Моя философия

Я прекрасно понимаю, что найдется тысяча критиков, которые упрекнут меня в снобизме. Но для них у меня есть железный аргумент: что такое бедность, мне известно не хуже большинства людей на этой планете. Я мог бы долго рассказывать, мягко ли спится на голой земле и полезны ли для ног портянки. Но однажды мне захотелось узнать, как плачут и смеются богатые. А это, доложу я вам, тоже интересные ощущения.

Недавно во Франкфурте, в бутике «PRADA» (того самого, что носит дьявол), я перемерял пар десять туфель и обнаружил, что ни одна не подходит. Продавцы сновали вокруг меня, как мухи возле куска рафинада, чуя поживу. Бутики в Европе — вообще занятное явление. В большинстве из них кто-то из персонала уже непременно говорит на языке Толстого, хотя еще и не удосужился прочитать «Войну и мир». В Милане, Риме и Париже поняли, что «русские» готовы платить по полной за дорогую вещь.

«Вам ничего не понравилось?» — расстроенно спросил лощеный «европриказчик», сам похожий на картинку из журнала мод. «Понравилось, — ответил я. — Просто колодка неудобная. Низкий подъем. Не на мою славянскую ногу».

Мне хотелось смеяться. Я сам был удивлен, как мог двадцать лет назад носить кирзовые сапоги солдата Советской Армии, если теперь даже у «PRADA» нет подходящих лаптей, дабы удовлетворить мой изощрившийся вкус.

Один из моих добрых приятелей Густав Водичка как-то сказал, когда мы заговорили о богатстве: «Мне совершенно все равно, какой у меня будет автомобиль и в каком доме я буду жить. Я хочу только одного — чтобы меня читали даже через тысячу лет! Разве тебя интересует, в какой карете ездил Пушкин?»

В отличие от него, меня интересовала и карета Пушкина, и мундир Лермонтова, и то, за чей счет играл в карты Достоевский и пил Шевченко. А также то, будет ли у меня свой замок, как у Дюма, и своя яхта, как у Мопассана.

Мы выросли в стране, где роскошь была объявлена пороком. Нас убеждали, что хороший человек должен быть непременно бедным и ничем не выделяться среди других таких же хороших людей. Мерилом успеха объявлена посмертная слава, потому что каждую минуту эта страна требовала у гражданина расстаться с жизнью во имя себя. Возведя нищету в культ, большевики подделали даже биографии классиков. Школьникам не рассказывали, что добрый и прогрессивный автор «Капитанской дочки» заменил для крестьян в Болдино легкий оброк барщиной, что-бы выдавить из них побольше народного пота и экономической прибыли. Но денег гению все равно не хватало — гигантские гонорары уходили на ночную гульбу. Пушкин обожал роскошь. После его смерти осталось долгов на 80 тысяч серебряных рублей.

Маленький кривоногий Лермонтов выбрал для службы лейб-гвардии Гусарский полк только потому, что ему была присвоена самая роскошная форма в империи — красный доломан, расшитый золотыми шнурами. «Если хочешь быть красивым, поступай в гусары», — сказал о том времени Козьма Прутков. Красный гусарский доломан в переводе на нынешние реалии — то же самое, что костюм от знаменитого педика Гальяно. Даже круче. Нить для его шнуров (их называли бранденбурами) тянули из настоящего золота. Но и это казалось уже великосветской нищетой по сравнению с недавними временами XVIII века, когда придворные расшивали свои кафтаны не дешевыми стразами Swarovski, а настоящими бриллиантами. Тогда так и говорили — «надеть на себя целую деревню», то есть костюмчик, стоивший не меньше, чем среднее поместье с парой сотен душ мужского пола, не считая их баб и детишек.

Новым русским такая любовь к себе даже не снилась. За 10 тысяч долларов (примерно столько стоит обычная шмотка haute couture) не то, что деревню — гараж в Киеве не купишь.

