Генерал Коммуны

Артур осматривается. На втором этаже соседнего дома поспешно захлопнулось одно из окон. Артур стреляет туда, потом бежит к парадному. У подъезда безмятежно дремлют каменные львы. Рядом с Артуром оказывается рыжий парень, — они теперь неразлучны. Они стучат прикладом в дверь, никто не открывает. Рассвирепев, они выбивают прикладом зеркальные стекла и стреляют наугад в темноту вестибюля. Артур вдруг замечает сбоку, на ограде, флаг. Американское посольство! На мгновение он останавливается в нерешительности. Потом вспоминает разговор с Робертом Ридом, сбивает прикладом флаг и топчет его ногами.

Боковыми переулками они возвращаются на площадь Мадлен. Перелезая через двухметровый гребень каменной баррикады, они задерживаются, по-хозяйски пробуя каблуками крепость кирпичной кладки, осматривают амбразуры.

— Здесь тоже не зевали.

— Кретины, думали застать Домбровского врасплох.

Отправив на Монмартр Вермореля, Домбровский продолжал тревожиться о судьбе Монмартрских холмов. Он поручил оборону церкви св. Мадлен и прилегающих кварталов начальнику штаба Фавье и собрался сам проехать на Монмартр. Брюнеро-отец раздобыл где-то верховых лошадей, и они двинулись — впереди Рульяк и Артур Демэ, за ними Брюнеро с сыном, сзади Домбровский и последний оставшийся при нем адъютант Рожаловский.

Еще за квартал до площади Бланш они услыхали гул высоких женских голосов. Повернув за угол, они остановились, недоуменно оглядывая толпу женщин, заполнивших маленькую площадь. Все они были вооружены, строились, пересчитывались.

Брюнеро подъехал к ним, но сейчас же вернулся в сопровождении Луизы Мишель. Она обрадовалась, увидев Домбровского, и коротко доложила, что здесь находится женский батальон, сто двадцать человек. Они намерены защищать баррикады площади Бланш, если от Домбровского не поступит других приказаний.

— Обязанности командира исполняет гражданка Мишель, помощник — Дмитриева.

Она докладывала нарочито суровым голосом, как бы предупреждая всякие шутки.

Луиза Мишель.

Пока они разговаривали, женщины выстроились в две шеренги. Высокая светловолосая девушка с пышной прической четко отдавала команду.

Домбровский живо насторожился, услыхав ее голос. Она выговаривала слова с раздражающе знакомым акцентом. Он вспомнил ее фамилию — Дмитриева, русская.

Ярослав соскочил с лошади и, сопровождаемый своими спутниками, пошел вдоль фронта. Слегка смущенный и растроганный, он проходил мимо стройных худеньких девушек, пожилых женщин с морщинистыми обветренными лицами.

Ему бросались в глаза прически, пестрые платки, черные чепчики, красные, обваренные руки прачек, передники. У многих были подоткнуты юбки и виднелись икры, обтянутые грубыми шерстяными носками. Но это был военный строй, строй солдат.

Брюнеро был умилен, а Рульяк и Артур Демэ перемигивались. Заметив у одной женщины базарную корзинку, Рульяк прыснул. Домбровский обернулся и так посмотрел на него, что Луи поспешил спрятаться за спинами Артура и Дмитриевой.

Луиза Мишель попросила Домбровского сказать несколько слов отряду. Ярослав и сам уже догадывался, что без речи тут не обойтись. Улучив минуту, он шепнул Луизе:

— Ты заставь Брюнеро, он такие речи разводит своим заказчицам… — Ярослав зажмурился.

Мишель обратилась к Брюнеро.

— Я знаю, чьи это проделки, — пробормотал старик Брюнеро, исподлобья люто поглядывая на торжествующего Домбровского.

— Давай, давай, ты у нас специалист! — довольно приговаривал Ярослав, вместе с Артуром незаметно подталкивая его вперед. Брюнеро вышел перед строем, толкнул по дороге Артура так, что журналист только охнул.

Вынув изо рта трубку, Брюнеро пожевал губами, погладил бороду.

— Какая речь? Время для речей кончилось. Мы и так много говорили и мало стреляли…

Ярослав, отойдя в сторону, тихо разговаривал с Дмитриевой. Он пристально смотрел на нее и почему-то медлил спросить — русская ли она.

— А вообще трудненько придется, — вздохнула девушка.

— Волков бояться — в лес не ходить, — сказал Ярослав по-русски.

Дмитриева счастливо заулыбалась, схватила его за руки.

— Ох, я глупая, совсем забыла, что вы говорите по-русски. Сама же читала в газете! Вы ведь жили у нас в России?

Он кивнул головой и спросил:

— А много здесь ваших, русских?

— О да, почти все они воюют за Коммуну.

— Но вас ведь не пустят теперь обратно в Россию.

— Ну что ж… А вас в Польшу.

Они засмеялись.

— У меня тоже служили двое русских. Один из них, Потапенко, ранен он тяжело… Его зовут Василий Андреевич. Кто же здесь еще, назовите мне фамилии. Может быть, я их знаю.

Дмитриева перечислила, загибая пальцы.

— Подождите, что за Лавров? — забеспокоился он. — Петр Лаврович Лавров? Матерь божия, Лавров был здесь, в Париже! Вы знаете, это ведь мой первый учитель. Если бы я знал раньше!

Луиза Мишель и спутники Ярослава радовались, глядя на его сияющее лицо.

— Друзья! — возбужденно обратился он к ним. — О, если бы вы знали, какой это замечательный человек! — И такова была страстная сила его убеждения, что все преисполнились горячей симпатией к незнакомому русскому другу. Русские — удивительный народ! Они самые угнетенные и самые отзывчивые люди. Мы, поляки, все-таки изгнанники, а они сами приехали сюда драться за Коммуну. У ваших соотечественников благородные сердца!

Дмитриева вспыхнула и отвернулась, вытирая уголки глаз.

На площадь вылетел всадник, он закружился, оглядываясь, и, заметив группу военных, подскакал к ним.

— Гражданин Домбровский?

— Да.

— Тебе пакет от гражданина Вермореля.

Домбровский расписался и вскрыл конверт. Стало слышно тяжелое, свистящее сопение лошади.

— Поводи, поводи ее, — сказал Ярослав всаднику, не отрываясь от письма.

Верморель сообщал, что монмартрская группа окружена с трех сторон, коммунары, не получая поддержки, вынуждены оставить кладбище. Укрепленные высоты Монмартра непрерывно атакуются. 24-фунтовые орудия Монмартрских холмов испорчены предателями. Версальцы наступают вдоль крепостного вала в обход, с севера. Он с отрядом коммунаров укрепился на бульваре Орнано и на улице Мирра, защищая склоны Монмартра и Северную железную дорогу.

Домбровский сложил бумагу, сунул ее за обшлаг мундира.

— Брюнеро-младший останется здесь помочь женскому батальону, — сказал он. — Гражданка Мишель, если придется отходить, отходите сюда, к площади Пигаль. Помните, что вы защищаете подступы к Монмартру. Мы едем к Верморелю на улицу Мирра. Прощайте.

Луиза Мишель и Дмитриева, взявшись за руки, провожали глазами скачущих всадников.

Домбровский никогда не бывал в этом районе Парижа. Пришпорив коня, он проскакал тесную кривую улицу Мирра до самого конца, упиравшегося в насыпь Северной железной дороги, и вернулся обратно. Ветхие облупленные дома выставляли каменные фасады, как бы защищая улицу от сквозного артиллерийского огня своей грудью. Это был типичный рабочий квартал, населенный железнодорожниками, прачками, подмастерьями, грузчиками.

Верморель встретил Ярослава во внутреннем дворе дома, к которому примыкала баррикада. По двору прыгали со скакалками девочки, на веревках сушилось белье.

Все бойцы были на баррикаде, но как их мало осталось! Всего тридцать два человека: тридцать взрослых, два подростка. Тридцать шаспо, две пушки и две митральезы — вот и все оружие. Некоторые из коммунаров были ранены, и при резких движениях из сжатых губ вырывался стон.

Появления версальцев ждали с минуты на минуту.

— Почему восточный конец улицы без прикрытия? — спросил Домбровский.

Верморель объяснил, что за два квартала к востоку находится сильный отряд Пассдуэ, а к северу, за городской стеной начинается линия прусских войск.

Домбровский язвительно прищурился:

— Что ж, по-твоему, пруссаки — наши союзники?