Королевский краб

— А зачем вы меняли горючее?

— Как зачем? У нас же ведь мотор того… вы знаете. Я Карповичу сказал, вода, наверное, попала. А у Василия Ивановича канистра с запасным горючим была. Вот старшина и велел нам, пока шторм не разгулялся, сменить горючее. Меня послал помогать Василию Ивановичу, Серегу к себе позвал на корму, румпель держать. Один Женька уже не мог, устал, и когда двое — надежнее. Бот дрейфовал, а мы по-быстрому слили старое горючее и заправились новым из канистры.

— Это вы не дали перед всем этим Сергею за борт упасть? — спросил Петрович.

Костя смутился.

— Чего не дал? Меня самого за ногу Олег схватил, и все тут. Ну, я Сергея, конечно, держал и другие помогали, не дали нам в воду упасть.

— А потом пошли к старшине на корму, чтобы он разрешил вскрыть аварийный запас. Так? Вы решили, что ситуация аварийная, что терпите бедствие, и испугались?

— Я? — воскликнул Костя. — Да вы что? Мне только на «Абаше» не по себе стало, только тогда я подумал: «Гляди, а мы ведь чуть того…» У нас никто не испугался шторма. Штормит, качает — и ладно, про плохое никто не думал.

— Значит, героями себя вели?

— Какое там героями! Обыкновенно, как всегда. На работе ведь были. Серега только… да и он просто перепугался, воды наглотался, когда в сетях запутался. Но тут — любой! И он быстро в себя пришел, особенно после тюбика с этим… как его, вкусная такая штука, крепкая!

— Попробовали, значит, и вы, — укоризненно сказал Петрович. — И понравилось?

Костя опустил глаза. Вот, елки-палки, проговорился! Но его выручил Батаев:

— Тут я виноват, Карпович разрешил один тюбик для Сергея взять, а мы взяли два. Я вскрывал аварийный запас, хлопцы окружили… всем хотелось, знаете, просто. Никогда в жизни, не пробовали — и тут случай. Я и сказал: «Один Сереге, а один на всех». Каждому досталось граммов по десять. Остальное, можете проверить, целое.

— А пачка галет? — уныло сказал Костя, который сам и съел эту пачку, потому что ему тогда ужасно хотелось «заморить червячка».

— Да, — сказал Батаев, — еще пачки галет в аварийном не хватает. Тоже я разрешил. И это моя вина.

— Я думаю, — заметил с улыбкой Петрович, — что мы с Валерием Ивановичем это вам простим, товарищ Батаев, хотя вы слишком часто брали на себя инициативу. Командовать, наверное, любите?

— Вы что? — вместо него ответил Костя. — Батаев не такой, просто он на боте авторитет имеет, плавал ведь раньше, а мы-то, кроме старшины и моториста… Серега, правда, заливал, что он чуть ли не в море родился около каких-то там островов, но ведь только родился. Чего он там понимал, когда младенец был. Вот я, быть может, родился на Луне, но не космонавт ведь я…

— Мы отвлеклись, — сказал завлов, думая, что все эти расспросы ни к чему. Одно ясно, что в падении старшины за борт никто не виновен, кроме его самого. Да и он не столько виноват, просто случай! — Вот упал Карпович за борт, а вы его как спасали?

— Обыкновенно, — одновременно сказали Костя и Вася. — Круг ему кинули, линь…

— По одному говорите. Впрочем, вы, Ильющиц, в рубке сидели и спасением Карповича, как мы поняли, взялся руководить Батаев. Давайте, Батаев, все подробно изложите.

— Я уже говорил, когда старшина падал, я этого не видел. Увидел его уже в воде, метрах в пятнадцати от борта. Он что-то кричал, махал руками. Наверное, хотел, чтобы ему быстро круг кинули и линь, а Сергей остолбенел. Тогда я крикнул ему, мол, бросай круг, и сам побежал на корму. Сергей круг бросил, а Женю относит и относит от борта. Я линь кидал несколько раз, только… Тут Василий Иванович из рубки поднялся, снял сапоги, ватник, в общем все снял, обвязался линем и прыгнул в воду. Он хорошо плавает. Отплыл на весь линь, а до Карповича не хватило. Я стал бояться, что оба в море останутся, и велел хлопцам вытаскивать Василия Ивановича. А в рубке Костя залил новое горючее и завел мотор, но… конечно, если бы перо нам в этот момент не отбило бы…

— А до того, как Карповичу упасть за борт, перо целое было, точно? — спросил председатель судкома.

