Внезапный удар

Совсѣмъ недалеко отъ О’Коннеля два солдата торопливо тащутъ аэропланъ. Къ нему, застегивая на ходу крючки парашюта, бѣжалъ офицеръ. О’Коннель ясно услыхалъ слова приказанія. Говорили по нѣмецки. Офицеръ влѣзъ въ машину и поднялъ руку. Солдаты отбѣжали. Пропеллеръ бѣшено закрутился, но успѣлъ сдѣлать только нѣсколько десятковъ оборотовъ, какъ новый страшный взрывъ потрясъ воздухъ. Надъ головой взвизгнули осколки. О'Коннель испуганно пригнулся.

Когда онъ поднялся, въ ушахъ стоялъ туманный гулъ. Одинъ изъ солдатъ ничкомъ лежалъ у аэроплана, другой, сь трудомъ поднявшись, придерживая правой рукой окровавленную лѣвую, спотыкаясь побѣжалъ къ ангарамъ. Летчика не было видно. Аэропланъ стоялъ, работая въ холостую. О’Коннель смотрѣлъ на него какъ завороженный.

Лейтенантъ извиваясь ползъ на животѣ. Онъ старался влипнуть въ землю, чтобы остаться незамѣченнымъ въ открытомъ полѣ.

Исправный аэропланъ — полетъ къ своимъ, къ себѣ, въ старую Англію, домой, — мелькали одна за другой мысли въ головѣ О’Коннеля.

Лейтенантъ подползъ изъ подъ крыла и, ухватившись за скобы, подтянулся на рукахъ. Струи воздуха отъ пропеллера рвали одежду. Дѣлая усиліе, невольно оперся на обѣ ноги. Передъ глазами замелькали звѣзды, все пошло кругомъ, О’Коннель разжалъ руки и упалъ. Боль отъ паденія была нестерпимой. Стоило нечеловѣческихъ усилій и большого труда заставить себя начать все сызнова. На этотъ разъ удалось подтянуться настолько, что можно было достать вырѣзъ ступеньки въ фюзеляжѣ. Но какъ на зло онъ пришелся противъ раненой ноги. Сжавъ зубы до боли, О’Коннель оттолкнулъ мѣшающую ногу здоровой и вступилъ въ вырѣзъ.

Изъ пилотской кабины на него уставились расширенные отъ боли и удивленія глаза. Офицеръ вытянулъ руку съ револьверомъ навстрѣчу О’Коннелю.

Произошла короткая борьба. О’Коннель потерялъ сознаніе.

Когда онъ очнулся, то почувствовалъ, что глаза слиплись въ крови. Съ усиліемъ поднявъ вѣки, увидѣлъ, что лежитъ внутри аэроплана, рядомъ съ мертвымъ офицеромъ.

Лейтенанту казалось, что прошла цѣлая вѣчность пока онъ взгромоздился на сидѣнье. Отодвинувъ трупъ въ сторону, онъ взялъ руками раненую ногу ниже колѣна и сунулъ на педаль.

Пошевелилъ штурвалъ: элероны въ порядкѣ. Въ лицо черезъ передній козырекъ шли свѣжія струи воздуха отъ пропеллера. Повернувъ голову, лейтенантъ увидѣлъ на опушкѣ, изъ которой онъ только что выползъ, людей. Размахивая руками, они бѣжали къ аэроплану.

Слезы забивали не защищенные очками глаза О’Коннеля. Онъ двинулъ секторъ и оторвалъ хвостъ отъ земли. Аэропланъ бѣжалъ.

Внезапно впереди, тамъ, куда бѣжала машина, поднялась черная стѣна земли и, расходясь кудрявыми краями взрыва, закрыла все:  поле, ангары, небо. Очередная бомба съ замедленіемъ. Давъ секторъ до отказа, О’Коннель взялъ на себя штурвалъ. Почувствовалъ какъ подкинуло взрывомъ правое крыло, но земля, ангары, самые клубы дыма — все было уже внизу. Машина послушно лѣзла крутою горкой. Увѣренно гудѣлъ моторъ. О’Коннель оглядѣлся. Онъ вывелъ машину такъ, чтобы солнце, лѣниво поднимавшееся надъ розовымъ горизонтомъ, было за спиной.

Проводивъ аэропланъ глазами Эленъ спросила у крестьянина.

— Онъ.

Вмѣсто отвѣта голландецъ протянулъ шлемъ летчика.

Эленъ взглянула на протянутый рваный кусокъ кожи. Да, это были остатки шлема англійскихъ летчиковъ. И снова повернула голову туда, гдѣ скрылся аэропланъ.

А въ лѣсу на прогалинкѣ, въ автомобилѣ, лежалъ пришедшій въ себя высокій сѣдой старикъ съ серебрянымъ шитьемъ на воротникѣ. Онъ нервно ловилъ нижней губой прокуренную сѣдую щетину усовъ и сосалъ ее.

Къ четыремъ часамъ 19 августа судьба боевъ въ Голландіи на сѣверномъ участкѣ, гдѣ англичанами намѣченъ былъ ударъ во флангъ, была рѣшена. Лишенныя оперативнаго руководства и поддержки главныхъ силъ, германскія части отходили съ боемъ. У нихъ на плечахъ, не давая опомниться, двигались англійскіе танки, переброшенные транспортными аэропланами изъ Англіи.

