Страница 13 из 14
Люди без совести демонстрируют бесконечные примеры под общим названием «Я ничего плохого не сделал». Один из самых известных – цитата чикагского гангстера времен «сухого закона» Аль Капоне: «Завтра я отправляюсь в Санкт-Петербург, штат Флорида. Пусть достопочтенные граждане Чикаго достают выпивку как могут. Я устал от этой работы – она неблагодарна и полна горя. Я потратил лучшие годы своей жизни на благо общества». Другие социопаты не утруждают себя столь витиеватыми рассуждениями, или же они не находятся на командных позициях, чтобы кто-то прислушивался к их безобразной логике. Вместо этого, столкнувшись с деструктивным результатом, однозначно являющимся последствием их действий, они отвечают просто и ясно: «Я никогда не делал этого», и, судя по всему, сами верят своей лжи. Эта особенность социопатии делает самоощущение невозможным, и так же, как социопат не имеет истинных взаимоотношений с другими людьми, у него очень слабый контакт с самим собой.
Во всяком случае, люди без совести склонны верить, что их способ бытия в мире лучше и выше нашего. Они часто говорят о наивности других людей, о «смешных» угрызениях совести, и им интересно, почему так много людей не хотят манипулировать другими даже для реализации своих собственных важных амбиций. Или же они начинают теоретизировать, что все люди одинаковы – все бессовестны, как они, но зачем-то разыгрывают какую-то мифическую «совесть». А если так, то единственные прямые и честные люди в мире – это они сами, социопаты. Потому что они «честны» в обществе лицемеров.
Тем не менее я верю, что где-то, на безопасном расстоянии от сознания, слабый внутренний голос шепчет, что у них нет чего-то такого, что есть у других людей. Я говорю это, потому что я встречала социопатов, признающихся в чувстве «неполноты» или даже «пустоты». Но учтите, социопаты завистливы, и в рамках своей игры они довольно часто стремятся уничтожить что-то в характере человека с совестью, причем сильные характеры являются для них особенно притягательной мишенью. Целью для социопатов являются именно люди, а не какой-то аспект материального мира. Они хотят играть в свои игры с другими людьми. Они не так заинтересованы в вызовах извне. Разрушение башен Всемирного торгового центра было в основном направлено на людей: на тех, которые были в них, и на тех, кто стал свидетелем катастрофы. Это простое, но важное наблюдение подразумевает, что при социопатии остается некоторая врожденная идентификация с другими людьми, или связь с биологическим видом как таковым. Однако эта тонкая врожденная связь, питающая зависть, одномерна и стерильна, особенно в сравнении с обширным множеством сложных эмоциональных реакций, которые большинство людей испытывают друг к другу.
Если все, что вы когда-либо чувствовали по отношению к другому человеку, было бы расчетливым желанием «победить», как бы вы поняли смысл любви, дружбы, заботы? Вы не смогли бы понять. Вы продолжали бы доминировать, отрицать и чувствовать превосходство. Возможно, вы иногда испытывали бы небольшую пустоту, отдаленное чувство неудовлетворенности, но это всё. И вкупе с тотальным отрицанием вашего истинного воздействия на других людей как бы вы смогли понять – кто вы?
Еще раз, вы бы не поняли. Как и сам Супер-Скип, зеркало Супер-Скипа может сказать только ложь. Амальгама не отразит холод его души, и Скип, который в детстве проводил лето, мучая лягушек в спокойном озере Вирджинии, в конце концов сойдет в могилу, так и не поняв, что его жизнь могла быть полна смысла и теплоты.
Глава 3
Когда нормальная совесть спит
Цена свободы – это вечная бдительность.
Совесть – создатель смысла. Как чувство ограничения, она коренится в наших эмоциональных связях друг с другом, и это она удерживает жизнь от превращения в ничто, кроме долгой и, по сути, скучной игры в господство над нашими собратьями.
