Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 11 из 12



Я была уверена в том, что никогда не сработаюсь с Джеком, но и не собиралась первой разрывать наш общий проект. Словно у литературы нет будущего.

Джек не приглашал меня на нормальные свидания, но и не давал повода думать, что между нами ничего нет, продолжая игру в гляделки и тем самым увеличивая вакуум вокруг меня. Я не могла и мысли допустить, что ему все равно, что он не витает в том же пузыре, что и я. Он стал всем, о чем я думала. А еще – лишь ему удалось заставить меня забыть о Ное.

Однажды Джек принес сидровый пончик в наш общий офис. Аромат корицы и яблок смешался с запахом кофе, который я только что сварила.

– Мне дали его в новой булочной на Чарльз-стрит. Я до ужаса хотел поделиться им с тобой, поэтому нес целых три квартала, – сказал он, разломив пончик пополам и вручив мне половину.

То, что произошло потом, отдельная история. Надеюсь, у меня будет возможность ее рассказать. Ну а пока я умираю в больнице, и доктор выносит мне приговор: скорее всего, я больше никогда не смогу ходить, если – внимание! – если выживу.

Мой прекрасный Айван подбежал к моей постели. По его крохотному личику, которое я с легкостью поместила бы в ладошку, катились слезы. Он ухватился за мой гипс тоненькими пальчиками.

– Мама, мамочка, нет! Он говорит, ты не сможешь ходить. Прямо как твой друг Ной…

Я не услышала окончания слов Айвана, потому что отключилась. Может быть, от «алкогольного коктейля» Марти, может быть, от шока, но мой мозг отказался воспринимать информацию, сердце – эмоции, а тело – боль. Поэтому я решила сделать передышку с Ноем.

Моргнув, я снова увидела перед собою зеленое кресло с сиренью на тумбочке. В нем меня ждал Ной.

– Этот Марти… Ты ведь его полюбила, правда?

– Да, Ной.

«А как же остальные? Ты упомянешь остальных?»

– Он забавный. Мне он тоже понравился. И Айван. Он сильный мальчик, Вивьен. И твой отец, он многое прошел. Он справится.

«А Джек? Что ты скажешь о Джеке? Скажи хоть что-нибудь!»

Взгляд Ноя был прикован к лепесткам сирени, склоненным к полу. Он напряженно приподнял плечи и на минуту нахмурился, словно грозовая туча. Затем, придя в себя, крепко ухватился за ручки кресла. Ной пристально посмотрел мне в глаза, и я моментально забыла не только о Джеке, но и обо всем остальном. То, как он смотрел на меня, то, как он это делал, как умел овладеть мною одним только взглядом, свойственно лишь ему одному. Он и раньше так делал. Наверное, мой взгляд так же действует и на него.



Глава VII

Первый раз

Все бывает в первый раз. Первый укус, первый шаг, первый день рождения – множество важных дебютов, когда ты молод. А потом, со временем, этих первых разов становится все меньше и меньше. Первый взгляд, первое соприкосновение руки, первая любовь… И точка. На самом деле после первой любви обычно наступает штиль, словно ты – на краю земли, словно ты – это конец всего; на твоем горизонте больше не будет важных дебютов, а лишь белый обветренный одинокий ледник, не нужный даже белому мишке. У нас с Ноем было много первых разов.

Мы выросли в одном нью-гэмпширском городишке под названием Милберг, он находится минутах в сорока (или двадцати, если по шоссе) от Манчестера. Когда мы учились в начальной школе, единственными ресторанами во всей округе были «Макдоналдс», «Милбергская пиццерия» и «Три бранч бар и гриль», если только ты не ветеран, – в этом случае можно было насладиться жареной рыбой в Ассоциации ветеранов.

Центр города состоял из крохотного парка и белой беседки, на которой вечно обсыпалась краска. Газоны в этом парке, как правило, были желтого или коричневого цвета, хотя и регулярно стриглись, а если не регулярно, то хотя бы по мере возможности. Помимо этого в центре был деревенский универмаг 1870 года, где можно было купить все по центу, магазин видеокассет размером с огромную ванную, парикмахерская и библиотека, которая из-за красного цвета больше напоминала ржавую лачугу.

Давным-давно, в детстве, мы с Ноем жили в квартале, где было примерно пятьдесят домиков под щипцовой крышей. Мой дом был желтым, а его – белым, у нас были прилегающие задние дворики.

