В Августовских лесах

Так же мучительно прошли для Александры Григорьевны и ее спутников и второй день и вторая ночь. Не было возможности добраться ни до канала, чтобы напиться воды, ни укрыться в лесу.

Наступило утро третьего дня. Солнышко поднялось над лесом, сверкнуло горячими лучами и разбудило маленькую Олю. Порадоваться бы этому ласковому свету, улыбнуться бы ему весело, но у Оли пересохло во рту и запеклись воспаленные губы. Третьи сутки без глотка воды, без корочки хлеба. На берегу канала повсюду расположились фашистские солдаты. У Чубарова вздулась нога, очень сильно болела голова.

- Плохо мне, Александра Григорьевна, - хрипло говорит Чубаров.

- Что же можно сделать, миленький мой? - не поднимая головы, отвечает Александра Григорьевна.

- У меня секретные документы, - сурово продолжает Чубаров, - которые я должен был сдать в комендатуру и не сдал... Надо их уничтожить. Возьмите сумку и достаньте. Порвем их, а то мало ли что может со мной случиться...

Не читая, рвали вместе на мелкие кусочки, закапывали их в землю. Оля тоже помогала, стараясь рвать своими тоненькими пальчиками как можно мельче. Потом снова под палящим июньским солнцем ползли дальше с намерением добраться до леса к ночи. А что могла дать следующая ночь?

Оля попробовала подняться. Раненая нога сильно болела, но стоять, хотя и с трудом, все-таки было можно. Кроме стены из стеблей ржи, девочка ничего перед собой не видела. А тут совсем рядом пролетела какая-то птичка. Раскрыл свою чашечку голубой василек и покачивался вместе с усатым колоском. Неподалеку, на картофельном поле, паслась корова с пестрым черноголовым теленком, рядом сидела женщина...

Да ведь этот бычок, и корова, и платок Франчишки Игнатьевны! Забыв обо всем на свете, Оля крикнула звонким, плачущим голосом:

- Тетя Франчишка! Тетенька!

Франчишка вскочила и приложила ладошку к бровям.

- А чего тебе нужно, голубка моя? - спросила Франчишка Игнатьевна.

- Это я, тетя Франчишка! Я! Оля!

- Оля? Какая Оля?

Франчишке Игнатьевне и во сне не снилось встретить здесь Олю с пограничной заставы. Не оглядываясь, шелестя юбкой по высокой траве, она быстро побежала вперед.

- Откуда ты взялась?

- Оля, с кем ты разговариваешь? - с удивлением и страхом в голосе спрашивает Александра Григорьевна.

Но Оля ее не слышит и, сделав попытку броситься навстречу Франчишке Игнатьевне, падает на землю. Франчишка Игнатьевна подхватывает рыдающую Олю и прижимает к себе.

- А где твоя мама? - спрашивает она и гладит подрагивающую спину девочки.

- Не знаю, где мама, не знаю, где папа. Ничего я, тетя Франчишка, не знаю.

- Вот тебе и грех, як гнилой орех! Здравствуйте, Александра Григорьевна! Ховай боже! Да тут и солдат с вами. - Покосившись на винтовку, Франчишка Игнатьевна добавляет: - И ружье у него... Сейчас в наш край пришли другие, не такие солдаты...

- Какие же они, тетя Франчишка? - с затаенным страхом в глазах спрашивает Александра Григорьевна.

Франчишка Игнатьевна гневно и торопливо рассказала о своей первой встрече с гитлеровскими солдатами. Узнав от Александры Григорьевны о том, что произошло с ними и как они двое суток бродили, не зная что делать, Франчишка Игнатьевна долго вздыхала, ахала и, разводя быстро руками, шлепала себя по бедрам, бранила фашистов, Михальского и даже своего Осипа за то, что сидит в хате, как сыч, и носа никуда не показывает. Досталось и Шуре.

- Ты, Григорьевна, не малый же ребенок! Вчера еще надо было до меня подаваться. Девочка ранена, солдат тоже. Как можно в такую жару без воды сидеть!

- Как же мы пошли бы? Что вы говорите, тетя Франчишка... оправдывалась Александра Григорьевна, чувствуя, что только эта женщина может их спасти.

- А черта лешего их бояться! Вы жинка, а Оля малое дите. Сколько таких жинок сейчас с детками по дорогам идет! Ни хаточки, ни кроваточки, як боговы птички, ни хлебца, ни водички. Быстро собирайтесь и пойдем до моей хаты. Солдату, конечно, нельзя, мы ему сюда покушать принесем. Слушай, як тебя там звать - Иван али Степан?

