Страница 3 из 32
Это была ошибка. Табун рассыпался по полю, перепутался. Дамба скакал за лошадью. Его конь хрипел, на вздрагивающей напряженной шее появились белые пятна пены. Скачка продолжалась недолго.
Дамба догнал лошадь, взмахнул ургэ. Петля свистнула, но, промахнувшись, Дамба только хлестнул лошадь по ушам и, потеряв равновесие, скатился с седла. Лошадь опрометью кинулась в сторону. Дамба встал, потирая ушибленное плечо.
«Эх, беда, опять с коня упал! — подумал он, оборачиваясь. — Хоть бы никто не видал».
Через поле размашистой рысью на гнедом жеребце спешил на помощь Шагдур. Его конь был украшен лентами.
— Как, Дамба, — закричал он, — жесткая земля?
Дамба не ответил. Он поднял ургэ и пошел по направлению к улусу.
Уже около юрт его догнал Шагдур. Он вел в поводу двух лошадей. Жеребец под ним от пота был шершав.
— Поедем, Дамба, вот твой конь, — сказал Шагдур, придерживая лошадь. — Не сердись. День долгий — успеем!
— Нет, нельзя! Скот русский. Хозяин совхоза ждет через четыре солнца. Зачем о чужом скоте думать?
— Ха-ха-ха! — засмеялся Шагдур. — А ты и поверил! Ха-ха! Меня хозяин старшим назначил, и я ему до головы гурт сдам. Шагдур чужого не любит.
Он хлестнул лошадь и выбросился вперед Дамбы, как будто боялся, что тот прочтет на его лице раздражение.
Дорога шла долиной, через пологие сопки и редкие заросли кустарника. Иногда встречались отдельные юрты, торчавшие в степи как огромные земляные комья, и покинутые места зимников со следами былых жилищ. Темнело. Степь стала пасмурной, синей и угрюмой.
Лошади сбавили рысь и мелко трусили по вившейся серой лентой узкой полосе степной дороги. Клубы желтой пыли катились вслед всадникам, неотступные и назойливые.
Дамба и Шагдур выехали в степь.
Шагдур держался все время впереди Дамбы. Хмурый и сосредоточенный, он молчал. Только когда Дамба сильно отставал, Шагдур вскрикивал:
— Надо до солнца заехать в Большой Летник. Погоняй!
Дамба, раскачиваясь в седле, пел тоненьким голоском песню о том, как много в степи пасется коров и овец и как они красивы на сочной траве.
III. В гостях у князя
Когда Дамба и Шагдур подъезжали к Большому улусу, солнце уже садилось. В улусе сковали из юрты в юрту встревоженные и оживленные монголы. Около юрты, стоявшей на отлете, толпился люд. Монголы в длиннополых халатах заглядывали в ее открытый вход.
— Что у вас так весело? — спросил Шагдур, слезая с коня.
— Кривой Сохэ пропал! — крикнул жердеобразный монгол в лоснящемся от жира халате. — Гляди, — указал он на юрту, — совсем пропал!
Шагдур подошел к юрте. В ней лежал мертвый старик Сохэ.
— Эй! — закричал Шагдур подъезжающему Дамбе. — Кривой Сохэ пропал.
Дамба спрыгнул с коня и с любопытством стал разглядывать посиневшее лицо Сохэ.
— Пошто пропал? — спросил Дамба.
Ему тотчас же ответили несколько голосов.
— Тэмен[5]) кончал… Эх, злой томен! Погнался за Сохэ, тот бежал и пал в яму. Яма ровная — для молока копал ее Сохэ— как нора. Тэмен кричал — не достать Сохэ. Ох, глубокая яма! Сохэ кричал — не уходит тэмен. Лег тэмен на яму — закрыл Сохэ. Темно. Лежал в яме Сохэ — дышать нельзя. Стал тэмена сгонять — тэмен не встает. Ударил тэмена ножом — тэмен пропал. Прибежал хубушка[6]) Сохэ, кричит: «Тэмен тятьку давит!» Побежали. Тэмен лежит — пропал. Стянули с ямы. Сохэ лежит — пропал…
— А-а-а! — протянул Дамба. — Бедный Сохэ… Пропал… Хоронить надо…
По улусу долго еще ходили разговоры о смерти старика Сохэ, и долго толпились жители улуса у юрты покойного.