Любое ограничение, которое совесть накладывает на нас, дает нам момент связи с чем-то другим, мост к кому-то или чему-то вне наших часто бессмысленных схем. Рассматривая холодящую альтернативу стать кем-то вроде Скипа, сразу хочется обрести совесть. Поэтому возникает вопрос: меняется ли совесть у тех 96 процентов из нас, которые не являются социопатами? Бывает ли так, что она колеблется, слабеет или умирает?
Правда в том, что совесть даже нормального человека не все время работает в одном режиме. Одна из самых простых причин такой изменчивости – это фундаментальные обстоятельства жизни нашего тела, несовершенного и движимого потребностями. Когда наши тела утомлены, больны или ранены, все наши эмоциональные функции, в том числе совесть, могут быть временно ослаблены.
Чтобы проиллюстрировать это, давайте представим, что у Джо, хозяина Рибока, когда он ехал в машине, был жар: 39 градусов. В этом случае мы можем смело сказать, что его здравый смысл колеблется, поскольку, будучи больным, он все еще пытается не опоздать на встречу. А что там относительно его нравственного чувства? Безжалостный вирус все больше овладевает телом Джо, и что он сделает, когда вспомнит, что у любимой собаки нет еды? Вероятно, у Джо еле-еле хватает энергии, чтобы придерживаться уже принятого плана, а о том, чтобы быстро мыслить, пытаясь расставить приоритеты, как это делает «здоровый Джо», и речи нет.
Теперь эмоциональная реакция Джо, связанная с Рибоком, находится в прямой зависимости от его собственных страданий, от жара и подступающей тошноты. Может быть, совесть по-прежнему окажется сильней. Но с другой стороны, не исключено, что Джо, ослабленный болезнью, не может в полную силу придерживаться своих убеждений. Следуя курсу наименьшего сопротивления, он, возможно, продолжит вести машину и попытается выполнить уже намеченное, а Рибок, хотя и не совсем забытый, на некоторое время отойдет на второй план.
Это не совсем то, как мы бы хотели думать о Джо (а точнее, о нас самих), но это правда: наше возвышенное чувство совести, несущее связь и смысл, иногда испытывает значительное влияние со стороны вещей, не имеющих отношение к добру или злу и никак не связанных с нашей моральной чувствительностью: например, внезапно свалившийся грипп, или недостаток сна, или автомобильная авария, или зубная боль. То есть совесть не исчезает, но когда тело ослаблено, она может стать очень сонной, расфокусированной.
Страдания тела – это то, что наряду с сильным страхом поднимает бодрствующую совесть на героический уровень в наших глазах. Если человек болен, или тяжело ранен, или боится, но все равно остается верным своим эмоциональным привязанностям, мы считаем этого человека мужественным. Классическим примером является солдат на передовой, который, будучи раненым, спасает своего товарища из-под огня противника. Сам факт, что мы настаиваем на концепции мужества для описания таких поступков, является нашим молчаливым признанием того, что голос совести обычно заглушается сильной болью или страхом. Если бы Джо с температурой под сорок вернулся домой, чтобы позаботиться о Рибоке, мы бы усмотрели некоторый героизм в его поведении. И нам бы захотелось сделать чуть больше, чем просто одобрительно улыбнуться ему. Может быть, мы бы даже похлопали его по плечу.
Другое физическое воздействие на совесть – это, как ни странно, гормоны. Чтобы кратко охарактеризовать это нарушение совести: согласно данным Национального информационного центра по усыновлению, 15–18 процентов новорожденных в Соединенных Штатах появились вследствие «нежелательной беременности». Справедливо предположить, что некоторые из этих беременностей стали результатом незнания или неприятной случайности, но можно с уверенностью утверждать, что сотни тысяч американских детей родились «нежеланными» просто потому, что физический аппетит затуманил сознание их родителей всего на несколько минут. Говоря о давлении сексуальности, мы признаем, насколько сложно спорить с нашей биологической природой, и мы возвышаем примеры устойчивой совести до высокого понятия «добродетели». Примечательно, что в силу такого определения мы часто более «добродетельны» в сорок лет, чем были в двадцать, и эта «добродетель» кое-как достигается через старение.