Страница 11 из 24
Затем Горький прочел повесть Зощенко «Красные и белые». На этот раз отзыв был еще жестче: «В отличие от прежних работ – в этой чувствуются вялость и многословие».
Но прощание их не было безнадежным – перед самым отъездом Горького на Капри в дневнике Зощенко появилась победная запись: «Очень понравилась Ал. Макс. «Рыбья самка».
Так что трудно сразу определить, в удачное или неудачное время появился писатель Зощенко. Скорее – в удачное: среди его современников был Горький, замечательный писатель и воспитатель. Теперешним молодым такого счастья не выпало.
И уехав на Капри, Горький не забывал молодых.
В 1923 году в популярном бельгийском журнале «Le disque vert» напечатаны первые переводы советских писателей за границей: «Сад» К. Федина и «Виктория Казимировна» М. Зощенко. В сопроводительной статье Горький назвал Зощенко автором «оригинальной серии «Рассказов г. Синебрюхова»», «значительным писателем, который нашел свой стиль».
Скрытный и замкнутый Зощенко первое время с Горьким не переписывался, но тот, состоя в переписке с Фединым, Кавериным, Слонимским, Груздевым, постоянно упоминал Зощенко, просил присылать его книги, а прочитав, хвалил, писал, что любит читать их вслух семье и гостям.
И помощь Горького проявлялась буквально во всем. Вот вспоминает Чуковский:
«И я не могу забыть, как иду с Зощенко по Литейному в приятный летний день и как, дойдя до Сергиевской, где он тогда жил, Зощенко – очень оживленный, жестикулирующий – вдруг весело прерывает самого себя:
– Да, послушай, какой смешной случай! Я живу в жакте, знаешь? Неожиданно кому-то там приходит на ум, что мою квартиру надо уплотнить. Кто-то приехал, тетка к управдому или черт знает к кому. Начинают наседать, звонят, ходят. Перемеряли все комнаты, рассуждают, где станет сундук чьей-то родственницы, куда подвинуть мой буфет, – размещаются. Я сказал, что никого не впущу. Тогда управдом начал грозиться. «В суд, говорит, на таких людей надо подавать, расселись, говорит, так, что другим места нет, другие под открытым небом живи». Что делать, понимаешь ли, – донимают, не дают работать. Я тогда решил пожаловаться Горькому. А жакт наш называется его именем – жакт имени Горького. Я подумал – обращусь, так сказать, по принадлежности. Пока я ждал ответа, управдом не дремал и втиснул ко мне жильцов. Началась моя жизнь в коммунальной квартире. Вдруг, понимаешь, в жакт приходит письмо из Италии, от Горького. Он пишет, что ему очень приятно, что жакту присвоено его имя, что он, правда, не знает, что такое жакт и как писать это слово, с большой буквы или с маленькой, и – на всякий случай – пишет с большой. Когда, пишет, буду в Ленинграде, непременно зайду к вам, в красный уголок, попить чайку. И дальше, понимаешь ли, пишет: у вас в доме живет замечательный писатель Михаил Михалыч Зощенко, так я очень вас прошу, не притесняйте его, и все такое. Можешь представить, что тут началось! Управдом с письмом Горького в руках прибегает ко мне, трепеща извиняется, расшаркивается. На жильцов он топает ногами, они летят вон из квартиры. Они уже ему никакие не родственники. Весь дом в полном смятении, и даже заседание жакта назначается и полы везде моют. Может, на заседании обсуждалось, не присвоить ли жакту имя Зощенко вместо Горького. Этого я не знаю…»
Чуковский заканчивает этот эпизод так: «Трудно сказать, в какой точке жизненного пути ожидает человека встреча с управдомом – с этим увековеченным Зощенко, трагикомическим героем нашей литературы. Но еще труднее знать, в какое мгновение надо подать руку художнику, когда внутренние препятствия оказываются на пути его призвания, его искусства. В жизни нашего поколения писателей Горький не упустил ни одного такого мгновения!»
Молодые коллеги, возможно, ревнуя, писали Горькому, что Зощенко постоянно пишет в юмористические журналы, халтурит… На эти «донесения» Горький им не ответил. Но когда они написали, что Зощенко в альманахе «Ковш» поместил отличную вещь – «Страшная ночь», Горький немедленно откликнулся, попросил «Ковш» прислать и, прочитав, написал Федину: «…если последний (Зощенко) остановится на избранном им языке рассказа, углубит его и расширит, наверное, можно сказать, что он создаст вещи оригинальнейшие». Сбылось. Но не сразу!