— Целое, — ответил Батаев с тяжелым вздохом. — Его, пока мы возились, отломило. Когда мотор заработал. Нет, это надо такое!

— Все ясно, — докладывал Валерий Иванович капитану, в салоне которого кроме Петровича сидели старпом, помполит Иван Иванович и инженер по технике безопасности, — несчастный случай, и только. Экипаж во главе с Батаевым вел себя достойно и сделал все, что было в их силах. Однако они и сами терпели бедствие: вначале мотор не работал, затем бот стал неуправляемым. Моторист, тот своей жизнью рисковал, пытаясь спасти товарища.

Илья Ефремович сидел опустив голову, крепко сжав в замок пухлые руки, и в голове у него было пусто, на душе неспокойно.

— Хороший был мужик Карпович, — сказал старпом и глянул в иллюминатор, где продолжало бесноваться коварное Охотское море.

— Вы его рано хороните, — резко возразил председатель судкома. — Я лично продолжаю верить и надеяться!

Но и он знал, что надежда с каждым часом уменьшается. Шансов на то, что Карпович живой, осталось немыслимо мало. И даже не шансов, а миллионная доля шанса. С японцами уже связывались по радио. Они горячо восприняли горе флотилии, тоже включились в поиски. Шарили по волнам прожекторы, гудели суда, сотни и сотни глаз смотрели, смотрят и будут смотреть в надежде увидеть человека за бортом. До тех пор, пока не найдут хотя бы тело… а может, найдут и живого? Многие колхозные сейнеры укрылись в маленьких бухточках, в устьях речек и пережидают шторм. Может, кто-либо из них спас старшину «семерки», но их не спросишь, со всеми по рации не свяжешься, хотя давно носится по эфиру трагическая весть: терпел аварию в начале шторма бот номер семь, и с него смыло волной человека. Его ищут, его думают спасти, надеются, верят.

— Экипаж «семерки», — строго сказал Иван Иванович, записывая что-то себе в блокнот, — проявил несомненное мужество в очень трудных условиях. Ловцы повели себя, как подобает советским людям, не испугались шторма, не бросились в панику даже тогда, когда лишились старшины. Руководство на себя взял матрос-коммунист Василий Батаев. Коммунист — это знаменательно, товарищи! Вы, Илья Ефремович, не будете возражать, если я дам радиограмму слов на сто во Владивосток, в газету?

— Что вы, — пожал плечами капитан, — обязательно дайте в краевую газету пространную радиограмму.

— О героизме экипажа «семерки», — веско сказал помполит, — надо написать и в нашу экспедиционную многотиражку. Скажем, вы, Петрович!

Председатель судкома даже зажмурился, не умел и не любил он сочинять, но спорить не стал.

— А Батаева надо иметь в виду, — сказал старпом, красивый, уверенный, со шрамом на левой щеке. — Видать, волевой матрос, организатор!

— Да, — кивнул головой Валерий Иванович и чуть не сказал, что уже думал об этом и планирует Батаева старшиной вместо Карповича. Костю помощником — вместо Сереги, который, конечно, оказался слабоват.

А в это время Серега в лазарете принял твердое решение.

— У тебя есть бумага и конверт? — спросил он у Андрея.

— Есть, а что?

— Дай.

Андрей не стал больше спрашивать, полез в тумбочку и вытащил оттуда нужное.

— И авторучку, — сказал Серега.

Он сразу почувствовал себя лучше, когда решение было принято.

Он почувствовал к себе уважение, даже гордость у него появилась: мол, не слабый, могу и так, бесстрашно, прямо! Одно дело слова, другое дело — написанное на бумаге. Это документ! Все в нем как на духу, искренне, без попыток оправдаться. И главный ему судья, в конечном счете, только Карпович. Ему отдаст Серега письмо, если Карпович останется жив. И пусть старшина поступает, как ему угодно. Он, Серега, считает себя виноватым. Зазевался, когда был на руле, ворон считал и чуть не упал за борт, а старшина не дал, спас его, и о себе он не подумал.

Ну, а если Женя погиб, то письмо он отдаст в руки завлова или капитана, но не сейчас. Сейчас пусть письмо-документ лежит в тумбочке и ждет своего часа. А вот когда его упрекнут: «Ты живой, потому что тебя спас человек, который был лучше тебя», — он ответит: