Страница 19 из 34
– Я – все! – машет рукой Сергей, отдышавшись. – Пойду сушиться к машине!
Он подхватывает мокрый гидрокостюм, мы суем ему выловленную из-под коряги удочку, и он бредет в слепящий зной по лугу к дороге, где виднеется наш автобус.
Настроение испорчено. За два с лишним часа изнурительной рыбалки нам попались не больше семи жалких рыбешек, ради которых мы все уже ободраны и побиты кустами и корягами, а один из нас чуть не потонул, едва не сгинув в грязном омуте. Еще с час без всякого настроения мы вдвоем с топольнинцем прыгаем и скользим по мягкой глине Муты, макаем в грязную воду своих мух, отплевываемся от липкой паутины, хватаемся за пыльные ветки, расплетаем и связываем леску, после чего, не сговариваясь, сматываем удочки и выходим на пылающую жаром поляну. Топольнинский мужичок утирает потную шею своей белой кепкой. Весь наш жалкий улов составляет десяток серебристых, склеившихся одна с другой на дне мятого целлофанового кулька рыбешек.
Мы тащимся к уазику и там обнаруживаем новую катастрофу! Водитель сидит в тени машины, на сухой пыльной земле, прислонившись спиной к грязному боку автобуса. Лицо его бледно, как бумага, и он едва-едва пребывает в сознании. Около него сидит на корточках Сергей и, сопя, наматывает слой за слоем на кисть правой руки шофера широкий бинт. Рядом на земле валяется раскрытая аптечка, разбросаны пузырьки с перекисью водорода. Сквозь бинты из руки водителя густо сочится алая кровь.
– Что случилось?! – вдвоем с топольнинским мужичком кричим мы.
Однако водитель только поводит в нашу сторону полузакрытыми глазами под дрожащими веками и молчит. Он еле дышит.
– Он взялся ножом консервную банку с лососем открывать и случайно полоснул себя по руке ножом! Разрезал глубоко – между большим и указательным пальцем! А сам вот даже вида крови не переносит! Увидел, как кровь хлынула из руки, и в обморок грохнулся. А кровища-то течет! Я его посадил тут, нашел аптечку, рану обработал перекисью и вот сейчас бинтую руку. А он только-только в сознание понемногу приходит, – рассказывает Сергей, продолжая крест-накрест наматывать широкий бинт.
Грунт у машины залит кровью. Водитель открывает глаза, видит кровь, его затылок опять стукается о железный бок автобуса.
– Вот же черт! – чертыхается Сергей, весь мокрый и грязный.
День уже понемногу клонится к вечеру. Разогретый воздух в долине Муты замер недвижно, зной стоит нестерпимый, укрыться от него негде. Мы все побиты и покалечены, кто-то больше, кто-то меньше. Прозрачный кулек с жалкими хариусами заброшен на затоптанный пол под дальнее сиденье уазика. Водитель пришел в себя, но он все еще слаб и бледен, рука его замотана бинтами и сильно болит. Сергей немного обсох, однако одежда стоит теперь на нем колом, мокрые швы брюк и рубашки режутся и раздражают кожу, ноги в отяжелевших сапогах преют от влаги и жары. Тем не менее он вызывается рулить. Мы громоздимся в автобус, разворачиваемся и медленно едем в сторону базы. Ведет Сергей, которому сегодня изрядно досталось. Водитель молча, бледный, сидит сзади и тупо смотрит в окно. Топольнинский мужичок клюет носом, в углу его рта прилип к губам бычок.
Когда мы, на этот раз без приключений, добираемся до Денисовой пещеры, водителя тут же уводит местный доктор – на промывку раны и перевязку. Сергей уносит покрытый грязью гидрокостюм к себе в домик, где принимает душ и переодевается в чистую сухую одежду. Мы с топольнинским мужичком сидим в теньке, на широком крыльце столовой, и дуем чай с печеньем. Солнце уже зашло за Дедку. Смеркается. День пролетел быстро, все мы чертовски измотаны. И тут я вспоминаю про хариуса:
– Дьявол! Мы же рыбу оставили в машине! На жаре!
Я мчусь вниз к уазику и вынимаю кулек со слипшейся рыбой из-под заднего сиденья. После отношу улов на кухню, молодому повару базы, который уже хлопочет у плиты насчет ужина.
