Страница 103 из 107
Самый цензовый парламент может являться и не раз в истории являлся выражением действительного соотношения классов: таковы были, например, государственные думы после разбитой революции 1905 - 1907 годов. Бойкотировать такие парламенты значит бойкотировать действительное соотношение сил, вместо того чтобы изменять его в пользу революции. Но предпарламент Церетели - Керенского ни в малейшей мере не отвечал соотношению сил. Он был порожден бессилием и хитростью верхов, верой в мистику учреждений, фетишизмом формы, надеждой подчинить этому фетишизму неизмеримо более сильного врага и тем дисциплинировать его.
Чтобы заставить революцию, согнув спину и втянув голову, покорно пройти под ярмом предпарламента, нужно было предварительно если не разбить революцию, то, по крайней мере, нанести ей серьезное поражение. В действительности же поражение понес три недели тому назад авангард буржуазии. Революция, наоборот, испытывала приток сил. Она ставила своей целью не буржуазную республику, а республику рабочих и крестьян, и ей незачем было проползать под ярмом предпарламента, когда она все шире развертывалась в советах.
20 сентября Центральный Комитет большевиков созвал партийное совещание в составе большевистских делегатов Демократического совещания, членов самого ЦК и Петроградского комитета. В качестве докладчика от ЦК Троцкий выдвинул лозунг бойкота по отношению в предпарламенту. Предложение встретило решительное сопротивление одних (Каменев, Рыков, Рязанов) и сочувствие других (Свердлов, Иоффе, Сталин). Центральный Комитет, разделившийся по спорному вопросу пополам, увидел себя вынужденным, вразрез с уставом [308] и традицией партии, передать вопрос на разрешение совещания. Два докладчика, Троцкий и Рыков, выступали как представители противоположных точек зрения. Могло казаться, и большинству казалось, что горячие прения имеют чисто тактический характер. На самом деле спор возрождал апрельские разногласия и подготовлял октябрьские. Вопрос шел о том, приспособляет ли партия свои задачи к развитию буржуазной республики или же действительно ставит себе целью завоевание власти. Большинством 77 голосов против 50 партийное совещание отвергло лозунг бойкота. 22 сентября Рязанов получил возможность заявить Демократическому совещанию от имени партии, что большевики посылают своих представителей в предпарламент для того, чтобы "в этой новой крепости соглашательства обличать всякие попытки новой коалиции с буржуазией". Это звучало радикально. Но по существу это значило политику революционного действия подменить политикой оппозиционного обличения.
Апрельские тезисы Ленина формально усвоены были всей партией; но на каждом большом вопросе из-под них всплывали мартовские настроения, еще очень сильные в верхнем слое партии, который во многих пунктах страны только теперь отделялся от меньшевиков. Ленин мог вмешаться в спор только задним числом. 23 сентября он писал; "Надо бойкотировать Предпарламент. Надо уйти в советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, уйти в профессиональные союзы, уйти вообще к массам. Надо их звать на борьбу. Надо им дать правильный и ясный лозунг: разогнать бонапартистскую банду Керенского с его поддельным Предпарламентом... Меньшевики и эсеры не приняли, даже после корниловщины, нашего компромисса... Беспощадная борьба с ними. Беспощадное изгнание их из всех революционных организаций... Троцкий был за бойкот. Браво, товарищ Троцкий! Бойкотизм побежден во фракции большевиков, съехавшихся на Демократическое совещание. Да здравствует бойкот!"
Чем глубже вопрос проникал в партию, тем решительнее изменялось соотношение сил в пользу бойкота. Почти во всех местных организациях образовались свое большинство и меньшинство. В Киевском комитете, например, сторонники бойкота, во главе с Евгенией Бош, составляли слабое меньшинство, но уже через несколько дней на общегородской конференции подавляющим большинством выносится решение о бойкоте предпар[309] ламента: "нельзя терять время на болтовню и сеянье иллюзий". Партия спешила поправить свои верхи.
Тем временем, отбиваясь от вялых претензий демократии, Керенский изо всех сил стремился показать кадетам твердую руку. 18 сентября он отдал неожиданный приказ о роспуске Центрального комитета военного флота. Матросы ответили: "Приказ о роспуске Центрофлота, как незаконный, считать недействительным и требовать его немедленной отмены". В дело вмешался Исполнительный комитет и доставил Керенскому формальный повод, чтобы через три дня отменить свое постановление. В Ташкенте Совет, в большинстве из эсеров, взял в свои руки власть, сместив старых чиновников. Керенский послал назначенному для усмирения Ташкента генералу телеграмму: "Ни в какие переговоры с мятежниками не вступать... Необходимы самые решительные меры". Прибывшие войска заняли город и арестовали представителей советской власти. Немедленно открылась всеобщая забастовка, с участием 40 профсоюзов, в течение недели не выходили газеты, в гарнизоне пошло брожение. Так, в погоне за призраком порядка правительство сеяло бюрократическую анархию.
В тот самый день, когда совещание вынесло решение против коалиции с кадетами, Центральный комитет кадетской партии предложил Коновалову и Кишкину принять предложение Керенского о вступлении в министерство. Дирижерство, как передавали, исходило от Бьюкенена. Это, пожалуй, не надо понимать слишком буквально. Если не сам Бьюкенен, то дирижировала его тень: надо было создать правительство, приемлемое для союзников. Московские промышленники и биржевики упрямились, набивали себе цену, ставили ультиматумы. Демократическое совещание протекало в голосованиях, воображая, что они имеют реальное значение. На самом деле вопрос решался в Зимнем дворце, на соединенных заседаниях осколков правительства с представителями коалиционных партий. Кадеты посылали туда своих наиболее откровенных корниловцев. Все убеждали друг друга в необходимости единства. Церетели, неисчерпаемый кладезь общих мест, открыл, что главное препятствие к соглашению "заключалось до сих пор во взаимном недоверии... Это недоверие должно быть устранено". Министр иностранных дел Терещенко подсчитал, что из 197 дней существования революционного правительства 56 дней ушло на кризисы. На что ушли остальные дни, он не объяснил. [310]