Страница 54 из 65
- Может, ты спала под кусточками? - пытала она измученную девочку.
- Нет, я не спала, тетя Франчишка...
- Может быть, ты подружек нашла и заигралась с ними?
- Нету у меня подружек...
- Или тебе трудно и не хочется пасти гусят, тогда так ты и скажи.
- Да, мне не хочется пасти. Гусак все время щипается, - проговорила сквозь слезы Оля.
- Эге! Чего ж тебе хочется?
- Мне хочется... К маме я хочу, тетя Франчишка. Я вот пуговичку нашла на заставе.
- Ты была на заставе?.. Вот, значит, почему погубился гусенок. Так бы и говорила... - Франчишка Игнатьевна замолчала.
Она сразу все поняла, ей тяжело стало смотреть на девочку.
- Ну, что там на заставе?
- Человек мертвый сидит... в фуражке... В нашем доме, кроме пуговички, я ничего не нашла... - и Оля рассказала, что она увидела на заставе.
Обливаясь слезами, она судорожно сжимала в руке пуговицу с пятиконечной звездочкой.
- Почему ты мне ничего не сказала, голубка моя? - присев на кровать, сокрушалась Франчишка Игнатьевна. - Мы бы с тобой вместе пошли. Раньше надо было, раньше! Я виновата. Хоть бы какое-нибудь платье для тебя взяли. Все ваше имущество, которое немцы не забрали, потаскуха и пьяница Лушка в Новичи к себе вывезла, да и ваша швейная машина у ней. Люди все знают! А у тебя ничего не осталось. Одно платьишко да башмаки старые. А ведь тебя одевать да обувать надо. Вот же она, проклятая война! И чего людям не живется мирно?..
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
На второй месяц пребывания у Франчишки Игнатьевны Оля пригнала однажды корову, впустила ее в хлев, дала свежей травы и, на минутку задержавшись во дворе, задумалась. Нога ее почти совсем поправилась. Франчишка Игнатьевна постепенно приучала ее к труду, иногда бранилась и ворчала, но с каждым днем привязывалась к девочке все сильней и сильней. Однако Оля по-прежнему тосковала и по ночам плакала.
На заставе разместилось немецкое управление по разработке леса. Оля почти каждый день, забравшись в кусты, подолгу глядела на крышу своего дома. На заставе хозяйничали чужие люди. Они приезжали и уезжали на машинах, рубили и возили лес.
Сегодня Оля снова не утерпела и пошла туда. Траншея была закопана и сровнена с землей, а на высотке был поставлен маленький, в две палочки, крестик. Оля нарвала цветочков и, сделав венок, положила у подножья креста. В это время из их дома вышел с палкой в руках Михальский. Увидев Олю, он крикнул:
- Тебе что здесь нужно? А ну, геть отсюда!
Но Оля как вкопанная стояла на месте, торопливо перебирая оставшиеся в руках цветы. Она не чувствовала страха и смело смотрела на размахивающего палкой Михальского.
- Я кому сказал, тебе или вот этим кирпичам? - тыча палкой, спросил Михальский.
- А я вот не уйду, - упрямо проговорила Оля, исподлобья посматривая на злое сморщенное лицо Михальского.
- Так и не уйдешь? - спросил Михальский, не чувствуя и не понимая возмущения и гнева ребенка.
- Так и не уйду!.. Это мой дом, - решительно заявила Оля.
- Ах, вот оно что! Этот змееныш еще может кусаться! Пошла вон, тебе говорят!
На крик Михальского из конюшни вышли рабочие, в числе их плотник Калибек. Он хорошо знал Олю.
- Ну, что ты, Юзеф, привязался к ребенку? - сказал Калибек. - Она тут жила и пришла проведать старое свое местечко. Ты, дочка, не пугайся его и не вяжись с ним, иди лучше до тетки Франчишки.
Услышав спокойные, ласковые слова плотника, Оля, косясь на Михальского сердитыми глазами, медленно побрела к каналу.
- Этого красного отродья я уже больше не потерплю в Гусарском! крикнул вслед Михальский. - Я ей найду место... А тебе, Калибек, не к лицу заступаться за красных.
- А ты еще побранись, еще! - крикнул Калибек, уходя в конюшню.
Не знала Оля, какая грозит ей беда от этой встречи со старостой.
Вспоминая дневное происшествие, Оля открыла дверь в хату. В комнату ворвался бледноватый свет сумерек и упал на сидевшего у стола человека в измятой военной форме. Человек резко повернулся и поставил на стол недопитую кружку молока.