- Михаил, - ответила за него Шура.

- Да это же никак Михайло, повар! Вижу, обличье знакомое. О, як же тебя перекрутило! - покачивая головой, продолжала Франчишка Игнатьевна. Ну, хорошо, Михайло! Разом ты добирайся до канала. Сегодня там никого нет. Лицо ополосни, легче станет, а мы что-нибудь придумаем. А вы собирайтесь живехонько.

- Нет, тетя Франчишка, мне в деревню нельзя, - заявила Александра Григорьевна. Она даже не представляла себе, как сможет встретиться с фашистскими солдатами, как будет смотреть им в глаза.

- А что ты дальше станешь делать? Гляди, на кого похожа! - показывая на ее похудевшее лицо с синими кругами под глазами и опухшими веками, говорила Франчишка Игнатьевна. - А потом - куда ты пойдешь? Тебя поймают в первом же селе... Там заступиться будет некому.

- А тут кто за меня заступится?

- Как это кто? - возразила Франчишка. - Народ заступится! Ты народу служила, учила ребятишек грамоте. Муж твой тоже народу служил, защищал границу, и никто от него плохого слова не слышал. Он же яблони не рубил, грядок не портил! Вот только третий день пришла германская армия, а народ видит, якие были наши и что такое за птицы эти... Народ не обманешь... Пойдем, а там видно будет.

- Меня же там все знают, и кто-нибудь, есть же всякие люди, расскажет немцам, что я жена коммуниста, начальника пограничной заставы, протестовала Шура.

- Да я, так и быть, на первый случай так спрячу тебя, что и сам твой Усов не разыщет... Одной тебе идти нияк не можно. Кругом фашисты, такое с тобой сделают, избави матка бозка! - Франчишка Игнатьевна, как всегда, говорила очень быстро.

Скрепя сердце Александра Григорьевна согласилась с ней и стала собираться. Поправив на голове волосы, завязала свой узел.

- Ты, Михайло, як тебя называют, - распоряжалась Франчишка Игнатьевна, - спрячься на берегу канала и там поджидай. Только ружье куда-нибудь брось. Не нужно тебе ружье.

- Нет, винтовку я не брошу, - хриплым голосом проговорил Чубаров. Нельзя мне без оружия.

- Твоим же ружьем тебе же пузо проткнут!

- Пока винтовка у меня в руках, я себя живым человеком чувствую.

- Ну, як сам знаешь. Не будем суперечить. Мое дело - сказать тебе. Коли ты пойдешь с ружьем, то и прячься добре. Я к тебе буду бережком идти, а ты слушай, я подсвистну ось як!

Франчишка Игнатьевна приложила пальцы к губам и неумело свистнула негромким шипящим звуком. Чубаров улыбнулся.

- Вот так, понял, солдат? Ну, Олечка, пойдем. Ты попробуй, деточка, сама ножкой наступить, попробуй.

- Мне больно, тетя Франчишка... - Оля осторожно ступила на ногу.

Франчишка Игнатьевна и Шура поддерживали ее за руки.

- Девочку можно понести, - предложила Александра Григорьевна.

- Нельзя на руках тащить. Увидит погана морда вроде Михальского и скажет: кого это тащит Франчишка, куда да зачем? А хромает, ну и хай. Может, ножку колючкой наколола або стеклом порезала, мало ли что может быть с ребятишками...

Нельзя было не согласиться с такими доводами, и Шура не стала возражать. Шли медленно, часто садились отдыхать. Корову Франчишка Игнатьевна вела на веревке; пощипывая травку, бежал пестрый бычок; нередко он отставал, но стоило Франчишке оглянуться и крикнуть, как он, задрав хвост, мчался к ней и, сопя носом, выпрашивал кусочек хлебца.

Приближаясь к селу, Александра Григорьевна почувствовала нервный стук своего сердца. Ей казалось, что она сделает еще несколько шагов и полетит куда-то в темную, страшную пропасть. Вулько-Гусарское выглядело каким-то грустным, незнакомым и тихим. Даже собаки не лаяли.

В селе разместились хозяйственная часть и германский полевой госпиталь. На некоторых хатах болтались флажки с красными крестами. Дорогу уже измяли тяжелые двускатные колеса с перекошенными рубцами. По обочинам дороги серая пыль была разбросана по свежей траве и дальше толстым слоем лежала на листьях деревьев, на изуродованной снарядом ветле, в глубокой воронке, наполненной мутной водой.