Но особенно меня интересовал Достоевский. Изможденное лицо, благородные мысли — про то, что старушку нельзя топориком, про слезинку ребенка… На первый взгляд, Федор Михайлович казался убежденным противником всяческих излишеств. Тем более, бессмысленного мотовства. Не тутто было! Недавно меня занесло на курорт, где он любил расставаться с избытками литературных доходов — в Висбаден. Маленький такой городок в Германии — даже сейчас меньше трехсот тысяч жителей. Зато игорный дом — размером с Рейхстаг. И театр рядом в два раза больше, чем наш Оперный. Все для увеселения скучающей аристократической публики. Это сейчас по бедности ездят отдыхать в Хорватию. А тогда больше всего ценились французская Ницца и немецкие Висбаден и Эмс. Висбаден любили еще древние римляне за его целебные термальные источники. Место — действительно райское. Вокруг подковой поднимаются невысокие горы. На площади прямо из мостовой курится пар от теплых фонтанов. На горе — православная церковь и русское кладбище, где упокоились самые активные отдыхающие. Деньги на храм выделил лично император Николай I — дабы поправляющие здоровье петербургские господа не забывали о Боге. На кладбище мне, кстати, очень понравилась могила одного нашего генерала — участника наполеоновских войн. На генеральскую пенсию он провел остаток жизни в Висбадене и тут же приказал похоронить себя, заказав скульптору надгробный памятник с саблей и бутылкой шампанского. Веселый такой был отставник! Не то, что нынешние ветераны УПА.

Федор Михайлович, даром, что отсидел на царской каторге, а, может быть, именно поэтому (ничто так не обостряет тягу к красивой жизни, как тюремное заключение) вписался в обстановку великосветского разврата, как рысак в поворот. Да так и понесся по кругу — далее увековечил Висбаден под названием Рулетенбург в романе «Игрок». Висбаденцы это ценят. В любой уважающей себя гостинице вам непременно напомнят: в нашем городе останавливался писатель Достоевский. А не будь у него порочной страсти вертеть рулетку на дорогом курорте? Не было бы никакого «Игрока»! Да и вообще ничего не было бы. Ни «Бесов», ни «Братьев Карамазовых» — Karamazov brothers, принесших ему мировую славу. Впрочем, некоторые американцы всерьез уверяли меня, что Karamazov brothers — не роман, а киностудия, которую основали русские евреи из Одессы. Они ее по тупости путают с Warner brothers — не шарят в подлинных брэндах.

Словарь Даля трактует слово «роскошь» как «изящество, обилие прекрасного, излишество удобств». А «роскошную жизнь» — как «расточительную, чувственную, всю в наслаждениях, утонченную и извращенную». Иными словами, если у вас выпали все зубы от цинги, и вы поставили новую челюсть из имплантов общей стоимостью, как новый Мерседес, то это не роскошь. Это печальная необходимость, хотя и дорогая. Но если здоровые родные клыки вам пришла фантазия украсить алмазной пылью, налицо явная тяга к обилию прекрасного. Жевать оно не поможет. Но блеска улыбке прибавит. Будете сиять, как негр в Голливуде.

Точно так же не роскошь — когда вы покупаете автомобиль. Еще Ильф и Петров заметили, что это средство передвижения. Но если вам пришла в голову фантазия приобрести, живя в Мурманске, кабриолет и вышивать на нем за полярным кругом, это, несомненно, «порочная склонность к излишеству удобств». Между прочим, пример не я придумал. Такой случай действительно произошел в Мурманске на заре 90-х — очень уж хотелось одному бывшему морскому офицеру, сменившему погоны на бизнес, произвести впечатление на вчерашних сослуживцев. Не знаю только, сгинул ли он от простуды или до сих пор так и катается без крыши? Но мурманские девки к нему в машину (сам видел!) тогда лезли косяками, как шпроты в сеть. Так им хотелось узнать, что такое настоящая «дольче вита»! И хоть бы одна схватила насморк!

Есть три правила для грамотного обращения с предметами роскоши. Первое: никогда не выставляйте напоказ то, что имеете. Нет ничего смешнее, чем слушать рассказ назойливого хвастуна, во сколько ему обошелся тюнинг автомобиля, новая любовница или загородный дом. Прибедняйтесь. Точнее, просто молчите. Мир полон завистников. Не все могут носить пиджак от Hugo Boss или собрать коллекцию старинного оружия. Символы успеха, которыми вы овладели, у большинства вызовут только одно желание — отобрать их. А те, кто надо — люди своего круга — и так оценят ваше стремление выглядеть не хуже, чем они.