Франчишка Игнатьевна сидела в другом конце стола и, взглянув на Олю, загадочно улыбнулась.
Военный, вытирая рушником губы и густо заросшие щеки, пристально смотрел на девочку черными, блестевшими при тусклом свете глазами и тоже улыбался.
- Здравствуй, Оленька! Узнала? - проговорил он хрипловатым, совсем незнакомым голосом и, положив на широкое плечо выгоревшей гимнастерки белый рушник, подался вперед всем корпусом.
- Нет, не узнаю, - смущенно призналась Оля.
- Раз не признаешь, значит, все в порядке, - продолжая улыбаться, сказал военный.
- Да это же Костя! Дядя Костя, посмотри-ка получше, - показывая рукой, проговорила Франчишка Игнатьевна.
- Дядя Костя! - обрадованно крикнула Оля и почувствовала, как он подхватил ее на свои сильные руки, прижал к груди и стал гладить тяжелой и теплой ладонью по голове.
Он уже все знал от Франчишки Игнатьевны и в свою очередь рассказал, как дрался в боях под Гродно, был ранен, едва не попал в плен. Его укрыли и вылечили местные жители. Сейчас он пробирается к линии фронта. Сюда зашел, чтобы узнать обстановку и запастись продуктами для всей группы, которую он вел. К тестю Кудеяров сразу зайти не решился, а через огороды прошел к Франчишке Игнатьевне. Теперь он поджидал Ганну. Осип Петрович отправился ее предупредить.
Вскоре вошла Ганна. Увидев Костю, она схватилась за грудь и остановилась около порога.
Кудеяров мягко поставил на пол Олю и с протянутыми руками шагнул Ганне навстречу.
- Здравствуй, Ганна! Здравствуй, сестра!
Ганна бросилась к нему и, целуя его колючие щеки, отрывисто шептала:
- Милый Костя! Славный наш Костя! Хорошо, что ты вернулся здоровый и сильный! Я верила, что ты жив! Где же теперь Галина?
- Галина теперь далеко...
И Костя рассказал, как он отправил ее вместе с другими женами командиров в специальном поезде в эвакуацию, а сам вернулся в часть и в районе Гродно был ранен.
- Ты хорошо сделал, что отправил ее. А у нас тут... - сказала Ганна, сильно взмахнув рукой. - Я на это смотреть не могу! Помнишь, Костя, мы рассказывали тебе про того пана Сукальского, - продолжала Ганна. - Он уже здесь. Уполномоченный по делам католической церкви. А сам выясняет настроение народа и регистрирует молодежь. Для чего, ты думаешь, это делается? Германской промышленности требуется много рабочей силы. Так вот они и гонят туда новых рабов из славян.
- А ты разъясняй людям, что может ожидать их в фашистском царстве! сказал Костя. - Говори всюду, где только можно, что они попадут на каторгу к фашистам. И твердо говори, что Красная Армия не разбита и никогда не будет разбита! С востока целыми эшелонами везут раненых фашистов. Значит, Красная Армия бьет их, и крепко бьет!
Пришла Стася и, желая скрыть напряженное волнение, поздоровалась с зятем сухо и отчужденно.
- Ну, рассказывай, как воевал, куда нашу дочку подевал? - Она оглядела Костю с ног до головы и, показывая пальцем на пистолет, добавила: - Еще не отвоевался, значит? Дочь нашу загубил и нас тоже хочешь? Зачем с оружием ходишь? Нам и так житья нет! Зять - красный офицер, большевик! А что, разве мы выбирали себе такого зятя? Дочь нас об этом не спрашивала.
- Оставь, мама! - крикнула Ганна. - Ты уже давно свою войну проиграла - и молчи. Он не в твоем доме сидит...
- Вижу, как он считает нас своими родственниками: мимо прошел и в чужом доме оказался. Пусть хоть скажет: куда девал мою дочь?
Костя коротко и спокойно все рассказал, под конец спросил:
- Ты что же, мать, нарушила свое слово? Хочешь выяснить, кто сильней, так что ли?
- Какое я нарушила слово?
- А помнишь, когда мы были у вас с Галиной, ты сказала, что все забыто, а теперь опять за старое? Пользуешься тем, что зять твой попал в беду. Да, правильно, я большевик! Оружие ношу при себе и померяюсь еще силами с врагом. Мы еще долго будем носить при себе оружие, до тех пор, пока не останется на земле ни одного фашиста! Ты вот лучше расскажи, как новая власть? Расскажи!