Наши мамы были лучшими подругами. А папы, соответственно, лучшими друзьями. Наши девятнадцатилетние мамы забеременели примерно одновременно и, по велению судьбы, родили тоже почти одновременно. Я родилась 14 мая 1977 года, спустя четыре недели после рождения Ноя, которому посчастливилось стать среднеапрельским малышом. Иногда они называли нас «весенними птичками». Первые пятнадцать лет мы жили по соседству. Можно сказать, что мы были лучшими друзьями с самого рождения. Конечно же, у нас были отличия: у него были светлые волосы, у меня – темные, он – мальчик, я – девочка. Но в основном на этом наши различия и заканчивались.

Наши папы, лучшие друзья с колледжа, которые подцепили парочку цыпочек (наших мам) на весенних каникулах в Дейтоне, были офисными сотрудниками, пока наши мамы воспитывали нас и ухаживали за домом. На тот момент у моего папы была своя небольшая фирма, обувной магазин, о котором он мечтал с самого детства, – начинал он с одного-единственного продукта, шнурков, продавая их за прилавком одного из универмагов Манчестера. В свободное от бизнеса время он посещал вечерние курсы в колледже. Поэтому, говоря «офисный сотрудник», я имею в виду, что он занимался предпринимательством. Папа Ноя был самым обычным бухгалтером. Дорога на работу и обратно занимала у него почти два часа, поэтому он постоянно жаловался всем, кто его слушал.

Парни решили купить дома в одном жилом квартале, чтобы обрадовать жен, которые ужасно ностальгировали по своим домам во Флориде. Лучшим решением для всех стало «не разлучать девочек». Поначалу, а именно когда нам было около трех лет, мы целыми днями играли вместе, а когда вечером Ноя забирали домой, я чувствовала себя такой разбитой и неполноценной, словно одну из моих ног или легкое оторвали, отнесли в соседний дом и уложили там спать без меня. В пять мы впервые взялись за руки.

В восемь лет Ною стало интереснее играть с соседскими мальчишками. Поэтому мы начали видеться только по выходным. А поскольку я не была пацанкой и всегда восхищалась мамиными каблуками и макияжем, я не собиралась набивать головой мячи, лишь бы побыть рядом с Ноем. Но после того, что произошло, я была готова отдать все, лишь бы вернуться в прошлое и провести с ним каждую секунду его здоровой жизни. Я бы заставила себя полюбить футбол. Я бы каждый день чистила его бутсы.

Увы, в восемь лет у нас случилось первое расставание, что-то вроде того. Но при этом мы по-прежнему продолжали втайне от мальчишек проводить выходные вместе. У нас был свой шалаш с вымышленным шпионским оборудованием и широкими сосновыми стенами, где мы хранили все произведения Клэнси и Толкиена. А еще у нас был седельный тягач, где нас ждала новая порция первых разов.

Когда нам исполнилось десять, папа Ноя, для меня мистер Винет, к огромному сожалению мамы Ноя, решил, что больше не потерпит «идиотских пробок» и «тупоголовых водителей», и уволился из КПМГ. Он купил сломанный тягач у местного дистрибьютора картофельных чипсов и поставил ржавого монстра у себя на заднем дворе. Его план состоял в том, чтобы восстановить грузовик и открыть собственную компанию по грузоперевозке. В этом стальном корпусе хранилось как минимум три сотни мешков с чипсами – маленьких, как те, что выдают к сандвичам в столовых. Для нас это была настоящая мечта, воплотившаяся в реальность: тысячи пачек «Доритос», «Фрито-Лэй», «Сырные подушечки», «Жареные луковые кольца», чипсы «Лэйс» и святой грааль среди всех на свете снеков, великий и неповторимый «Читос». Я понятия не имею, почему дистрибьютор продал грузовик со всеми этими сокровищами, но какая разница?

В грузовик Ной не пускал никого, кроме меня, и, честно сказать, меня это подкупало. Поэтому в благодарность я никому об этом не рассказывала, даже своей маме. Тем не менее мы с Ноем просто обожали поедать сандвичи с колбасой и пить содовую, тайком оставленные мамой у двери кузова. Пару раз я видела, как она наблюдает за нами, прячась за ивой и хихикая. Когда меня звали ужинать мясным рулетом, запеканкой с тунцом или воскресным сандвичем со стейком – блюдо зависело от дня недели, – я бежала в наш желтый домик, сбрасывала кеды в «тамбуре» (так мои родители называли проход между входной дверью и прихожей) и запрыгивала маме на руки в одних носках. Она, держа меня одной рукой, полоскала что-то в раковине. Ее длинные тонкие пальцы гладили мою голову, и мы приступали к нашей вечерней болтовне: