Страница 6 из 84
Нина очень любила своего мужа. После его казни никто не желал с ней разговаривать, она оказалась в полной изоляции. Она не могла этого вынести и однажды, когда мимо нее в больничном коридоре проходил какой-то лейтенант, она выхватила у него из кобуры пистолет и застрелилась. В то время во Львове жила престарелая мать Варенцова. Она была не в состоянии организовать похороны Нины, и никто не выразил желания прийти ей на помощь. Я быстро сориентировался и принял решение. Продав часы, я купил гроб, черное платье и похоронил Нину. Кроме того, помог матери Варенцова сделать запас угля и дров — у себя в доме она замерзала.
Майор Лошак был арестован СМЕРШем[9]; трибунал обвинил его не только в хищениях социалистического имущества, но и в саботаже и подрыве мощи Красной Армии.
Так вершились дела в нашей стране — точно так же, как и сейчас. Если человека арестовывают за спекуляцию, на него всегда могут повесить еще и обвинение политического характера.
После возвращения в Москву я подробно все рассказал Сергею Сергеевичу. Он обнял меня, поцеловал и сказал: «Теперь я считаю тебя своим сыном». Моя дружба с Варенцовым и его семьей продолжается и по сей день. Он стал называть меня своим мальчиком, своим сыном и фактически заменил мне отца. В ходе разговоров о СМЕРШе и о судьбе Нины Сергей Сергеевич несколько раз повторил, что теперь, мол, он понимает, каково приходилось семьям арестованных органами НКВД и СМЕРШа. Прежде он не особенно верил рассказам Рокоссовского[10] и других, но теперь, после гибели Нины, он был решительно не в состоянии простить тех, кто был повинен в ее смерти. Эта история с семьей Варенцова оставила в моей душе глубокий след.
Я продолжал курсировать между Москвой и ставкой фронта с инструкциями от генерала Варенцова его заместителю генералу Семенову, командиру 7-го артиллерийского корпуса Королькову и командирам дивизионной артиллерии Санько (в данный момент он служит под началом Сергея Сергеевича в Главном артиллерийском управлении), Кафанову и другим. В конце 1944 года я окончательно вернулся в боевые части, где был назначен командиром 51-го гвардейского полка противотанковой артиллерии. Момент был как нельзя более подходящий: начиналась подготовка к новому наступлению, целью которого было полное освобождение южной части Польши и выход к юго-восточной границе Германии.
Наше наступление началось в середине января. Несмотря на снег и плохую погоду, штурмовые отряды взломали линии немецкой обороны, танковые части, совершив бросок, взяли Краков, и в том же месяце мы пересекли старую германскую границу и взяли первый немецкий город, название которого было, если не ошибаюсь, Крейцбург.
Вся армия праздновала это событие. В этот день мне довелось быть в штаб-квартире артиллерии фронта. Радостный Сергей Сергеевич представил меня командующему фронтом маршалу Коневу и рассказал, что недавно я предложил отличную идею — как сократить время, потребное для наведения на цель противотанкового орудия.
Дело в том, что мы сталкивались с немалыми трудностями, когда немецкие танки врывались в наши оборонительные позиции и надо было быстро перенацеливать орудия с одного направления на другое, тем более что расчеты из-за больших потерь сплошь и рядом состояли из одного или двух человек. Мне пришло в голову взять стальную плиту со стержнем посередине, установить ее на земле, покрыть толстым слоем оружейной смазки, водрузить на нее другую плиту, и на ней укрепить колеса орудия. Такая конструкция позволяла расчету практически мгновенно развернуть орудие в любом направлении и вести огонь по наступающим танкам. Мое предложение уже было одобрено Сергеем Сергеевичем; маршал Конев, рассмотрев его, похвалил меня за инициативу и изобретательность. «Хороший кандидат на учебу в Военной академии Фрунзе, Сергей Сергеевич», — сказал он, уходя. Позже за это изобретение и ряд успешных операций я был награжден орденом Александра Невского. Все это поднимало мой боевой дух, и я вернулся в полк в предвкушении блестящей военной карьеры.
Бои с немцами продолжались и носили исключительно жестокий характер, особенно в густонаселенном районе Силезии, где я впервые испытал все «прелести» уличных боев. Немецкие танки неожиданно выскакивали из боковых улиц и переулков либо перед самым нашим носом, или из-за спины; порой нам приходилось стрелять прямой наводкой, разворачивая пушки на 180 градусов и успевая поразить цель в последний момент. Мы задыхались от пыли, которая столбом стояла над грудами битого камня и над разрушенными зданиями, а гарь и пепел от пожарищ оседали на снег, который из белого тут же превращался в грязно-серый или даже совсем черный.
В феврале, преследуя немцев, отходивших за Одер, мы покинули промышленный район и вышли к Нейссе, где остановились на отдых и переформировку перед последним, решающим наступлением на Берлин. Моя бывшая 8-я гвардейская бригада противотанковой артиллерии несколько раз упоминалась в приказах Сталина наряду с 32-й бригадой, командир которой полковник Иван Владимирович Купин был моим хорошим другом, и мне это было очень приятно. Сейчас Иван Купин уже генерал и командует артиллерией Московского военного округа. Купин состоял в дружеских отношениях и с Варенцовым, которому многим был обязан; Сергей Сергеевич не раз вытаскивал его из неприятностей. (Племянник Купина вторым браком был женат на дочери Варенцова.)
В апреле 1945 года война была практически завершена. Мой полк поддерживал южную группировку фронта, части которой, миновав Дрезден и Прагу, вступили в Австрию, где мы сменили 3-й Украинский фронт. Штаб-квартира нашей Центральной группы армий под командованием маршала Конева находилась в Бадене. Я воспользовался случаем и напомнил Сергею Сергеевичу об оброненной Коневым фразе насчет моей учебы в Военной академии. Я уже носил погоны подполковника, имел пять орденов и шесть медалей — и кроме того, мне хотелось жениться на Вере, дочери Гапановича, и жить в Москве.
Сергей Сергеевич отнесся к моей просьбе доброжелательно. В конце августа 1945 года он написал мне официальную рекомендацию в Академию Фрунзе. Я сдал вступительные экзамены и приступил к учебе. Осенью мы с Верой, получив благословение ее родителей и моей матери, поженились.
Учеба в Военной академии имени Фрунзе длилась три года. Для меня это был период интенсивных занятий и счастливой семейной жизни. Наш первенец — девочка родилась в феврале 1946 года. Мы назвали ее Галиной. В том же году с помощью моего тестя генерала Гапановича я получил квартиру в новом девятиэтажном доме на набережной Максима Горького, из окон которой открывался вид на Москву-реку; в ней мы живем и по сей день.
В то время в академии училось много замечательных офицеров, часть из которых уже стала генералами. Особенно хорошо мне запомнились двое из них: генерал-лейтенант Ягленко и Герой Советского Союза генерал-лейтенант Василий Илларионович Щербина, который ныне служит в Приволжском военном округе в Куйбышеве. Начальником академии был пожилой генерал-лейтенант Цветаев, командовавший армией во время войны; он постоянно болел, и видели мы его редко. Он умер, если не ошибаюсь, в 1950 году.
Мой тесть, как генерал политорганов занимавший высокий пост, пользовался определенным влиянием. Я часто бывал у него дома, когда приходили гости. Здесь я познакомился со многими старшими офицерами штаба Московского военного округа, Московского гарнизона и Генерального штаба.
Осенью 1946 года мои контакты с Варенцовым временно прервались. Он был направлен служить в Закавказский военный округ. Я не виделся с ним, пока он не прибыл в Москву на курсы в Академии Генерального штаба имени Ворошилова и в Военную инженерную артиллерийскую академию имени Дзержинского.
Мое знакомство с представителями высшего командования, которым я обзавелся с помощью тестя и Варенцова, вызывало зависть у коллег по академии. И я почти уверен, что один из них донес на меня органам МГБ, обвинив в спекуляции на черном рынке, хотя в этом я был совершенно неповинен. Я был приглашен в Управление контрразведки СМЕРШ МГБ, что, должен признаться, основательно напугало меня, но история эта разрешилась благополучно.
9
СМЕРШ (буквально «смерть шпионам»), по сути дела, был Главным управлением контрразведки Красной Армии. В 1946 году он вошел в состав МГБ и просуществовал в нем до февраля 1947 года, сейчас эти функции выполняет 3-е Главное управление КГБ.
10
В 1937 году маршал Константин Константинович Рокоссовский был заключен в тюрьму, где подвергался жестоким пыткам. Его обвинили в поддержке маршала Тухачевского, расстрелянного в 1937 году за «государственную измену». Позже Рокоссовский был освобожден и восстановлен во всех званиях, хотя выбитых зубов было уже не вернуть. По самым скромным подсчетам, во время «большой чистки» пострадали от 20 до 35 тысяч офицеров. То есть 35—50 процентов советского офицерского корпуса.