Генерал Коммуны

Множество срочных дел дожидалось командующего фронтом.

— Зачем вы пришли ко мне? На что вы надеетесь? — отбрасывая все правила приличия, безжалостно загоняя слова в обоймы фраз, спросил Домбровский.

Россель встал, близоруко щурясь.

— Поймите, Домбровский, я считаю вас умным и честным офицером, и я хочу знать, почему вы остаетесь? Почему вы остаетесь? — повторил он еще раз с робкой настойчивостью.

Домбровский отвел руки за спину, крепко сплел их и подошел вплотную к Росселю. Голубые глаза его заледенели.

— Вас удивляет, как это так — вы, француз, уходите, а я, поляк, остаюсь, — вежливо начал он, и только усилившийся акцент выдавал его волнение. — Вы считаете меня таким же честолюбцем, как вы, и боитесь просчитаться. Вы, Россель, хотели бы спасти Францию не из любви к ней, а из честолюбия, освободить ее от немцев, но не от Тьера. Еще один Бонапарт. Или Жанна д’Арк? Да, да… — быстро продолжал он, заметив движение Росселя. — Что вам Коммуна? Красное в рулетке? Куда вы меня зовете? Куда вы идете сами? Во Франции сейчас есть Париж и есть Версаль. С кем вы? Ни с кем. Вы покидаете свой народ в самую тяжелую минуту. — Он вспомнил сегодняшнее утро, погибшие надежды на наступление и сбился, потеряв мысль от нахлынувшего гнева. — Распустить семь тысяч человек! — Домбровский чуть не застонал. — Вы… вы никчемный полководец!

Капельки пота выступили на желтоватом лбу Росселя. Он стоял в оцепенении, не в силах оторваться от холода смотрящих на него в упор глаз.

— Вы нашли предлог бежать, но вы потеряли родину. Где она, ваша Франция? Ее нет. Вы лишились родины, потому что любите себя больше, чем ее. Я поляк, я иностранец, я для вас здесь чужой, но я люблю Францию больше, чем вы, потому что я люблю Коммуну, свободу Франции, ее будущее и, может быть, потому, что я знаю тяжесть цепей. Простите, мне тяжело говорить об этом.

Он круто повернулся и отошел к столу. Россель для него больше не существовал.

Тьер

Вслед за начальником полиции в кабинет министра внутренних дел Пикара вошел мягкой, чуть развинченной походкой человек лет тридцати. По вызывающему щегольству костюма, по пестрым брелокам на голубом левантиновом жилете его можно было отнести к завсегдатаям Нижней Биржи или монмартрских кабаков.

— Господин министр, это и есть Вессэ, я вчера докладывал, — представил его начальник полиции. — Вессэ предлагает свои услуги для поручения в Париже.

Пикар откинулся на спинку кресла и с бесцеремонностью оценщика стал рассматривать предложенный товар: гибкая мускулистая фигура, шрам на шее, манеры развязные, но не от смущения, а от наглости, видно — бывалый парень. Такой годится на любое… Надо отдать должное полиции, она умеет подбирать подобных типов.

— Ваше занятие, господин?..

— Вессэ, Макс Вессэ, господин министр. — Человек с усмешкой покосился в сторону начальника полиции. — Я, господин министр, действовал больше по коммерческой части.

— Вот вам, мой друг, — обратился Пикар к начальнику полиции, — еще один лишний пример: самые разные слои общества устремляются к законному правительству, горя одним святым порывом — скорее расправиться с бунтовщиками..

Начальник полиции вяло кивнул головой. К чему ломать комедию, тут никого из посторонних нет! Ведь только вчера он показывал Пикару материалы полицейской префектуры о Вессэ, где за ним числится не одно темное дело. Продолжая думать о противной говорливости Пикара, он открыл рот, желая что-нибудь подтвердить, но речь Пикара лилась ровно, без перерывов, и начальник полиции безмолвно открывал и закрывал рот, как рыба, задыхающаяся на берегу.

Наконец с моральной стороной было покончено.

— На вас, господин Вессэ, возлагается славная, почетная задача, — голос Пикара преисполнился торжественности, — помочь генералу Домбровскому искупить свою вину перед Францией, перед правительством…

Вессэ подобрался, насторожился, его хорошо выбритое, припудренное лицо выразило сомнение.

