Михаил Васильевич Нестеров

Нестеров писал портрет К. Г. Держинской, как сообщает С. Н. Дурылин в своей монографии, двадцать семь сеансов — с декабря 1936 по конец марта 1937 года. В период работы над портретом художник говорил своей модели, что он пишет портрет не только артистки, но и человека. Во время сеансов Нестеров часто рассказывал К. Г. Держинской свои впечатления от искусства Италии, «очень много говорил и много раз возвращался к вопросу о взаимоотношении людей, о людских душах и сердцах, о том, как складываются дальнейшие пути человека после пережитых потрясений. Однажды он сказал, что, уйдя от окружающей жизни „на леса“ (он подразумевал работы в храмах), он только впоследствии понял и увидал, как много в жизни интересного, большого, мимо которого он прошел»[210].

Портрет К. Г. Держинской. 1937

Нестеров уже, видимо, в период окончания портрета не был удовлетворен им. Он писал дочери: «Модель находит, что она на портрете „душка“, а я ей говорю, что мне душку не надо, а надо Держинскую»[211].

В этом произведении проявилось несоответствие первоначального замысла и окончательного решения, что дает повод думать о каких-то серьезных противоречиях в творчестве художника, о не совсем ясном еще определении своих новых путей.

Зеленовато-голубой свет зимнего дня падает широким потоком из окна. Серебристо мерцают на фоне темно-коричневой мебели небольшие вазы, настольная лампа, паркетный пол.

У темной тяжелой портьеры в центре этого интерьера стоит женщина в светло-сиреневом платье, спадающем с обнаженных плеч легкими и мягкими волнами, делающими ее фигуру исполненной мягкости и вместе с тем торжественной импозантности. Розовато-сиреневые мелкие цветы, приколотые к платью, живо перекликаются с точно такими же, стоящими в небольшой вазе около высокого окна, за которым видна светлая стена дома, прорезанная окнами. Одной рукой женщина перебирает длинное ожерелье, переливающееся цветами розового, сиреневого, серебристо-лилового. Другая ее рука, обнаженная по локоть, со сверкающим золотым браслетом, мягким, легким, спокойным движением поднятая к щеке, чуть поддерживает голову. Вся фигура поставлена в профиль, к зрителю обращено только лицо с внимательным и ласковым взглядом. Это мягкое движение руки, поднятой к щеке, и выражение глаз вдруг вносят в парадный портрет внутреннюю теплоту и мягкую задушевность. Рядом с женщиной, точно подчеркивая парадность этого портрета, у стены, на высокой подставке красного дерева стоит большая синяя с золотом ампирная ваза. Все основные линии в портрете вертикальны, что вносит в портрет ту торжественность и парадность, которые художник пытается увязать с задушевной мягкостью самого образа.

Портрет Держинской, в отличие от работ 1930–1935 годов, повествователен по своему характеру. Кажется, что эта красивая женщина, с ласковой, чуть печальной внимательностью в глазах, живущая среди изящных и приятных предметов, остановилась, проходя из одной комнаты в другую, остановилась на мгновение, чтобы позировать художнику. При взгляде на портрет Держинской поражает сюжетная немотивированность ее душевного движения, хотя само по себе это душевное движение прочувствованно и выражает момент глубоко внутренний. Стремление к выражению мягкости и ласковости человеческой души — новое качество для работ того времени, отличавшихся определенностью и активностью чувств, в них выраженных. Но вместе с тем эта сторона в значительной степени нейтрализуется, она входит в противоречие с парадной импозантностью и со слишком большим вниманием художника к «костюмировке».

Видимо, при работе над портретом Нестеров отошел от своего первоначального замысла изобразить актрису, блестящую певицу, и внес в него новый момент — внутренней, может быть, частной характеристики, но не сумел довести его до яркого и убедительного выражения.

Недовольство самого художника своей работой росло с каждым годом. Он отказался включить репродукцию с этого портрета в состав иллюстраций к своей книге «Давние дни», где воспроизводились его произведения[212].

Если Нестерову были ясны живописные достоинства портрета, то решение образа его мало удовлетворяло. В 1939 году, даря К. Г. Держинской первоначальные эскизы портрета, Нестеров написал: «Ксении Георгиевне Держинской на память от не портретиста-художника. Мих. Нестеров. 1939. Февраль».

Недовольство росло еще и потому, что к 1939 году художник уже нашел принципы образного решения для своих тогда еще не совсем оформившихся мыслей. По рассказам самой К. Г. Держинской, приведенным в монографии С. Н. Дурылина, Нестеров мечтал написать новый портрет Держинской.

Он говорил: «Напишу Вас, только Ваше лицо и немного бархатного платья в овале, Вашу руку — это будет Ваш портрет»[213]. Он говорил о том, что этот портрет будет без всякой мишуры — комнат, ваз и т. д. Художник считал, что портрет Держинской «мало отражает духовный внутренний облик»[214].

Новый портрет написан не был, но, правда, Нестеров позднее изобразил Держинскую в роли Ярославны из оперы «Князь Игорь»[215].

Портрет К. Г. Держинской не был единственной переходной работой в творчестве Нестерова той поры. Очень близок к нему, хотя и далек от его живописного совершенства, портрет О. Ю. Шмидта, написанный ранней осенью (сентябрь) того же 1937 года (Государственная картинная галлерея БССР, Минск). Это был единственный случай заказного портрета в творчестве художника.

Портрет О. Ю. Шмидта. 1937

Нестеров, по свидетельству С. Н. Дурылина, был глубоко взволнован челюскинской эпопеей[216]. Когда устроители выставки «Индустрия социализма» предложили написать портрет О. Ю. Шмидта, художник согласился. К 10 августа 1937 года — в то время Нестеров гостил к Колтушах у семьи И. П. Павлова — относится карандашный набросок в альбоме. Шмидт изображен в профиль, в меховой одежде полярника, указывающим правой рукой вверх.

Затем художник отошел от первоначального замысла, решив писать Шмидта в рабочей повседневной обстановке. С. Н. Дурылин отмечает, что Нестеров непременным условием поставил писать портрет не у него на дому, а в рабочем кабинете, в самый разгар трудового дня. Примечательно, что художник отошел от героизированного образа и обратился к конкретному изображению человека. Портрет О. Ю. Шмидта он писал с увлечением, с большим интересом, о чем свидетельствуют письма этого времени. Правда, Нестеров не считал его заказным, отказавшись от заказа и аванса[217]. Он наблюдал Шмидта в разгар работы, встреч с людьми. «Я сижу в стороне, — рассказывал художник С. Н. Дурылину, — смотрю на него, рисую, — а у него капитаны, капитаны, капитаны. Все с Ледовитого океана. Кряжистые. Он озабочен: в этом году ждут раннюю зиму, суда могут зазимовать не там, где следует. Теребят его телеграммами и звонками. Он меня не замечает, а мне того и надобно. Зато я его замечаю»[218].

Шмидт изображен во время работы. Но, говоря с собеседником, он о чем-то глубоко задумался. Это ощущение внутренней думы, человеческой сосредоточенности ясно выражено в портрете. Движение руки, держащей карандаш у карты, кажется машинальным, не связанным с разговором, с внутренним состоянием. Казалось бы, очень близкий к портретам 1935 года, портрет Шмидта вместе с тем совершенно лишен свойственной им целеустремленной единой мысли. Здесь уже существует попытка построить образ не на одной типичной черте, как это было, например, в портрете С. С. Юдина, а на выражении более глубокого внутреннего состояния человека, на более развернутом его показе. Динамика, свойственная прежним работам художника, здесь совершенно отсутствует, она уступает место более сложной внутренней характеристике, выявлению чувств, более личных, присущих только данной модели. Прежде художник акцентировал внимание только на раскрытии деятельности человека, его творческой активности, в образе Шмидта на первый план выступает момент размышления, душевной сосредоточенности.

210

Цит. по кн.: С. Н. Дурылин. Нестеров-портретист. М.—Л., «Искусство», 1949, стр. 206.

211

Там же, стр. 207.

212

Вопреки желанию Нестерова, портрет К. Г. Держинской был все-таки включен в первое издание его воспоминаний «Давние дни».

213

Цит. по кн.: С. Н. Дурылин. Нестеров-портретист. М.—Л., «Искусство», 1949, стр. 209.

214

Там же, стр. 210.

215

Речь идет об акварелях, сделанных около 1938 года (собрание Н. М. Нестеровой и собрание К. А. Держинского, Москва).

216

См. С. Н. Дурылин. Нестеров-портретист. М.—Л., «Искусство», стр. 212.

217

В этой связи очень показательны для творческого облика Нестерова его слова, приводимые в книге С. Н. Дурылина: «Заказ, в особенности государственный, не трудно взять, но его трудно исполнить. Нужно исполнить хорошо, нужно не даром деньги взять с государства, а разве может быть уверенность, что исполнишь его хорошо? Художество — дело прихотливое: может выйти, а может и не выйти. Этого мало: заказ нужно исполнить точно, в срок. Я старик, я могу заболеть — как же я могу брать на себя обязательство написать портрет к сроку? Напишу, выйдет хорошо, покажу — если понравится, берите; не понравится — не надо. Я ничем не связан: портрет мой, а заказной — я еще его не написал, а уж он не мой» (цит. по кн.: С. Н. Дурылин. Нестеров-портретист. М.—Л., «Искусство», 1949, стр. 214).

218

Цит. по кн.: С. Н. Дурылин. Нестеров-портретист. М.—Л., «Искусство», 1949, стр. 214.