Страница 13 из 31
— Эй, водяной, сколько «стариков» нашел?
— А ну вас, борисенята! — на древний лад отшучивался деньголов. Он так и умер на лимане во время работы…
А когда село одним концом угнездилось на некрополе, кладоискательетво спало совсем домашним делом. Один крестьянин так рассказывал про свое «счастье»:
— Я это, понимаешь, еду по усадьбе, а земля ровно лед под телегой подминается. Что за фокус, думаю? Перепугался, понимаешь. А о ту пору я свиней пару держал. Они и почали в яме копаться. Ну, гляжу только, а там в роде отдушина такая. Я и возьми заступ. Ну, думаю, клад! Копаю, понимаешь, а у самого руки дрожат. Докопался я донизу, а там в роде горница. И кости лежат. А промеж костей пуговицы. Поднимаю, а в них красный и зеленый цвет так и ходит. Потом кольца. А в сторонке ваза. Уж кака ваза! На ней, понимаешь, в три ряда представлено: в первом — дерутся, во втором — целуются, а в третьем — вино пьют. Мне за ее одное триста целковиков отвалили…
Сокровища античного искусства попадали в руки очаковских перекупщиков и затем разбредались по всему миру. Ольвийские коллекции имеются и в Эрмитаже, и в Историческом музее, и в Лондоне, и в различных краевых музеях, и у частных лиц. Прежде чем за дело взялись настоящие ученые, ольвийские недра ковыряли все, кому не лень. На ряду с деревенскими археологами искали счастья и сановные налетчики. Рассказывают, что в дореволюционное время этими местами интересовалась некая княгиня Половцова. Когда у ней начинался античный припадок, она ехала в Ольвию, выбирала здесь какой-нибудь эффектный курган и, разбив около него шатер, приказывала копать.
Только с начала нашего века начались регулярные раскопки ученых, которые дали блестящие результаты. Но во время войны работы были прерваны. Эти несколько лет, когда на ольвийских полях возобновилось хищничество, унесли с собой последние наружные камни — два столба и несколько огромных плит, оставшихся от шрот некрополя. Один местный хозяин приспособил античную плиту под корыто для пойла лошадей, а другие из последних ольвийских столбов устроили себе катки для молотьбы хлеба. По обилию греческих форм в крестьянском обиходе это время можно было назвать эллинским периодом в местном сельском хозяйстве. Через несколько лет он сменился новым, о котором свидетельствует теперь рев, всхлипы и тарахтение тракторов.
* * *
На границе ольвийских земель стоит деревянный маяк. Когда еще не было телефона, отставные матросы принимали и подавали с него сигналы о выходе пароходов. Отсюда видны маяки Николаева, Очакова и Херсона, а триста сорок гектаров ольвийской сокровищницы — как на ладони. Научно обследовано не более одной двадцатой части всей территории. Античный город — форпост, сыгравший огромную роль в формировании северо-черноморских культур, еще ждет широкого систематического изучения. С 1920 года древние земли взяты. под охрану. Несомненно, здоровый ветер революции надует паруса новых исследователей.
И хочется по древнему рыбацкому обычаю сказать им:
— С попутным ветром!
• • •
ПЯТЫЙ КОНТИНЕНТ
(Антарктическая экспедиция Бэрла)
Очерк Б. Рустам Бек Тагеева
I. Радио с Южного полюса
В пятницу 29 ноября 1929 г., в 8 ч. 55 м., под куполом гигантского небоскреба газеты «Нью-Йорк Таймс» оператор Гильферти записал следующую радиограмму.
Аэроплан «Флойд Беннет». По моим расчетам, мы сейчас находимся вблизи Южного полюса, который оставили в 8 ч. 25 м. пополудни. Летим высоко над бесконечным полярным плато. Аэроплан в прекрасном состоянии. Экипаж здоров. Вскоре поверну на север.
Бэрд.
Гильферти был очень взволнован. Он только что сменил товарища, тщетно старавшегося поймать весточку от Бэрда.
