Глубокий рейд

Казаки сидели в густых елочках и тихо переговаривались.

- Наш командир всех бы фрицев порубил, - слышался голос из кустов, да ему полковник нахлобучку дал и приказ отменил. "В плен, - говорит, бери". Ну и набрали полторы сотни. Они сигарки курят да над нами похохатывают... Командир полка мимо проходит, аж зубами скрипит...

Доватор неловко повернулся и зашумел плащом.

- Стой! Пропуск! - раздался грозный окрик.

Доватор назвал. Однако часовой щелкнул затвором и приказал ложиться. Лев Михайлович повторил пропуск.

- Ложись! - требовательно крикнул часовой и поднял приклад карабина к плечу. Доватору ничего не оставалось, как покорно лечь на грязную, болотистую тропку.

- Хлопцы, я полковник... - начал он было, но это привело только к тому, что казак пригрозил пристрелить его, если он будет разговаривать. Подчасок побежал за начальником заставы.

Пришлось лежать без движения в грязи и ждать, когда явится начальник заставы. Оказалось, что установленный с вечера пароль был скомпрометирован и заменен другим. Доватор в это время отдыхал, и Карпенков не стал его тревожить. Когда Лев Михайлович разобрался в этом деле, он посмеялся от души и объявил казаку благодарность.

О каком приказе толковали казаки, Доватор не знал. Мельком он слышал от Карпенкова, что Осипов "сочинил" какое-то нелепое распоряжение, но в жизнь его не провел: помешал комиссар Абашкин. Лев Михайлович решил выяснить, что это был за приказ, и вызвал Осипова и Абашкина.

Получив распоряжение отступить от высоты в лес, Осипов взволновался. Накануне его полк отбил пять немецких атак. Эскадроны, занимавшие на этой высоте оборону, несколько раз ходили в контратаку. Люди защищались настойчиво и упорно, и вдруг приказ: отдать высоту. Антон Петрович вскочил на коня и карьером помчался в штаб дивизии.

- Не понимаю! Объясните, что это такое! - накинулся он на начальника штаба Коврова. Тот улыбался, сверкая золотыми зубами. Худощавая фигура капитана показалась Осипову еще суше, невзрачнее. Серые глазки поблескивали хитро и вызывающе.

- Если разобраться, не горячась, так и любой ефрейтор поймет, в чем дело! - Капитан достал из сумки приказание Доватора и показал его Осипову. - Мне, например, все понятно! Поезжайте к командиру группы, объяснитесь. Кстати, он вас вместе с комиссаром вызывает.

Осипов вместе с Абашкиным поскакал к Доватору.

- Высотку по вашему повеленью отдал! - здороваясь с Карпенковым, запальчиво проговорил он, не слезая с коня.

- Тише! Полковник отдохнуть прилег - он уже третью ночь не спит... А насчет высотки сейчас поговорим, я и сам думаю, что зря отошли.

Доватор не спал, он слышал весь разговор. Сдернув с головы бурку, приподнялся на локте, спросил:

- А завалы на просеке сделал?

- Еще вчера, товарищ полковник! - отвечал Осипов.

- Добре! Слезайте с коней.

Осипов и Абашкин спешились, передали коней коноводам.

- Значит, вы, Антон Петрович, решили засучив рукава драться до последнего? Это похвально... Но какая от этого польза? - Доватор вопросительно посмотрел на Осипова, потом на Карпенкова.

- Мы занимали выгодную в позиционном отношении высоту. Она прикрывала выход к лесу, держала под обстрелом три дороги и просеку, - ответил Карпенков.

- Мало того, нам уже нет выхода из лесу! - подхватил Осипов. - Я выполнил приказание - отошел. Теперь у меня справа болото, слева бурелом. Просеку я завалил, ну и заколотили себя, как крышкой в гробу... Недаром вчера немцы пять раз бросались в атаку.

- Надо было еще вчера отойти. Моя ошибка, - задумчиво проговорил Доватор.

- В чем же ошибка, Лев Михайлович? - спросил Абашкин.

- В том ошибка, что не следует делать того, что хочет противник. Он хочет уничтожить нас, а для этого добивается, чтобы мы остались без патронов. Он знает, что в лесу мы будем бить его прицельно, из-за каждого дерева. Поэтому-то он и навязал нам бой за эту высотку. Она ему не нужна. Рано или поздно она досталась бы ему и так. Посмотрим, как он будет наступать в глубине леса... Ты, Антон Петрович, сколько вчера патрончиков израсходовал?

- Порядочно, - нехотя ответил Осипов.

- А сколько перебил немцев?

- Не подсчитывал. Отступил... И вообще я не понимаю, что мы сейчас делаем... - Антон Петрович замолчал.

Усталое лицо Доватора, казалось, совершенно некстати озарилось улыбкой. Косые лучи сентябрьского солнца падали на его небритую щеку.

- Так ты не понимаешь, что мы сейчас делаем? - повернувшись к Осипову, спросил Доватор.

