Страница 17 из 27
Пытаюсь поднять гражданина, но тщетно – он крепко спит.
22.6
Рядом со мною за столиком кафе сидит негр, типичный, черный-пречерный негр с черными-пречерными мелко вьющимися волосами, напоминающими обуглившийся мох. Он пьет кофе и уплетает ватрушку. Я тоже пью кофе и ем ватрушку. Но отчего мы такие разные? Могут ли подлинные люди быть столь непохожими друг на друга? Кто-то из нас двоих, видимо, неподлинный человек. Наверное, это я. Потому что африканец одет лучше меня и держится увереннее. Таким, как он, принадлежит будущее, а такие, как я, скоро вымрут. Туда нам и дорога!
Человечество почернеет и с утра до вечера будет плясать знойные африканские пляски, виляя бедрами.
Вчера на экзамене по истории искусств мне отвечал негр из Анголы. Он ничего не знал. Абсолютно ничего. Я побеседовал с ним о трудностях изучения русского языка и поставил ему четыре. Было очевидно, что он все равно ничего знать не будет. Было очевидно также и то, что он хорошо понимал преимущества своего положения и не опасался за свою судьбу.
31.6
– Вы говорите, что хулиганствующий Есенин вас раздражает, – сказал мне некто, со мною споривший, – и при этом обожаете Вийона, который и вовсе был разбойник.
Я ответил:
– Вийон был не дурак и подсмеивался над своей разбойной удалью, а Есенин хулиганством своим упивался.
2.7
Для того чтобы попасть в дом творчества, нужна справка о состоянии здоровья. Завтра я улетаю, а справки у меня еще нет.
Отправляюсь в поликлинику Литфонда (ни разу еще в ней не был). Поликлиника располагается на Петроградской стороне в нижних этажах жилого дома, заселенного писателями.
Подхожу к дому, ищу вывеску и не нахожу. Замечаю стоящую у небольшой двери санитарную машину с красными крестами. Открываю дверь, вхожу, подымаюсь по лестнице. Кругом чистота, порядок. Людей не видно. Оказываюсь в недлинном коридоре с белыми скамьями вдоль стен. На окнах цветы. На дверях таблички с надписями: «терапевт», «лаборатория», «невропатолог». Все двери закрыты. В коридоре ни души. И не слышно никаких голосов – полнейшая тишина.
Поворачиваю назад и замечаю, что одна из дверей – без таблички и закрыта неплотно. Надавливаю на нее плечом. Она распахивается, и я попадаю в маленькую комнатку с белыми стенами. За белым столом у окна с белыми занавесками сидит пожилая женщина в белом халате и с белыми седыми волосами. Она что-то вяжет из белой шерсти.
– Я у вас впервые, – говорю я, смущаясь, – мне, видите ли, нужна справка для дома творчества. Очень срочно нужна – я завтра утром улетаю в Крым.
– Где же вы раньше-то были? – говорит женщина, поправляя очки в белой металлической оправе. – Ведь немаленький, должен знать, что во всякие такие заведения требуются медицинские справки! Вам ведь анализы надо сделать, вас обследовать надо тщательно, а вы завтра уже улетаете. Могли бы и пораньше прийти! Давайте я выпишу вам карточку, а там уж пусть врачи сами думают, что с вами делать.
С карточкой в руке подымаюсь на следующий этаж. Вокруг по-прежнему ни одной живой души. «Где же больные? – думаю я с недоумением и даже некоторым страхом. – Неужели ленинградские литераторы совсем не болеют?»
Нахожу нужный кабинет. Вхожу. Главный врач поликлиники – тоже пожилая женщина, только волосы ее густо-рыжие, видимо, покрашенные.
– Мне бы справку, – говорю я смиренно, – я сейчас вполне здоров, меня не надо лечить. Дайте мне только справочку.
Звонит телефон, главврач снимает трубку и долго говорит с кем-то, видимо, с родственницей больного писателя: «Зря вы беспокоитесь, солнышко… Нет, нет, это пустяки… Подушка должна быть высокой… Да, да, давайте так и будем лечить… Нет, это просто приток крови… Ни в коем случае, ни в коем случае!.. И, пожалуйста, следите за стулом… Звоните, звоните, солнышко!»
Повесив трубку, главврач протянула мне исписанную бумажку:
– Вот вам направление. Сначала пойдете в лабораторию, сделаете анализ крови и мочи. После – к терапевту. Потом – опять ко мне.
