Страница 16 из 27
1942 год. Июль. Поезд ползет по желтой бесплодной пустыне. Я сижу на пороге открытой вагонной двери, свесив вниз голые исцарапанные ноги, и слежу за проплывающими мимо песчаными холмами. Поезд останавливается – закрыт семафор. Спрыгиваю вниз и долго брожу по насыпи, собирая разноцветные камешки. Неподалеку пасется серый ишак. Он щиплет какие-то еле заметные, серые, как и он, травинки. Вечер. Оранжевое солнце висит в еще раскаленном бесцветном небе над горизонтом.
12.6
Мое мировоззрение можно было бы назвать пессимистическим гуманизмом. Я уверен, что человек – венец творения, самое лучшее из созданного «великим творящим». Но я скорблю и негодую, видя человеческое несовершенство.
Мать сказала: «Зачем тебе все это? (Имеется в виду празднование моего дня рождения.) Придут, нажрутся, напьются, намусорят и уйдут. Они не понимают, что тебе тяжело устраивать такие попойки – ты пожилой человек».
Моя мать уже считает меня «пожилым».
Как ни странно, в ощущении своего возраста я остановился где-то около сорока. Причиной тому, видимо, женщины. В эти годы я стал пользоваться у них некоторым успехом.
13.6
Есть у меня радость в жизни: часами бродить по городу, заглядывая в дешевые кафе и распивочные. Тут и настигает меня частенько вдохновение.
Стесняюсь писать на людях – неловко мне как-то выглядеть писателем. Значит, я не профессионал. Профессионалы ремесла своего не стыдятся.
В кафе-мороженом на Разъезжей пьяная женщина лет пятидесяти долго, смачно, по-мужичьи материлась. Не от злобы, а просто так, для удовольствия. Материлась и всё просила присутствующих извинить ее за это.
По Чернышеву переулку шел к Садовой. Солнце, низко висевшее над Гостиным двором, било в глаза и ослепляло. Шедшие навстречу прохожие плавились и сгорали в солнечных лучах.
14.6
Поэт Ш. Пишет детские стихи и пьесы. Его нигде, однако, не печатают. Сказал, что надоело шататься по редакциям. Спросил: писать дальше или бросить?
Я выразил ему сочувствие (стихи и пьесы его не так уж дурны) и посоветовал продолжить осаду редакций. «Главное в нашем деле – терпение», – сказал я, дословно повторив то, что множество раз говорили мне самому.
В мире все покоится на симметрии, на равновесии противостоящих сил. На всякую ракету должна быть антиракета, всякому танку должна угрожать противотанковая пушка, всякую бредовую, адскую идею должен сдерживать здравый рассудок.
17.6
5 часов утра. Разбудили доносившиеся с улицы голоса рабочих, в ночную смену натягивавших троллейбусные провода. Спать уже не хотелось.
Взял с полки путевые дневники Мелвилла и стал читать.
Константинополь, Александрия, Иерусалим, Афины, Рим, Неаполь.
Завтра мне исполнится 48. Я нигде не был, ничего не видел.
Тихий океан. Галапагосские острова. Киты, дельфины, гигантские ящерицы и черепахи…
18.6
Ровно сорок восемь лет тому назад в 6 часов утра (так говорит мама) я появился на свет.
Свой день рождения я провел блистательно.
Проснулся в семь, позавтракал и уселся около телефона: надо было заказать билет на самолет (3 июля я отправляюсь в Ялту, в Дом творчества писателей). Я набрал нужный номер, но никто не снимал трубку. Я еще раз набрал и услышал частые гудки – абонент был занят. После этого я полчаса непрерывно набирал один и тот же номер и все время слышал гудки.
Меня охватила тоска: не висеть же весь день на телефоне? Да и есть ли в этом смысл? Наступило время отпусков, и все кинулись к самолетам и поездам. Быстро одевшись, я выбежал из дома и направился к ближайшей кассе Аэрофлота. Еще издалека я увидел очередь, стоявшую у кассы на улице, но меня это не остановило – я решил любой ценой раздобыть билет и сделать себе этот подарок ко дню рождения.