* * *
Шагдур и Дамба остановились у богатого и слывшего в улусе за очень знатного князя монгола Дакшина. Юрта его была чиста и просторна. Красный угол украшала божница с расставленными жертвенными чашечками, похожими на серебряные лилии, а сверху на них исподлобья смотрела косматая с оскаленной пастью голова Очирвани — последнего из тысячи будд, правителей мира.
Пастухи вошли и поздоровались, нараспев приветствуя хозяина:
— Мэнду мор!
Дакшин поднялся им навстречу и пригласил войти в юрту.
— Откуда едете? — спросил он, вновь усаживаясь. — Куда?
Шагдур рассказал о строящемся совхозе, о закупке в Монголии скота и о большом гурте, затерявшемся где-то в степях.
— Искать надо. Хозяин большого двора послал. Через четыре солнца, чтобы назад притти со скотом.
— А большой гурт? — спросил князь.
— Однако, тысяча, — ответил Дамба. — И ведет его Кондауров, тоже товарищ из совхоза — большого двора.
— Да? — удивился Дакшин, — тысяча? — и встал. — Пойду ламе скажу. Тысяча— много. А вы чаюйте пока, — сказал он.
Балма, жена князя, угощала пастухов. Они пили чай, грызли сухие пшеничные лепешки. Монголка безмолвно и поспешно отнимала у них пустые деревянные чашки, чтобы наполнить их вновь соленым мутным затураном[7]), и так же торопливо и озабоченно протягивала гостям холодные куски баранины. Четырехугольные серебряные плитки с надписями молитв вздрагивали у нее на груди при каждом движении, на щеках горели, как маленькие ранки, две приклеенные красные мушки, и трехугольные массивные серьги украшали желтые лопухообразные уши. Это была знатная женщина, и одежда ее была ошеломительно пестра, как оперение попугая.
— Очень красивая, — сказал Дамба Шагдуру. — Смотри!
— Для такой жены нужно много золота, ох, много! — ответил Шагдур и задумался.
В юрту беспрерывно заходили обитатели улуса, расспрашивали пастухов о новостях из степи, о цели поездки и, узнав о совхозе, торопились уйти, чтобы скорее рассказать соседям о происшествии с гуртом Кондауроба и о больших домах, которые строит совхоз. Не прошло и часа, как весь улус знал о том, что в юрте у князя сидят два пастуха, которые едут в степь разыскивать потерявшийся скот…
IV. Коварный план
Вечером пришел Дакшин и передал пастухам, что лама их ждет к себе.
Лама был высок и тучен. Его дряблые бритые щеки висели над скулами блестящими кульками жира. Он сидел на седой шкуре степного волка, скрестив ноги, обутые в разукрашенные бисером и цветными шелками унты. Совсем нагой мальчик-монгол, прислужник ламы, стряпал в углу юрты на столе, около которого лежала грудой хозяйственная утварь и пельмени.
— Вы пастухи из совхоза? — спросил лама вошедших.
Те кивнули утвердительно головой и остановились у входа, ожидая приглашения войти.
— Садитесь же! — Монах подвинул свое грузное тело, освобождая пастухам место на шкуре рядом с собой.
— Слышал, — сказал, он, — люди говорят: большой совхоз строят, машины везут, скот покупают.
— Да, — сказал Дамба, — большой двор, хорошо! Машины из молока масло делают, хозяин говорит — все можно делать… Кость можно делать[8]).
Лама засмеялся и, подражая ему подобострастно захихикал Шагдур.
— Врет твой хозяин! — сотрясаясь густым смехом, закричал лама — Врет!
— Врет, — подтвердил Шагдур.
Дамба обиделся.
— Че ему врать, пошто так говоришь? Хозяин не врет. Хозяин говорит — бедным пастухам хорошо будет.
— Обманывает он тебя, — вдруг перестал смеяться лама. — Обманывает. Ему работников нужно, а потом он вас всех обманет.
— Нет, — встряхнул головой Дамба, — сам видел. Завод большой! Железа много везут… дерева… Нет, сам видел.
— Завод монголу плохо, — сказал лама. — Монголу степь нужна, а не завод. Шум будет, ссора будет… Плохо монголу завод. Что в учении сказано? — повысил он голос. — Чему Будда учил? Худое это дело…
Дамба никак не мог понять, почему так сердится на совхоз лама.