Братья не навек
Кроме учителя, нужен класс. Вспомним лицей. «Таланты водятся стайками!» – утверждал Олеша и был прав. Студия была «водоемом». А «стайкой» стали «серапионы». Объединение «Серапионовы братья» образовалось в 1921 году. Уже сплотившиеся «братья» рассказали о себе в журнале «Литературные записки» (1922, № 3, 1 августа). Этот теперь уже ветхий журнал (из коллекции А. А. Бессмертного) очень интересно листать – попадаешь в те далекие годы бурной литературной жизни. Журнал переполнен литературными новостями. Вот этот журнал:
«ЛИТЕРАТУРНЫЕ ЗАПИСКИ
Литературно-общественный и критико-библиографический журнал.
Выходит два раза в месяц.
Адрес редакции и Главной конторы:
Петербург, Бассейная, 11, Дом Литераторов, 2 этаж».
Значит, кроме знаменитого Дома искусств на Невском, был еще и Дом литераторов на улице Бассейной, ныне – улице Некрасова. И главное – появлялись новые замечательные писатели. Читаем объявление в журнале:
«Издательство З. И. Гржебина (Петербург – Москва – Берлин).
Продаются во всех книжных магазинах:
Бор. Пильняк. Голый год.
Евг. Замятин. Островитяне.
Борис Пастернак. Сестра моя жизнь.
Борис Эйхенбаум. Молодой Толстой.
Адрес Издательства: Петербург. Невский пр., 64, кв. 3.
Москва. Знаменка, М. Знаменский пер., 7, кв. 36».
Сейчас каждая из тех книг – драгоценность. Ситуация «подыгрывала» Михаилу Зощенко. С объявлением НЭПа – новой экономической политики – оживают и литература, и жизнь. Журнал пестрит коммерческой рекламой:
«СЕВЕРОКУСТАРЬ
Фонтанка, 34.
ПРОДАЕТ:
Плетенные из прута изделия (корзины всякого рода). Металлические изделия (гвозди кованые, топоры, багры и пр.). Гончарные изделия, сельхозорудия, косы, серпы, лемехи, скобяные товары, трикотажные изделия, кружевные изделия. Дрова и лесные материалы.
ПОКУПАЕТ:
Металлы, пряжу, нитку, шерсть валяльную, пилы, инструменты для деревообделочного производства.
ОПЕРАЦИИ НА ВНЕШНЕМ РЫНКЕ:
Экспортирует лен, пеньку, конский волос, шерсть, художественные кустарные изделия, кружева, прошивки. Вязаные косынки, вышивки, художественную строчку…»
Уходят суровые революционные годы, появляются некоторые свободы.
«СЕВЕРО-ЗАПАДНОЕ
ОБЛАСТНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ПОЧТ И ТЕЛЕГРАФОВ
Доводит до всеобщего сведения, что в центральной телеграфной конторе (Почтамтская, 15) во всех почтово-телеграфных и телеграфных отделениях г. Петрограда и Петроградской губернии ВОЗОБНОВЛЕН БЕСПРЕПЯТСТВЕННЫЙ ПРИЕМ БЕЗ СОБЛЮДЕНИЯ КАКИХ-ЛИБО ОСОБЫХ ФОРМАЛЬНОСТЕЙ ВСЕХ ВИДОВ ЧАСТНЫХ ТЕЛЕГРАММ.
В центральной телеграфной конторе кроме того открыт прием РАДИОГРАММ.
Жителям города Петрограда предоставляется так же самая широкая возможность пользоваться ТЕЛЕФОННЫМИ СООБЩЕНИЯМИ. Лицам, пожелавшим установить телефонные аппараты у себя на дому, приглашаются заявить об этом в Управление Телефонной Сетью – Б. Морская, 22».
Оказывается, большевики после того, как в 1917 году взяли почту, телеграф и телефонные станции, так и держали их, и нельзя было без их контроля отправить телеграмму, не говоря уже о радиограмме. Непросто было поговорить и по телефону. И вот теперь – можно.
От такого послабления сразу стали организовываться всяческие веселые компании, в том числе и писательские. Происходило это тогда так ярко, что мы помним их всех до сих пор – футуристы, имажинисты, акмеисты. Появление какой-то экстравагантной художественной платформы сразу привлекало всеобщее внимание. И вот – в журнале «Литературные записки»: