Третий шеар Итериана

— Почему ты должен был отказываться?

— Не должен был. Хотел.

— Почему?

— Потому что я не знал всего, когда заключал ту сделку, — резко ответил правитель. — Не знал, как отразится жизнь в мире людей на твоем брате. Единственное условие, которое я поставил тогда, — дать ему время. Человеческая кровь стала причиной слишком скорого взросления, и Этьен уже к пяти годам открыл в себе дар. Для ребенка это слишком большая ответственность. Я надеялся, что двенадцати лет отсрочки будет достаточно, но не учел того, что дар — это не только магия стихий. Мы ведь не задумываемся о выборе между тьмой и светом, у нас его просто нет. А у Этьена был. И он не стал выбирать. В мире людей он вобрал в себя оба начала. И сделал это так… неправильно… Свет он научился скрывать. А тьме порой позволял одержать над собой верх. Как обычный человек. И когда он получил силу шеара, продолжал думать и вести себя как человек, не оценивая всех последствий. Лишь здесь, в Итериане он понял… я надеюсь, что понял… Но не избавился от тьмы в сердце. И не избавится никогда.

— Но…

— Дослушай, — оборвал Холгер хотевшего что-то вставить наследника. — Я рассказал о своем условии, об отсрочке, которую попросил для Этьена. Но я не говорил о том, чего потребовали от меня. Первое — это молчание. Твой брат не должен знать, что я причастен к его возвращению. Невмешательство — второе. Этьен сам выбирает свою судьбу. Мне обещали, что он вернется. Что проживет двенадцать лет в мире людей и там обретет силу шеара. Что придет в Итериан, чтобы стать его спасением… И уйдет, чтобы не стать погибелью. Он вручит свою жизнь выбранному им самим миру — так мне было сказано. И я не знаю, как это понимать. Несколько лет назад я подумал, что обещанное вот-вот исполнится. Твой брат едва не отдал жизнь за Итериан… Вручить жизнь, отдать — это ведь можно толковать и так? Но Итериан — не тот мир, который он выбрал.

— Все равно не понимаю, — тряхнул головой Эйнар. — Молчание. Невмешательство. Но ты все это время удерживал его на расстоянии. Он почти ненавидит тебя. И меня заодно. И маму, и бабушку — всю нашу семью. Это тоже было условием?

— Нет. Это было моим решением.

— Но зачем? Чтобы он не привязался к нам? К Итериану? Чтобы не захотел остаться?

— И это в том числе, — хмуро согласился правитель. — Но в первую очередь для того, чтобы не нарушать того зыбкого равновесия, что установилось в его душе. Ты можешь не одобрять меня как сын, но как шеар должен понимать. Твой брат с самого начала представлял угрозу. С первого дня, когда появился здесь. Он был эмоционально нестабилен, балансировал на грани. А мир был слаб, и всплеск тьмы в самом его сердце мог уничтожить его полностью. Но в то же время Этьен был нужен Итериану. И единственный выход, который я увидел, оставить его в том коконе, в который он сам себя упрятал.

— На девять лет?

— Они быстро пролетели. И хочется верить, не без пользы для твоего брата. Я постарался, чтобы он увидел и узнал как можно больше. Чтобы был готов ко всему. А он выбрал свой мир. И я уже говорил, так будет лучше.

— Конечно. Если он сорвется, с силой шеара, помноженной на силу тьмы, он уничтожит лишь свой мир. Маленький, никому не нужный мир. Предварительно вручив ему жизнь, естественно, и последнее условие будет выполнено.

— Не исключено, — правитель опустил глаза. — На все воля четырех.

— А я? — взвился Эйнар. — От чего ты оберегал меня?

— От привязанностей. От потерь. От сомнений, если однажды тебе придется выбирать между безопасностью Итериана и жизнью того, кого ты называешь братом.

— Даже так? — тень легла на лицо наследника. Но шеар — всегда шеар, и он понимал, что отец в чем-то прав. В чем-то, но не во всем. — Себя ты тоже избавил от сомнений?

— Еще до того, как он пришел в наш мир.

Дальше говорить было не о чем. И невозможно повернуть время вспять, чтобы вернуться в счастливое неведение. Жил же как-то без брата, даже зная, что он у него есть, вот и жил бы себе…

Эйнар поднялся на ноги. Молча поклонился отцу, прощаясь.

