Страница 3 из 119
Берия сел.
Все — и в президиуме, и в зале — смотрели на Сталина.
Сталин оставался невозмутимым.
— Что же, — спокойно сказал Каминский, и только мертвенная бледность залила его лицо, — поинтересуйтесь, товарищ Берия. Моё настоящее у всех на виду. Что же касается прошлого... Моё дореволюционное прошлое наверняка полно изложено в бумагах московской охранки. Отправляйтесь в архив. А всё, что я делал с семнадцатого года, — на виду у партии! И в этом зале сидит немало людей, которые знают меня по годам революции. Мы — дети того времени. И его у нас не отнимет никто и никогда!
Гул явного одобрения прокатился по рядам Георгиевского зала.
Тишина наступила не сразу...
— Итак, — продолжал Георгий Наумович Каминский, — я утверждаю: разгром партийных кадров Грузии, Армении, Азербайджана спровоцирован первым секретарём ЦК Закавказской федерации Лаврентием Берией!
— В Закавказье разгромлена... — в голосе Берии слышалась истерика, — ...банда троцкистских прихвостней и шпионов! Это доказано!
В зале поднялся шумок, в котором чувствовались протест и несогласие.
Этот шумок как бритвой срезало фразой, произнесённой тихо, но так, что её услышали все:
— Товарищ Берия, нэ пэрэбивайте. — И уже в полной тишине Сталин сказал: — Пусть товарищ Каминский говорит. Продолжайте, Григорий Наумович. Это очэнь интересно.
«До конца! — приказал он себе. — Всё сказать до конца».
— Центральный Комитет неоднократно получал письма о травле Берией старейших и уважаемых членов партии. Известно его возмутительное поведение в быту...
— Я нэ позволю!
— Киров и Орджоникидзе... — Голос Каминского сорвался. — Киров и Орджоникидзе, которых сегодня нет среди нас... Они не подавали руки Берии! Они презирали его как провокатора и проходимца в наших рядах... И я не нахожу объяснений, почему этот человек...
— Клевета! — кричал Берия в исступлении. — Наглая ложь!..
— Я не верю в самоубийство первого секретаря партии Армении товарища Ханджяна. — Григорий Наумович старался творить спокойно. — Я его хорошо знал лично. Непонятна внезапная смерть от неизвестной болезни руководителя абхазских коммунистов товарища Лакобы. Обстоятельства гибели этих людей требуют самого тщательного расследования. Мы должны попять, что же происходит? Что происходит в органах государственной безопасности? И кто действительные враги партии и социализма!..
Он уже несколько мгновений чувствовал за спиной мягкие вкрадчивые шаги. Оглянулся — Сталин прохаживался сзади президиума, сжимая в правой руке нераскуренную трубку. Ощутив взгляд Каминского, Сталин остановился. Вроде бы лёгкая улыбка раздвинула его усы. Неужели улыбка?..
— Григорий Наумович, — голос вождя звучал мирно, дружественно, — так в чём причина ваших сомнений и подозрений? Личная нэприязнь к товарищу Берии?
«Да, да! Только так: всё до конца».
— Нет, товарищ Сталин. Истоки моих сомнений в годах коллективизации. В том, как мы её проводили, отвергнув указания Владимира Ильича. Да, в вашей статье «Головокружение от успехов» была осуждена практика перегибов. Но ведь продолжалось, продолжалось! Я, как председатель Колхозцентра, много ездил, много видел. Репрессии не только против кулаков... Массовые репрессии и выселение середнячества, основного производителя в деревне. Кому это выгодно? И кто направлял волю карающих органов?..
— Очень путаное заявление, товарищ Каминский. — Голос Сталина звучал жёстко. — И, если мне нэ изменяет память... Когда вы возглавляли Колхозцентр, вы нэ расходились с линией партии в вопросах коллективизации и в отношении к кулачеству. Я очень хорошо помню ваше замечательное выступление на Пленуме ЦК в ноябре 1929 года. «Об итогах и дальнейших задачах колхозного строительства» — так, кажется, назывался ваш доклад. Верно, товарищи?
Зал хранил тяжёлое молчание... Те, кто сидели в президиуме, согласно кивали головами.