– Сделайте нам что-нибудь из него на ужин!
Повар берет кулек, разворачивает и разлепляет его, сует внутрь свой острый нос, принюхиваясь, и недоуменно смотрит на меня:
– Так рыба-то ваша стухла уже!
Потайное озеро (Бащелакский хребет)
В другой раз ловля хариуса сложилась для нас не в пример удачнее. Для этого нам понадобилось забраться на вершину Бащелакского хребта, под самые небеса. Зато уж там мы оторвались на рыбалке на славу!
Бащелакский хребет возвышается к западу от Денисовой пещеры, разделяя бассейны Ануя и Чарыша. Его высота немалая и достигает местами 2400 м. Вершины хребта – округлые гольцы, даже летом с северной стороны покрытые снегом. В сторону Ануя, на восток, вершины хребта обрываются небольшими горными цирками, на дне которых плещутся холодные и глубокие ледниковые озера. Один из таких водоемов – озеро Потайное, названное так, видимо, в силу своей труднодоступности и скрытности от человеческих глаз. На Потайное можно забраться от Ануя пешком или на коне, но этот подъем займет целый день или даже больше: местами дорога будет очень сложной. Снизу от реки поначалу идет смешанный лес, потом начинаются лиственницы и ели, еще выше растут кедры, а на высоте около двух километров остается один лишь карликовый кедрач, хорошо если в человеческий рост, с кривыми стволами, выше которого лежат только высокогорная тундра и каменистые гольцы.
Случаем от Дениски на Бащелак в один из дней должен был лететь вертолет, и мы договорились, что вылетим на нем вместе с другими попутчиками. С утра позавтракали и к десяти часам были готовы. Приготовлены были и снасти – нам сказали, что на озере водится много рыбы. После злополучной Муты верилось в это слабо, но удочки и мухи, тем не менее, были собраны, на всякий случай. Была прихвачена и надувная резиновая лодка, с ее короткими пластиковыми веслами и лягушкой-насо-сом.
Ровно в десять утра в горах снизу, со стороны Топольного, загрохотало. Из Барнаула прилетел вертолет марки Ми-8. Он сел на вертолетную площадку за Ануем, на широкой подошве Бабки. Мы, общим числом человек десять, забрались через широкую дверь в салон и расселись вдоль бортов, у круглых окошек. Завертелся наверху винт, зарычало, забило, засвистело, и машина неохотно оторвалась от травянистой поляны. Дальше дело пошло более споро: машина принялась быстро набирать высоту, двигаясь на запад и вверх знакомым нам ущельем Шинка. Внизу проплывали скалы и лес. Не прошло и десяти минут, как мы оказались на вершине хребта. Не успели мы опомниться, как вертолет стал снижаться на просторную ровную поляну, поросшую низкой полярной травкой, на высоте выше двух километров.
В этой скорострельности и заключен главный минус вертолетных путешествий по Алтаю: не успеешь оглянуться, сообразить – ан, ты уже прибыл на место. Полчаса лета – и под тобой сверкает голубая лента Телецкого озера. Еще полчаса – и вот ты уже проскочил насквозь весь каньон Чулышмана. Немного отвернул в сторону – и внизу уже асфальтированная стрела Чуйского тракта в районе Курая. Еще час полета – и тобою облетена кругом вся Белуха, а в придачу к ней – еще и ущелье Аргута, как и вся полосатая степь Самаха. Дальше следуют посадка и короткий пикник на плато Укок. И вот уже пилоты заторопились обратно в Барнаул или в Горно-Алтайск, чтобы успеть миновать горы и вылететь из них до заката. Таким вот кавалерийским манером и просвистывается на вертолете весь Алтай за один неполный световой день, и остаются от этого лихорадочного облета только десятки поспешных фотографий, сделанных через открытую дверь машины или окно, да бестолковая свалка из мимолетных впечатлений, никак не связанных между собой. При таком облете у облетевшего не возникает никакого реального представления об Алтайских горах, об их богатой природе и древней истории. Только беспорядочный набор глянцевых открыток шуршит в голове. Подлинный Алтай можно почувствовать и понять, только по-настоящему и глубоко зайдя в него: пешком или верхом на коне, проехав или прошагав его трудные тропы, глубокие броды, высокие тягучие перевалы, пожив на его таежных стоянках…