Десантная группа англичанъ, столь малочисленная вначалѣ, къ вечеру дошла до десяти дивизій, большинство которыхъ опять-таки было переброшено по воздуху.

Столь неожиданный и внезапный ударъ съ сѣвера не ожидало германское командованіе, которое направило всѣ усилія своихъ сухопутныхъ армій въ стыкъ между франко-бельгійской границей и подготовляло ударъ вдоль швейцарско - французской границы.

НА АЭРОДРОМѢ ВЪ ДИЖОНѢ.

Къ девяти часамъ на большомъ военномъ аэродромѣ Дижона была замѣтно большое движеніе. Вдоль ангаровъ, крыши которыхъ виднѣлись надъ землей, длинной цѣпью стали вереницы санитарныхъ автомобилей. Въ штабы безпрерывно шли переговоры по радіотелефону съ возвращающейся съ налета на Нюрнбергъ англійской эскадрой.

Генералъ Спенсери, собравшій остатки когда-то могущественной воздушной армады, велъ ее подъ прикрытіемъ французскиіхъ эскадрилій — истребителей въ Дижону. За нимъ, какъ гончія собаки, словно за уходящимъ раненымъ звѣремъ, гнались нѣмецкіе штурмовики и быстроходные истребители.

Генералъ Декруа, прикрывъ завѣсой тылъ разбитыхъ англичанъ, ежеминутно бросался въ атаки на насѣдающаго противника. Но благодаря быстроходности нѣмецкахъ аппаратовъ, имъ удавалось прорвать завѣсу французовъ и налетая какъ коршуны на англійскіе тяжелые бомбовозы, отрывали концевые аппараты, которые, подбитые выстрѣлами, летѣли внизъ, погребая подъ своими обломками команды. Только тогда, когда была пройдена линія Мажино, зенитная артиллерія которой, не считаясь съ тѣмъ, что можетъ нанести потери въ эскадрильѣ истребителей французовъ, открыла заградительный огонь, остатки англійской воздушной эскадры спокойно снизились на дижонскомъ аэродромѣ.

Медленно, какъ подраненныя птицы, одинъ за другомъ садились на мягкую зеленую мураву аэродрома X. Л. Д. Они имѣли очень непрезентабельный видъ. Обшивка во многихъ мѣстахъ была содрана осколками снарядовъ, острые края пробоинъ торчали, какъ клочья порванной бумаги. На одномъ X. Л. Д. носовая пушка, лишенная экрана, печально склонилась къ башнѣ, готовая вотъ-вотъ оторваться.

Изъ нѣсколькихъ сотенъ аппаратовъ, вылетѣвшихъ съ Британскихъ острововъ, на дижонскій аэродромъ сѣло не больше двадцати.

По сброшенной съ аэроплана лѣстницѣ сошли генералъ Спенсери и его адъютантъ въ разорванныхъ и закопченныхъ кожаныхъ комбинезонахъ.

Ихъ встрѣтили комендантъ аэродрома, англійскій военный атташе и помощникъ начальника штаба французской воздушной силы.

Послѣ привѣтствій генералъ Спенсери, повернувшись къ коменданту, хриплымъ голосомъ опросилъ:

— Есть врачи? У меня въ эскадрѣ половина людей ранено, нужно немедленно эвакуировать ихъ. Можетъ быть, нужны будутъ спѣшныя операціи. Генералъ Маккольмъ раненъ, и я боюсь за его жизнь.

— Все готово для пріема раненыхъ вашей эскадры, генералъ. Лазареты и санитарные автомобили ожидаютъ. Если вы прикажете, немедленно будетъ приступлено къ эвакуаціи, — отвѣтилъ комендантъ Дижонскаго аэродрома, прикладывая руку къ кепи.

— Прошу васъ, — отвѣтилъ Спенсери, и обращаясь къ полковнику, помощнику начальника штаба французскихъ военныхъ силъ, продолжалъ:

— Я-бы хотѣлъ съ вашего разрѣшенія немедленно снестись съ англійскимъ штабомъ и дать ему полный отчетъ о возвращеніи эскадры генерала Маккольма.

Черезъ нѣсколько дней офицерскую палату лазарета въ Лиможѣ посѣтилъ генералъ Спенсери въ сопровожденія англійскаго военнаго аташе. Въ ней лежали раненые офицеры эскадры Маккольма вмѣстѣ со своимъ командиромъ. Раненія ихъ, въ большинствѣ случаевъ, не представляли опасностей для жизни, и были легкими. Капитанъ Уйтлей, раненый въ руку и голову, проводилъ долгіе часы на солнечной верандѣ лазарета. Ему казалось, что весь полетъ надъ Германіей, гибель Макъ-Скотта, бомбардировка Нюрнберга, воздушные бои, — всего лишь сонъ, кошмаръ. Но рука на перевязкѣ и забинтованная голова говорили объ обратномъ.

Въ два часа дня санитаръ доложилъ капитану о томъ, что его желаетъ видѣть прибывшій генералъ Спенсери. Запахнувъ халатъ, Уйтлей прошелъ въ пріемную.