...Из выступления Г. Н. Каминского на Пленуме ЦК ВКП(б) десятого ноября 1929 года:
«Ускоренные темпы коллективизации — вот задача текущего момента в деревне. Стопроцентная коллективизация — вот цель, которая поставлена перед нами товарищем Сталиным! И мы её обязательно достигнем! Главный наш враг в достижении поставленной цели — кулачество. Поэтому беспощадное раскулачивание, уничтожение кулачества как класса в кратчайшие сроки — вот задача, которую мы, следуя указаниям товарища Сталина, будем решать немедленно! Немедленно и неуклонно!»
— ...И вы, товарищ Каминский... — усы Сталина раздвинула быстрая лукавая улыбка, — ...блестяще справились с этой ответственной работой. Мы высоко оценили вашу деятельность на ниве колхозного строительства. Мы поставили вас на должность заведующего отделом агитации и массовых кампаний Центрального Комитета партии. И там вы великолепно работали, закрепляя наши успехи на колхозном фронте. А какой неожиданный лозунг был выдвинут вами тогда в одном из выступлений перед работниками партии с мест, где медленно и нерешительно шло раскулачивание! — И в зале прозвучал, короткий, лающий смех Сталина. — Браво!
...Из выступления Г. Н. Каминского двадцать седьмого мая 1930 года перед партактивом нескольких сельскохозяйственных областей Российской Федерации:
«Запомните: лучше перегнуть, чем недогнуть. Если в некотором деле вы перегнёте и вас арестуют, то помните, что вас арестовали за революционное дело».
— ...Как же вас понимать сейчас, Григорий Наумович?
«Сказать, сказать всё!..»
В Георгиевском зале была полная, застывшая тишина, казавшаяся осязаемо тяжёлой.
— Я, товарищ Сталин, член нашей партии и её боец. Для меня решение партии — закон. Тогда, во время коллективизации, я, подчинившись партийной дисциплине, выполнял волю партии, её решение...
— Вопреки своей совести? — перебил Сталин.
Затянулась тяжёлая пауза.
— Да... Это я особенно понимаю сейчас... Вопреки своей совести... — «Сказать, сказать всё! Успеть!.. Только бы не перебили, не стащили с трибуны». — Но... позвольте мне закончить.
— Продолжайте, товарищ Каминский. — В голосе Сталина прозвучала скука.
— Я возвращаюсь к тому, что происходит в наши дни. Мои сомнения усугубляются стократ... — Он говорил внешне спокойно, даже замедленно, но до предела натянутую струну в голосе ощущали все присутствовавшие в Георгиевском зале. — ...Усугубляются стократ внезапным самоубийством Серго Орджоникидзе!
Рокот коротко взорвал тишину. Протестующий рокот!
— ...Усугубляется тем давлением с самого верха, которое было оказано на меня как на наркома здравоохранения страны: подписать врачебное заключение о смерти товарища Серго якобы от сердечной недостаточности... Номер «Правды» от девятнадцатого февраля, в котором стоит та моя подпись, и сейчас разрывает мне сердце... За несколько дней до смерти Орджоникидзе был у меня... Мы много говорили...
О чём же, интересно? — перебил Сталин, и в голосе его многие услышали тревогу, даже страх.
Дорого им придётся заплатить за это понимание...
Л Григорий Наумович Каминский уже не сдерживал себя: О чём говорили? — Горечь, смятение прорвались наружу. Серго говорил о разгроме его Наркомата тяжёлой промышленности. О людях, с которыми он в труднейших условиях закладывал индустриальную мощь страны. Он не верил в виновность перед партией руководителей крупнейших строек. Один за другим арестованы, исчезли директор Харьковского тракторного Бондаренко, руководитель Кузнецкстроя Франкфурт, Михайлов, бессменный директор Днепрогэса с первого колышка... Я тоже не верю в виновность этих людей. И я не поверю, я никогда не поверю, что стали врагами народа осуждённые и расстрелянные... уже расстрелянные герои гражданской войны, строители наших Вооружённых Сил Тухачевский, Уборевич, Якир!.. Я настаиваю на создании компетентной комиссии Центрального Комитета с привлечением юристов, военспецов, других ответственных товарищей, которая расследует все обвинения против работников партии, фабрикующихся сегодня в Наркомате внутренних дел! Я настаиваю...