Страница 12 из 21
Я же из уст их вождей много раз слышал: если бы появился какой-нибудь шанс, что на этот высочайший пост постоянно будет претендовать тот или иной новый Бисмарк, то возник бы цезаризм: форма правления гения; конституция, подходящая для Германии. И это было совершенно искреннее убеждение. Правда, некогда и они решительно скрещивали с ним шпаги. Как раз поэтому они знали и его слабые места, но совершенно не были склонны к тому, чтобы недостойным мужчины образом принести его в жертву собственному интеллекту, – хотя они до самоотверженности вновь и вновь проявляли готовность идти ему навстречу, чтобы избежать разрыва, – и гораздо дальше, когда этого позволял учет настроения избирателей, которые угрожали перестать им повиноваться. На борьбу за формальные парламентские права с творцом империи национал-либеральные политики не отваживались не только потому, что предвидели, что такая чисто партийно-политическая борьба будет содействовать лишь центру силы, но и потому, что они знали, что это надолго парализовало бы как собственную политику Бисмарка, так и конструктивную работу парламента; как известно, в 80-е годы это называлось: «Больше ничего не удается». Наиболее сокровенным, часто высказывавшимся во внутренних кругах намерением национал-либералов было: в эпоху господства этой грандиозной личности утвердить в империи такие институты, на работоспособности которых преемственность имперской политики только и сможет основываться впоследствии, когда придется приспосабливаться к политикам привычного масштаба. Однако же, к этим институтам они причисляли и безусловно обладающий правом решающего голоса, а потому притягивающий значительные политические таланты парламент, и сильные партии.
Они точно знали, что достижение этой цели безусловно зависело не от них одних. Очень часто мне доводилось слышать такие высказывания из их среды по случаю большого переворота 1878 года[62]: «Разрушить партию, находящуюся в таком критическом состоянии, как наша, или же сделать невозможным ее дальнейшее существование – для этого особенного политического искусства не требуется. Но когда так поступают, бывает невозможно вновь создать другую значительную партию, занимающуюся чисто конструктивной работой, – но приходится обращаться к системе узких политических интересов и патронажных подачек, и все-таки надо смиряться с тяжелейшими политическими потрясениями». Как уже говорилось, можно как угодно оценивать позиции национал-либеральной партии по ряду частных вопросов; однако в конечном счете именно благодаря ее инициативе утвердились и сам конституционный пост рейхсканцлера (предложение Беннигсена), и единство гражданского права (предложение Ласкера), и Имперский банк (предложение Бамбергера), и вообще большинство всевозможных и даже сегодня оправдывающих себя на деле значительных имперских институтов. Легко задним числом критиковать тактику этой партии, постоянно рассчитывавшую на тяжелое положение по сравнению с самим Бисмарком. Можно списать ответственность за потерю ее позиций на естественные трудности партии, столь чисто политически ориентированной и при этом все-таки отягощенной устарелой экономической догматикой в отношении хозяйственных и социально-политических проблем; хотя в консервативных партиях в этом отношении дела, в конечном счете, обстояли отнюдь не лучше. Противоречие между конституционными устремлениями национал-либералов после 1866 года и целями Бисмарка заключалось в тогдашних унитаристских – в духе Трейчке – идеалах этой партии (от которых мы, между тем, отказались частично по причинам, носящим исключительно внешнеполитический характер), а не, как любят говорить, в ее «близорукости». Как бы там ни было, последующее развитие доказало полную правоту основополагающих политических предпосылок их поведения.
Национал-либералы не сумели осуществить избранную ими политическую задачу и в конечном итоге оказались сломленными не по объективным причинам, а из-за того, что Бисмарк был не в состоянии терпеть рядом с собой ни одну самостоятельную, т. е. действующую сообразно собственной ответственности, силу. Это касалось и министерств. Некоторым парламентским политикам предлагалась работа в министерствах; однако всем им довелось лично убедиться в том, что Бисмарк уже заранее благоразумно принимал меры, рассчитанные на то, что ему всегда удастся сместить нового сотрудника благодаря чисто личной дискредитации (это, а не что-либо иное, послужило, в конечном счете, и причиной отвода кандидатуры Беннигсена). То же и в парламенте: вся политика Бисмарка исходила из того, чтобы не давать консолидироваться ни одной сильной и поэтому хоть как-то самостоятельной конституционной партии. Главными средствами, позволявшими ему осуществлять свои планы – наряду с в высшей степени умышленной и ловкой эксплуатацией таможенно-политических конфликтов интересов – были, прежде всего, военные проекты и закон о социалистах.