- Не понимаю... - неуверенно ответил Антон Петрович.

- Сражение выигрываем! - Резким движением плеч Лев Михайлович натянул бурку до самого подбородка. Улыбка исчезла с его лица. - Да! Выигрываем битву, - повторил он отрывисто и нахмурился. Обычно последовательного в своих мыслях и поступках, сейчас его никто не понимал. Все чувствовали смущение и неловкость.

За лесом хлестнул многоголосый залп немецкой артиллерии. Неподалеку трещали винтовочные выстрелы, заглушая тоскливое ржание измученных, голодных коней.

Карпенков, встряхнув головой, настороженно прислушался. Осипов, сорвав еловую шишку, вертел ее в руках, остро поглядывая на своего комиссара. На большаке слышался отчетливый гул танковых моторов. Прислонившись к елке, Доватор чувствовал, что она вздрагивает, словно живая.

- Танки идут, - спокойно сказал Абашкин.

- Это непохоже на выигрыш битвы... - процедил сквозь зубы Осипов.

- Нет, похоже! - возразил Доватор. - Это, черт возьми, победа! Отбросив полы бурки, Лев Михайлович порывисто вскочил и, весело постукивая шпорой о шпору, продолжал: - Это просто замечательно! Пехотой он нас не прогнал, танки пустил, теперь пусть бросит несколько эскадрилий авиации будет совсем хорошо!

- Да чего же тут хорошего? - раздраженный неуместно шутливым тоном Доватора и всеми событиями дня, спросил Осипов.

- А почему же плохо? - быстро спросил Лев Михайлович. - Мы разбили одиннадцать гарнизонов, сожгли сотни машин, десятки мотоциклов, одиннадцать танков, перебили сотни фашистов. Это хорошо или плохо?

- Хорошо, - подтвердил Осипов. - А вот теперь нас...

- Вот теперь-то мы как раз выиграли самое главное, - перебил Доватор. - Две тысячи пятьсот убитых солдат не играют той роли, какую могут играть пять дивизий, которые гонятся за нами несколько дней. Мы их сковали значит, облегчили положение на фронте, значит, затормозили наступление на Москву!.. Немецкое командование передает по радио, что прорвались в тыл сто тысяч казаков. Пусть бросают на нас столько же. Будем маневрировать, тащить немцев в лес, в болото. Мы зашли в глубину тыла на сто километров и прошли бы еще дальше!.. Так вот, друзья мои, куда проще бить его в самом лесу! И людей сохраним и патроны сбережем!..

- А ведь подкузьмил! - шепнул Абашкин Осипову.

Майор, закусив губу, смотрел в сторону и помалкивал. Ему хотелось ударить себя по лбу рукояткой нагайки: как это он раньше не мог понять такой простой вещи!

- Теперь вот что мне разъясните: с каких это пор командир полка решил отменять приказания вышестоящего командира? - спросил Доватор, поглядывая на Осипова.

- Приказание мы выполнили, - сказал Осипов.

- Вы пленных кормите? - спросил Лев Михайлович.

- Кормлю шашлыком из конского мяса и сам его ем...

- А почему майор Осипов в день прорыва отдал какой-то невероятный приказ? Это как называется? - продолжал Доватор.

- Это называется: кровь за кровь, - твердо выговорил Осипов.

- А воинская честь?! - крикнул Доватор.

- Это кровь моей родины... кровь моих детей, - отвечал Антон Петрович. Трясущимися пальцами он отстегнул пряжку полевой сумки, достал письма. Подавая Доватору, глухо сказал: - Вот прочитайте, что тут написано!

Доватор взял письма. Одно было от сестры Осипова, второе - от жены. Вот что писала сестра Антона Петровича:

"Милый Антон, не знаю, с чего начать. Я получила от Вали последнее письмо в августе и посылаю его тебе. Оно - последнее, и больше не будет. Короче говоря, будь мужествен и перенеси свое горе, как настоящий командир. Скрывать я не могу, да и сил у меня нет. В том госпитале, где я работаю, находится твоя дочурка Варя. Ее привезли вместе с другими ранеными детьми неделю тому назад. Она мне рассказала, что они выехали из Н-ска в июле. По дороге на их поезд налетели фашистские самолеты, сбросили бомбы, а потом спустились парашютисты, захватили эшелон и начали всех выгонять из вагонов и грабить. В чемодане Вали они нашли фотокарточки, где ты снят в форме майора с нею и с детьми. Тогда Валентину в числе других отвели в сторону и тут же расстреляли. У нее на руках был Виктор. Убили и его тоже. А Варюшка была ранена бомбой и лежала в сторонке. Потом пришел наш военный эшелон с бойцами, они гитлеровцев прогнали, подобрали раненых, в том числе и Варю. Сейчас она лежит на койке, и одной ножки у нее нет, оторвало бомбой. Она меня все заставляет писать тебе. Я писала, но письма отправить сразу не могла, как-то страшно было...