— Не забывай, ты обещал, что не скажешь ему ничего, — напомнил правитель.

— Не скажу.

На все воля четырех.

Оставшись один, шеар Холгер еще долго сидел неподвижно, а в отяжелевшей голове билась тревожно мысль: не лишился ли он только что еще одного сына?

— Он — шеар, — сначала раздался голос, затем прямо перед правителем вспыхнуло яркое пламя, спустя миг принявшее образ высокого длинноволосого мужчины. — Он поймет.

— Надеюсь, — пробормотал Холгер.

Огонь не являлся ему с того самого дня: некому было задавать вопросы, не от кого ждать ответов. Но новая встреча воспринялась как нечто само собой разумеющееся, словно они условились о ней заранее.

— Не нужно было нарушать наш уговор, — укоризненно покачало головой воплощение древней стихии, устраиваясь на полу, на том месте, где недавно сидел Эйнар.

— Я его нарушил? — пытаясь вспомнить все и сразу, подался к гостю правитель. — Как?

— Не ты ли клялся, что твой сын никогда не узнает, что случилось тогда? А я разве уточнял, о каком сыне речь?

— Нет. Но Эйнар тогда еще даже не родился…

— Он — твой сын, — отрезал нежданный гость. — Значит, ты не сдержал слова.

— И что теперь? — севшим голосом спросил Холгер.

— Откуда мне знать? Если бы ты играл по правилам, я мог бы предсказать результат. Но ты их нарушил. Хотя… Ты ведь не все ему рассказал. О втором своем условии и не обмолвился.

— Этого ему знать не нужно, — твердо произнес шеар.

Ни ему, ни Этьену.

— Уверен? — пылающий лик приблизился, губы — лепестки пламени — изогнулись в полуулыбке. — Насчет Этьена? Знай он, это многое изменило бы. И, возможно, не в худшую сторону.

— Нет. Никогда.

Если бы Холгеру позволили, он забрал бы из памяти сына весь тот кошмарный день. Но ему отдали лишь полчаса, предшествующих появлению ильясу. И этого оказалось мало. Этьену следовало вообще забыть о темных слугах, а не только о том, кто их призвал.

— Если бы он не попросил вернуть ему память, я этого не сделал бы, — вскользь заметил Огонь. — Свою часть договора я соблюдаю. Даже пытался отговорить его. Но он упрям, как и его отец.

Что поделаешь — наследственность. Оба его сына таковы. Только Эйнар, задумывая что-то, умеет ждать, а Этьен идет напролом, словно до сих пор чувствует себя человеком, которому может не хватить жизни, чтобы добиться желаемого.

— Что есть, то есть, — подтвердил Огонь. — Но это уже не исправить. Как и многое другое. Например, того, что ты нарушил договор. Что бы ни случилась теперь, это будет твоя вина.

Правитель опустил голову. Даже реши он возразить, со стихиями-прародителями не спорят.

— А зря, — насмешливо укорило живое пламя. — Мог бы попробовать.

«Как? — хотел спросить Холгер. — В чем?»

Но Огонь исчез так же внезапно, как появился, оставив новые вопросы и новые страхи.

Возвратившись в мир людей за несколько часов до рассвета, Лили собиралась поспать, отложив все дела до утра. Но не вышло. Тревога. Разбуженная посещением Итериана память. Предчувствие, настолько смутное, что его следовало бы назвать предчувствием предчувствия…

Она просидела в кресле у окна до тех пор, пока в коридоре не засуетилась гостиничная прислуга.

Слышала, когда Этьен вернулся и, не заходя к себе, отправился к Феру. Каменные стены слово в слово передали дочери земли их разговор, и альва заволновалась еще сильнее.

Дом. Он действительно хочет остаться. Здесь. С ней. Эллилиатарренсаи помнила эту девочку, маленькую, испуганную, слабую, как все люди, и сильную, какими бывают лишь некоторые из них, а в остальном — совершенно ничем не примечательную. За прошедшие годы она почти не изменилась. Не прибавилось ни красоты, ни талантов, что выделило бы ее из безликой толпы. Она тряслась над оставшимися под ее опекой детенышами, тратила жизнь на рутину и находила утешение в играх с мертвыми цветами. Но Моана сказала, что заимствование не могло стать причиной столь крепкой привязанности. Значит, было в этой девочке что-то еще, чего Лили с ее даром и опытом никак не удавалось разглядеть.