— Домбровский должен оставить на ночь без охраны одни из городских ворот и соседние с ними редуты. Остальное его не касается. За эту услугу он получит пятьсот тысяч франков…

— Но, господин министр, — Вессэ поклонился и недоуменно развел руками, — весь Париж уверен в преданности Домбровского.

Пикар подошел к Вессэ.

— Ну, представьте себя на его месте! — Пикар поднял руку, но не достал до плеча Вессэ и похлопал его по животу. — Что может связывать Домбровского с Коммуной? Иностранец, наемный солдат… Пятьсот тысяч франков! Полмиллиона франков! — сказал он, с наслаждением смакуя эту цифру.

— И вдобавок Домбровский не дурак, — удалось наконец вставить слово начальнику полиции. — Наверное, уже успел убедиться в безнадежности положения и сам ищет случая сбежать. А мы дадим ему возможность уехать куда угодно…

«Хоть на тот свет», — весело подумал Пикар и добавил:

— Дадим пропуск для пятидесяти человек по его выбору.

— Да… Но с таким делом легко загреметь, — вздохнул Вессэ.

Пикар поморщился:

— Ваш риск будет вознагражден. Опасно только мелкое воровство. Имейте в виду, суд Коммуны еще не расстрелял ни одного человека. Если переговоры с Домбровским окончатся неудачей, что, конечно, маловероятно, — Пикар помрачнел, разозлился, — тогда… любыми способами его надо убрать. Любыми. Это единственный стоящий у них генерал.

Инструктируя Вессэ, Пикар не упустил из виду, казалось, ничего не значащих мелочей — упомянул, как обучать агентов, как одеваться, и десятки других подробностей, которые может ухватить лишь опытный, не лишенный таланта в подобных делах мастер.

— Но если дело раскроется, — осторожно подыскивал — слова Вессэ, — поднимется шум, скандал…

— Все равно Домбровский будет скомпрометирован. Пойдут слухи. Он сам подаст в отставку. Поляки самолюбивы… Имейте в виду, — Пикар торжественно поднял руку, — нет неблагодарных средств в нашей борьбе с Коммуной! Она попрала все человеческие законы, как же мы можем быть гуманны к ней? Грязная чернь! И если мы все же предлагаем поляку Домбровскому искупить его тягостную вину перед французским народом, то это лишний раз доказывает наше христианское терпение и милосердие…

Вессэ слушал, задумчиво глядя на шлепающие губы министра.

— Домбровский будет окружен славой, связав свое имя с великим шагом умиротворения гражданской войны во Франции, как и вы, оказавший ей серьезную услугу в это трагическое время. Если же придется убрать Домбровского, то акт лучше совершить публично, ваши агенты должны раздуть панику и отчаяние среди коммунаров…

В это же время на другой половине Версальского дворца «глава исполнительной власти» будущий президент Французской республики Адольф Тьер принимал тайного посла от Бисмарка.

Ни один солнечный луч не пробивался сквозь спущенные зеленые шторы. В огромном мрачном кабинете стояли лесные сумерки. Приходилось соблюдать величайшую осторожность. Переговоры с врагами Франции, когда в стране революция, когда война формально не кончена, такие переговоры нуждались в абсолютной тайне.

Несмотря на жаркую погоду, в кабинете топили камин — Тьер мерз. Он сидел сгорбись, протянув руки к огню. Пламя бросало прыгающий свет на его седой зализанный хохолок, на бронзовый бюст Наполеона за его спиной. В полутьме Тьер походил на сову: бледное круглое лицо, выпуклые стекла очков в золотой оправе сжимали крючковатый нос, настороженно оттопыривались острые ушки. Он говорил быстро, тоненьким, визгливым голосом.

В своих хитроумных комбинациях он исходил из того, что молодая Германская империя боялась Коммуны не меньше, чем Версаль. Пребывание под стенами Парижа губительно действовало на немецких солдат: свободный воздух Коммуны портил хваленую немецкую армию. Командование было вынуждено держать войска возле столицы, ожидая уплаты французским правительством первого взноса контрибуции. Но банк находился в Париже в руках коммунаров, поэтому Бисмарк так торопил Тьера со штурмом Парижа.