Страница 5 из 20
– Или когда перечитывал ее, – добавляет другой.
– Вот посмотрите, он нам скажет, что у него украли рукопись, – заявляет Ле Пуатвен.
Ровно в шесть часов дверь открывается и на пороге появляется Оноре. Черты его лица заострились, он бледен, волосы всклокочены, но глаза победно поблескивают. А как он улыбается, когда кладет рукопись в 250 страниц на стол ошеломленного Ле Пуатвена!
– Вот! – говорит Оноре, приняв гордый вид. – Я написал лишь первый том, но рассчитываю сделать роман в четырех томах.
Не откладывая дела в долгий ящик, друзья принимаются за чтение романа. Персонажи его – их около пятидесяти – почти на каждой странице убивают друг друга, причем из-за совершенно нелепых причин. В романе задействован весь бульварно-романтический арсенал: призраки, говорящие скелеты, стремительные погони, убийства, наименее злодейские из которых не уступают настоящей бойне, ужасающие раскаты грома и гигантские змеи, питающиеся, как говорил один киноперсонаж, «человеческими жертвами». Постоянно сражающиеся герои романа пронзают друг друга шпагами, травят ядом, пытают, затем совершенно неожиданно воскресают, и все начинается сначала…
Конечно, это был не шедевр, но воображение автора столь богато, что все приходят в изумление.
– Это именно то, чего требуют издатели, – говорит Ле Пуатвен, пожав Оноре руку. – Если хотите, будем работать вместе.
Пуатвен поможет ему напечатать несколько книг, познакомит с журналистской работой и устроит его внештатным сотрудником в несколько газет. Это будет превосходная школа – и жизни, и литературы.
Умение быстро писать, особенно когда ты уже знаменит, означает: зарабатывать много денег. Порой, наобещав сразу нескольким издателям и уже получив от них аванс, он пишет одновременно четыре романа. А чтобы денег было еще больше (а когда их бывает много?), берется и за то, к чему у него совсем не лежит душа. Например, за сочинение пьес для театра.
Однажды Теофиль Готье, друг Бальзака, был срочно приглашен к нему в дом. Там уже находилось трое других литераторов.
– Утром, – объявил ему Бальзак, – я должен читать директору театра свою драму в пяти актах. Но, к сожалению, она еще не написана. Поэтому я и вызвал вас. Пусть каждый напишет по одному акту, а я беру на себя пятый. Думаю, в течение суток мы справимся с этой задачей.
– Да, но есть ли тема и какой-нибудь план? – спросил Готье.
– О боже! – воскликнул в нетерпении хозяин. – Если мы начнем сейчас искать тему и думать над планом, мы никогда не доберемся до конца!
…Готье был сильно удивлен, когда на следующий день Бальзак победоносно сообщил ему, что директору театра пьеса очень понравилась и уже принята к постановке.
В то утро, когда он проснулся знаменитым, в нем вырвалась на волю дремавшая ранее страсть к роскоши. «Трагической аристократоманией» назовут ее биографы. К своему имени он самовластно добавит дворянскую частицу «де». На столовом серебре и на дверцах кареты появится герб, «удостоверяющий» его аристократическое происхождение. С фешенебельной роскошью отделывается внутреннее убранство его нового дома. Да и собственная внешность писателя претерпевает видимые перемены. У него появляются умопомрачительные дорогие наряды: фраки, жилеты, башмаки. Специально для светских приемов Бальзак заказал себе отличный голубой фрак с пуговицами из чистого чеканного золота. Об этих пуговицах, с легкой руки репортеров бульварных газет, шла молва: будто бы во время поездки писателя в Россию, когда он оказался однажды в сильно натопленной избе, все эти пуговицы, расплавившись, попадали на паркет, немало озадачив их владельца.
Бальзак всегда следовал одному правилу: любое желание должно быть исполнено в тот самый миг, когда оно возникло, каких бы расходов это ни потребовало. В августе 1834 года он купил себе украшенную бирюзой трость работы золотых и серебряных дел мастера Лекуэнта. По просьбе покупателя мастер украсил трость фамильным гербом Бальзаков. Злые языки болтали, что внутри трости имелся тайник, в котором Бальзак прятал портрет обнаженной Евы Ганской. Писательница Дельфина де Жирарден написала даже эссе под названием «Трость господина де Бальзака». Эта «бирюзовая трость» сделала его знаменитым, вдохновив бессчетное число журналистов и карикатуристов. Сам Бальзак поначалу немало поражался этой внезапно нахлынувшей популярности. Сколько шуму из-за какой-то палки – и гробовое молчание вокруг его «Серафиты»! Впрочем, скоро он понял: над ним не стали бы смеяться, если бы не считали значительной личностью.
