипу Петровичу.

- Вот и опять встретились, - заметила Франчишка Игнатьевна, искоса посматривая, как Павлов тискал в своих крепких руках щупленькое тело Осипа Петровича.

- Что ж, придется снова коровку доить да молочком поить... - добавила Франчишка Игнатьевна.

- Подоим, матка, подоим! Давай-ка крынку бери да новую кашку вари! Гости дорогие! Не ветерок попутный занес, а сами издалека, издалека пришли, - взволнованно проговорил Осип Петрович.