– Какие анализы! – взмолился я. – Мне же уезжать надо! Понимаете? Завтра утром я уезжаю!
– Не беспокойтесь, все будет в порядке! – услышал я в ответ.
По дороге в лабораторию я опять не встретил ни одного человека. В коридорах и на лестнице по-прежнему царила таинственная тишина. В лаборатории сидела третья женщина, тоже пожилая и удивительно похожая на первых двух. Не прочитав направления и не промолвив ни слова она указала мне на стул, взяла мою руку, проткнула указательный палец иголкой и стала выдавливать мою кровь на стеклянную пластинку. После она наполнила кровью три стеклянные трубочки и приложила к моему пальцу смоченную спиртом ватку.
– Мне, знаете ли, надо еще… мочу, – сказал я, ощущая некоторую неловкость.
– Туалет – третья дверь налево, – промолвила медсестра, протягивая мне баночку из-под майонеза.
Вконец озадаченный, я отправился в туалет и вскоре вернулся с баночкой в лабораторию.
– Теперь вам к терапевту, – сказала молчаливая медсестра, и я, покорный судьбе, чувствуя себя вовлеченным в какую-то странную игру, направился к двери с надписью «терапевт».
«Терапевт наверное отсутствует, – подумал я, – не может быть, чтобы все вот так и прошло – без сучка без задоринки». Но я ошибся.
В небольшом кабинете за столом сидела очаровательная, хорошо ухоженная молодая особа в поразительно белом, накрахмаленном, отлично сшитом халате и читала какой-то пухлый роман. Заметив меня, она приветливо улыбнулась и изящным движением отодвинула книгу в сторону.
В третий раз я рассказал о причине моего визита в эту невиданную поликлинику.
– На что жалуетесь? – проникновенно спросило меня прелестное созданье, решившее посвятить свою жизнь благородному делу врачевания мастеров художественной литературы.
– Да ведь я уже говорил вам, что сейчас вполне здоров, – ответил я, стараясь произвести на прекрасную женщину наилучшее впечатление.
– Ну а вообще-то есть у вас какие-нибудь недуги? – настаивала красавица.
Я жалобно вздохнул и рассказал о моих почках и моей гипертонии.
Божественная жрица Эскулапа задала еще несколько вопросов, а потом стала советовать, как мне надо себя вести и какие травы следует пить.
– Поезжайте в Трускавец, – сказала она, – там ведь тоже есть дом творчества, и путевку вам, конечно, дадут, – для члена Союза всегда найдется путевка. Попейте воду, и вам станет намного лучше. А теперь давайте я вас послушаю. Снимите рубашку.
Игра в медицину уже нравилась мне. Я с удовольствием снял рубашку и подставил спину. После мне пришлось лечь на топчан, и мой голый живот был тщательнейшим образом прощупан.
Выписывая справку, бесподобная врачиха уговаривала меня почаще посещать поликлинику Литфонда.
– У нас очень квалифицированные врачи, – говорил она, – все на уровне заведующих отделениями. Есть даже весьма известные в городе специалисты. Они работают у нас по совместительству. Вот вам справка. Зайдите к главному врачу, она поставит вам печать. Желаю хорошо отдохнуть!
«А как же анализы?» – хотелось мне спросить, но я воздержался.
Со справкой в руке я спускался по лестнице, пытаясь осознать всё со мною случившееся. «Фантастика! – думал я. – Рей Брэдбери, Айзек Азимов, Станислав Лем, Аркадий и Борис Стругацкие!» – думал я, вспоминая забитые людьми коридоры районной поликлиники, в которой, будучи еще простым смертным, столько лет я смиренно лечился. «Теперь я причислен к элите», – думал я, идя по улице и с чувством превосходства поглядывая на прохожих. «Все-таки я кое-чего добился в жизни, – думал я с гордостью, влезая в переполненный автобус, – все-таки я выбился в люди».
3.7
8 часов утра. Аэропорт Пулково. Багаж уже сдан. Диктор приглашает на посадку.
Предъявляю контролеру билет и паспорт. Меня пропускают, и я прохожу за глухую деревянную перегородку. Здесь еще раз проверяют билет и смотрят в паспорт. Потом у меня отбирают мою дорожную сумку и просят пройти по какому-то таинственному мостику, выстланному рифленой резиной, рядом с которым стоит милиционер. После прохождения мостика мне возвращают сумку, и я облегченно вздыхаю – кажется, все контрольные процедуры закончены. Но через десять метров снова барьер, и служительница аэрофлота опять проверяет билет и паспорт.