Очередь выглядела не такой уж большой, но ее вид, как оказалось, был обманчив. Многие стоявшие не стояли: заняв место, они уходили по своим делам и возвращались не скоро. Поэтому движение очереди почти не ощущалось. Полтора часа я простоял на одном и том же месте между водосточной трубой и телефонной будкой, наблюдая проходившую на моих глазах утреннюю жизнь улицы и одновременно слушая разговоры соседей. Иногда, когда к очереди кто-то пытался примазаться, возникало волнение: произносились гневные слова, раздавался крик. Но шум быстро стихал, примазавшегося оттирали в сторону.
Пришли две молодые женщины с детьми на руках. Было очевидно, что детей они взяли лишь для того, чтобы приобрести билеты без очереди (кто теперь носит детей на руках, кто с ними таскается по доброй воле по городу?). Некто из стоявших и высказался в таком роде. Кое-кто его тут же поддержал. Но большинство сочувственно отнеслось к юным мамашам, и они получили билеты, трогательно прижимая своих очаровательных малюток.
Но вот оно – счастье! Билет на Симферополь, к тому же на нужное число и подходящий рейс, в моей потной ладони! Я протомился в очереди всего лишь каких-то три часа.
Далее началась беготня по магазинам. Вечером гости, а у меня еще не все куплено.
В каждом магазине я тоже стою в очереди, хотя и не такой внушительной, как в кассу Аэрофлота.
От жары хочется пить. Бросаюсь к пивному ларьку, но там тоже очередь, и немалая. Я выстаиваю и ее.
Часам к четырем, отягощенный покупками и вконец одуревший от стояния в бесчисленных очередях, я возвращаюсь домой. Приняв прохладный душ, начинаю приготавливать закуски. Жарю на сковороде курятину, делаю салаты, режу холодное отварное мясо, открываю банки с консервами. Затем раздвигаю обеденный стол, накрываю его скатертью, расставляю тарелки, рюмки, блюда с закуской и бутылки с вином.
Наконец мой пиршественный стол готов. Переодевшись и тщательно причесавшись, я сажусь в кресло, блаженно вытягиваю ноги (устал – страшно) и жду гостей. Они, слава богу, являются вовремя. Все с цветами, с подарками, все улыбаются, целуют меня и поздравляют.
Приглашаю их к столу и ставлю на стол вытащенные из холодильника запотевшие бутылки водки. Пир начинается.
Гости произносят тосты, славословят меня, желают мне немыслимых благ и невероятных удач. Вскоре тосты прекращаются, и все пьют как попало. После я читаю свои новые стихи, и затем начинаются танцы – все женщины по очереди со мной танцуют.
Время от времени звонит телефон, и меня поздравляют те, кто не смог попасть на мое торжество, но при этом не позабыл дату моего рождения.
Утром я проснулся с чугунной головой и с отвратительным вкусом во рту. Войдя в столовую, я увидел то, что еще столь недавно было прекрасным, пышным, красочным, изысканным (уж я постарался!) благоуханным столом.
На съехавшей вбок, залитой красным вином скатерти красовались пустые бутылки, тарелки с засохшими объедками, скомканные бумажные салфетки, окурки и апельсиновые корки. От стола исходило дикое зловоние. Превозмогая подступившую к горлу тошноту, я перетаскиваю грязную посуду в кухню.
Вот и кончился мой самый главный праздник в году.
20.6
Истинный поэт подобен Колумбу. Подлинное творчество – всегда открытие Америки или по крайней мере Австралии. Средние поэты открывают мелкие острова. Заурядные же сочинители стихов попусту бороздят океанские воды.
Впереди меня по тротуару идет гражданин в светлом, добротном шерстяном костюме. Идет он необычно. Его торс круто накренился вправо, и выпрямиться ему не удается. И все же он целеустремленно и довольно быстро движется вперед, лишь изредка отталкиваясь рукой от стены дома.
Свернув за угол, изогнутый гражданин все же теряет равновесие и падает. Из-за угла торчат его ноги в желтых ботинках. Подхожу ближе и рассматриваю эти ботинки. Они красивые, заграничные. Их широкие белые шнурки заканчиваются блестящими металлическими наконечниками.