В военных вопросах, насколько мне известно, искренняя точка зрения тогдашних национал-либеральных политиков состояла в том, что вопрос о численности армии, которую они считали необходимым поддерживать как можно на более высоком уровне, именно поэтому надо рассматривать в качестве чисто объективного вопроса; что это поможет похоронить старые раздоры эпохи конфликта и что ради блага империи надо по меньшей мере закупорить этот источник демагогического возбуждения. Единственным средством осуществления этого было ежегодное принятие закона о бюджете. Ни один из вождей никогда не сомневался в том, что этим путем, без внутриполитических и международных потрясений, необходимое увеличение личного состава само собой не произойдет, – и что, прежде всего, военное руководство при таком чисто объективном рассмотрении будет предъявлять гораздо бóльшие претензии и гораздо более вызывающим способом, чем когда этот объективный вопрос был сопряжен с внутриполитическими властными интересами служебных инстанций в отношении парламента, и поэтому военные вопросы на протяжении всех семи лет перерастали в политическую сенсацию, катастрофически потрясавшую устои империи, и в бурную предвыборную борьбу под лозунгом: «Войско кайзера или войско парламента!» В высшей степени неправдивый лозунг: ведь при ежегодном ассигновании средств армия не приближалась к парламентскому войску ни на волосок больше, чем при ассигновании на семь лет. Тем более, что семилетний срок и без того был фикцией. В 1887 году Рейхстаг оказался распущен исключительно из-за постановки вопроса: «Одобрение всеми буржуазными партиями численности личного состава, признаваемой необходимой, на три года или на семь лет?», а одобрение всего лишь на три года изображалось как «покушение на права короны». Но как раз три года спустя, в 1890 году, был внесен новый законопроект о численности личного состава, что Виндгорст не преминул язвительно, но с полным правом, поставить в упрек своим противникам. Таким образом давно забытые прусские военные распри[63] перешли на уровень имперской политики, а военный вопрос сопрягался с партийно-политическими интересами. Но как раз к этому стремился Бисмарк (чего не следует упускать из виду), считавший именно упомянутый демагогический лозунг способом, с одной стороны, вызвать подозрение у кайзера, пережившего годы конфликтов, во «враждебности к военным» Рейхстага и либеральных партий, – с другой же стороны, дискредитировать национал-либералов в глазах их избирателей как нарушителей бюджетных прав (из-за ассигнований на семь лет). Аналогичную роль играл и закон о социалистах. Партия была готова пойти на значительные уступки, и даже прогрессисты[64] склонялись к одобрению определений, в которых то, что они называли «классовой травлей», во всех случаях и всегда подлежало общеправовой юрисдикции. Но Бисмарк желал принять именно чрезвычайный закон как таковой. Роспуск Рейхстага под прикрытием волнующего впечатления второго покушения, без всяких попыток найти взаимопонимание, стал для Бисмарка исключительно демагогическим способом взорвать единственную могущественную в те годы партию[65].
62
Имеется в виду роспуск Бисмарком Рейхстага летом 1878 года с целью избрания нового Рейхстага, который принял бы предложенные Бисмарком меры против социал-демократов. Выборы в Рейхстаг проходили под сильным административным нажимом имперских властей. В результате выборов значительно увеличилось число мандатов, полученных представителями правых партий, и уменьшилось число мандатов, полученных представителями партий либеральной ориентации. В частности, консерваторы и свободные консерваторы получили 115 мандатов вместо 78, которые они имели в 1877 году в предыдущем составе Рейхстага, национал-либералы добились 98 мандатов (вместо 127 в 1877 году).
63
Здесь имеется в виду так называемый «конституционный конфликт» между прусским правительством и ландтагом в 1862–1866 годах, поводом которого послужила начатая в 1859 году военная реформа, включавшая удлинение срока военной службы до двух лет.
64
Речь идет о прогрессистской партии – либеральной политической партии в Пруссии, сложившейся в 1861 году и решительно выступавшей против политики Бисмарка. Основными требованиями прогрессистов были: всеобщее избирательное право, ответственное министерство, ежегодное утверждение контингента армии. В 1866 году партия раскололась: одна ее часть, получившая название национал-либералов, поддержала внешнюю политику Бисмарка; другая осталась в оппозиции к нему и после образования Германской империи.
65
Имеется в виду покушение доктора Нобилинга на жизнь императора Вильгельма I, совершенное 2 июня 1878 года. В результате император был ранен. Бисмарк использовал это покушение в качестве предлога для решительного наступления против германских социал-демократов и изданий «исключительного закона» против социалистов. С этой целью он летом 1878 года осуществил роспуск Рейхстага, произведенный с целью избрания нового Рейхстага, который провел бы намеченные Бисмарком меры против социал-демократов.