Еще накануне, в 10 ч. 29 м. вечера, с главной базы экспедиции, южно-полярного лагеря «Малая Америка», была получена радиограмма, что Бэрд с тремя сотрудниками вылетел по направлению Южного полюса. Всю ночь радио-операторы не отходили от аппаратов. Заведывающий станцией Мейнгольц уехал к себе домой на Лонг-Айленд только через шестнадцать часов после получения известия об отлете Бэрда. Шестнадцать часов— достаточно долгий срок для того, чтобы не сомневаться в трагическом окончании смелого полета.
Теперь приходилось ожидать печальную весть с базового судна экспедиции «Сити оф Нью-Йорк», находящегося вблизи «Малой Америки», у ледяного барьера Россова моря, за 9000 миль (15 750 километров) от Нью-Йорка. С этого судна ежедневно посылалось широковещание о достижениях антарктической экспедиции. А так как у Мейнгольца имелась на дому радио-установка, то он мог услышать о судьбе, постигшей Бэрда, у себя на квартире. Непосредственно послать запрос «Сити оф Нью-Йорк» радиостанция газеты не имела возможности.
До от’езда домой Мейнгольц приказал вызвать радиостанцию второго базового судна экспедиции — «Элинор Болинг», стоявшего в порту Дунедин в Новой Зеландии. С ним радиостанция «Нью-Йорк Таймс» находилась в постоянной связи.
С «Элинор Болинг» сообщили мало утешительного. Там также потеряли надежду на счастливое возвращение Бэрда.
Приехав домой, Мейнгольц прилег отдохнуть. Прошло около двух часов. С «Сити оф Нью-Йорк» начали обычную широковещательную передачу. Мейнгольц надел наушники, а чтобы его не отвлекали телефонные звонки, снял трубку с телефона и положил ее на стол.
Дальше произошло следующее. Оператор Гильферти, получив сенсационную радиограмму Бэрда, немедленно позвонил начальнику — Мейнгольцу. Но… трубка была повешена.
Гильферти сразу понял причину молчания начальника. Он знал привычку его снимать с аппарата телефонную трубку во время подачи широковещания с «Сити оф Нью-Йорк». Положение становилось серьезным. Без санкции заведывающего полученная радиограмма выпущена быть не могла. Таков уж был строго установленный порядок. Оператору приходилось решить — или задержать такую важную депешу или доложить главному редактору об отсутствии Мейнгольца и о невозможности с ним связаться. Послать к нему на, квартиру курьера или телеграмму? На это придется потратить около часа, а за такую задержку ридограммы заведывающему станцией может сильно влететь. Дорога каждая минута.
Гильферти был в дружеских отношениях с Мейнгольцем и ломал голову, как бы вывести его из неприятного положения. Вдруг счастливая мысль осенила голову оператора.
Он вызвал радиостанцию судна «Элинор Болинг»[15]) и передал следующее:
Попросите «Сити оф Нью-Йорк» немедленно вкрапить в широковещание, чтобы Мейнгольц повесил на место телефонную трубку.
Оба судна поддерживали между собой непрерывную радиосвязь. Для оператора «Элинор Болинг» исполнить просьбу Гильферти было сущие пустяки. Не прошло и трех минут, как ошеломленный Мейнгольц, сидя у себя в кабинете, услышал голос из рупора:
— Мейнгольц, Мейнгольц, Мейнгольц! Повесьте на место трубку, с вами хочет говорить «Таймс».
В первый момент Мейнгольц растерялся. Невольно мелькнула мысль: как это они там, в Антарктике, знают, что он снял с аппарата телефонную трубку?
Вдруг он сообразил, в чем дело, и, схватив трубку, выслушал сенсационную новость.
Все обошлось благополучно. Историческая радиограмма Бэрда была своевременно выпущена.
Другой случай, доказавший могущество радио, имел место 12 января нынешнего года, когда заведывающий советской радиостанцией на Земле Франца-Иосифа, т. Креннель, беседовал с Бэрдом, находившимся на противоположном конце земного шара. Они разговаривали в продолжение часа, отдаленные друг от друга расстоянием в 20 000 километров.