Любовь к предметам роскоши соединялась в нем и с преклонением перед теми, кто олицетворял эту роскошь, – носителями голубой крови. И уж тем более носительницами… Как сказал он однажды, «герцогине никогда не может быть больше сорока лет». Любопытно, что его первый любовный роман с Лорой де Берни, роман двадцатидвухлетнего молодого человека с сорокапятилетней женщиной, уже бабушкой, вспыхнул в ту минуту, когда во время трапезы Берни произнесла: «Этот смородиновый сироп такой же вкусный, как и тот, что я пила в Трианоне, когда была девочкой… Нам его готовила сама королева». – «Совсем юной девушкой, – тут же пояснила ему мать, – мадам де Берни была принята при королевском дворе, где ее отец был арфистом у королевы. В аллеях королевского дворца ей часто доводилось играть с августейшими детьми под присмотром мадам Элизабет, сестры короля…» После этих слов Бальзак тотчас же проникся большим уважением к их гостье. А вскоре это уважение переросло в любовную страсть.
Титулы и аристократические фамилии всегда производили на Бальзака неотразимое впечатление. Однажды два его приятеля – писатель Мериме и Альфонс Лоран-Жан, известный авантюрист и сутенер, – решили подшутить над его «аристократической слабостью». В каком-то жутком притоне они отыскали чудовищно безобразную «жрицу любви» – худющую, высоченную бабищу, с сиреневым фингалом под глазом, с выбитыми передними зубами, а также с бесформенной отвисшей грудью, сплошь исколотой неприличными татуировками. Для знакомства с ней они пригласили Бальзака в бордель, пообещав ему приятный сюрприз.
Подштукатуренный и жутко напомаженный «сюрприз» был представлен Бальзаку как внебрачная дочь низверженного короля и герцогини де Пл… Мериме, взглянув на Бальзака в надежде увидеть его воодушевление и восторг, обнаружил лишь кисловатую мину. «Дочь короля» явно не заинтересовала поклонника «белой кости». Тогда Мериме принялся рассказывать ему красивую легенду, придумывая на ходу душераздирающие, достойные шекспировской драмы детали. С каждой такой подробностью взгляд Бальзака оживал, в его глазах уже появился огонек интереса. А когда четверть часа спустя Мериме исчерпал наконец запас своего воображения и закончил историю «бедной дочери покойного короля», Бальзак уже смотрел на нее с нескрываемым восторгом.
Как и ожидали шутники, Бальзак захотел уединиться с этой необыкновенной дамой, чтобы наедине расспросить ее о подробностях ее удивительной жизни. «Это невозможно! – вздохнул Мериме. – После сообщения о гибели своего отца бедняжка потеряла дар речи и с тех пор, представьте, не проронила ни слова!» – «Ничего, – воскликнул Бальзак, – я умею понимать женщин и без слов!»
Два часа спустя, когда все трое приятелей отправились из борделя в ближайший ресторан подкрепиться, двое из них, едва сдерживая улыбку, стали расспрашивать Бальзака о «беседе» с «дочерью короля». «Друзья мои, это фан-тас-ти-чес-кая женщина!..» – начал было Бальзак. Однако после первой же его фразы приятели прыснули со смеху. Вволю отсмеявшись, они признались ему в своем розыгрыше. Бальзак странно отреагировал на это признание. Он остановился, жалостливо посмотрел на одного, затем перевел взгляд на другого и сказал:
– Дурачье! Вы ничего не понимаете в женщинах! И вас можно только пожалеть…
…Почти век спустя популярная американская актриса Вивьен Ли в одном из телеинтервью бросит фразу, которую вскоре повесят на щит все феминистки мира: «Нет некрасивых женщин – есть только женщины, не знающие, что они красивы». Доживи Бальзак до этих времен, он, вне всякого сомнения, горячо поддержал бы эту блестящую мысль.