Страница 4 из 27
Второй раз я читал книгу Бека с чувством гордости за нашу литературу военных лет. В то время я взялся перечитывать многие книги и сборники военного времени, в том числе и свои собственные. Мне хотелось проверить, насколько глубоко мы пахали эту военную тему тогда, в горячку войны. Я подходил к себе и другим с известным недоверием, которое порождается чувством дистанции. И надо сказать, что в общем это чувство недоверия, к счастью, не оправдалось. Все-таки мы написали во время войны много, и даже очень много, правды о ней, хотя среди этой правды попадалась порой и ложь, а чаще похожие на ложь умолчания. Но среди правды, написанной всеми нами о войне, одной из самых важных и дорогих правд была правда книги Бека "Волоколамское шоссе". И даже когда я читал ее во второй раз, эта книга стала мне еще дороже, чем в первый. Она была чужда всякого украшательства. Она была гола, точна, экономна. В ней не было ничего лишнего, и в ней даже мысленно не хотелось ничего исправлять. В ней, в этой книге, была самая настоящая война, написанная рукой талантливой, изобретательной, точной, не дрогнувшей перед трудностями задачи.
"Волоколамское шоссе" была и осталась одной из моих любимых книг о войне. Я убежден, и тут уж ни при чем личная моя любовь к этой книге, что это вообще одна из самых лучших книг о войне в нашей литературе. И хотя ее хорошо знают у нас и знают во всем мире, ей, этой книге, еще не полностью воздано по заслугам. Александр Бек прошел большую литературную дорогу. Написал много книг. Но мне хочется сказать не обо всем, а о самом мне дорогом из всего сделанного им до сегодняшнего дня - о "Волоколамском шоссе". Сказать с чувством уважения и благодарности к человеку, в трудное время написавшего ее, эту книгу, сильной, уверенной, бестрепетной рукой мастера, знающего свое дело.
Константин Симонов"
После этого отзыва излишне добавлять еще что-то. Все сказано предельно точно, нет здесь ни в одном слове преувеличений или вежливых, но пустых похвал. Мои собственные пристрастия, связанные с этой книгой, оставлю при себе. Скажу только, что тоже считаю ее одной из лучших книг о войне. Более того. Для меня в этой книге содержатся ответы на вопросы и о причинах наших поражений, и об истоках Победы. Но это мое личное, никому не хочу этого навязывать.
Единственное, добавлю то, что связано с днем сегодняшним. Самым, на мой взгляд, главным является то, что рассказ там ведет реально существовавший человек, командир батальона старший лейтенант Баурджан Момыш-Улы. И описаны там реальные события. Некоторые из них, кстати, нашли свое отражение в боевых документах 316-й (впоследствии 8-й гвардейской) стрелковой дивизии имени генерал-майора Ивана Васильевича Панфилова.
Вообще-то говоря, о книге рассказывать - занятие напрасное. Тем более, что ее можно легко найти, она, повторю, выложена в сети в открытом доступе. Скажу только несколько слов о том, что происходило после того, как в книге была поставлена точка. Арон Ильич Шнеер назвал Баурджана Момыш-Улы Героем Советского Союза. Это действительно так, но звание это было ему присвоено только в 1990 году, через восемь лет после его смерти.
Будучи гвардии полковником и командуя в конце войны гвардейской стрелковой дивизией, то есть, занимая генеральскую должность, он за войну имел не очень много для своего положения наград. Два ордена Красного Знамени, орден Красной Звезды. Вот, вроде бы, все его награды за войну. Известно, что еще Панфилов представлял его к ордену Ленина. После того, как генерал погиб, представление где-то затерялось, некому было проследить за его судьбой. Потом старший лейтенант Момыш-Улы, командуя уже полком, снова отличился, в ходе зимних боев под Москвой. Был представлен к званию Героя, но представление на каком-то этапе снова было положено под сукно. Объяснить эти случаи легко, если учесть его строптивость и нежелание подлаживаться под начальственное мнение. Судя по книге, единственный генерал, к которому он относился с предельным уважением и доверием, это был Иван Васильевич Панфилов. Но это как раз был командир, с которым не надо было ладить, достаточно было честно относиться к своим обязанностям.
И опять же получается, что произведения о подлинных событиях войны с участием подлинных ее героев утверждают одно. А некие произведения, основанные на событиях и героях, являющихся плодом творческого воображения, утверждают нечто совсем обратное. Иными словами, в данном случае вымысел пытается опровергнуть действительность.
Это, впрочем, не такое уж напрасное дело, как может показаться на первый взгляд. Вымысел, предложенный талантливой рукой, может иметь потрясающую силу. Вспомним пушкинское: "Над вымыслом слезами обольюсь..."
Тем не менее. Вымысел, пусть он будет самым талантливым и правдоподобным - это всего лишь вымысел. Игра ума и чувств.
И снова. Мир идей, отстаиваемый подлинными героями и обстоятельствами их жизни. И противостоящий ему мир художественных образов, несущих идеи, враждебные миру подлинных героев.
Все это, вместе взятое, находит самое свое прямое отражение в общей картине давнего идейного противостояния. Оно явственно обрамляет существо противоречий между комплексом идей исторической правоты России и комплексом идей ее исторической вины и ущербности. И обрамление это, как чутко уловил Сергей Шаргунов, проходит по личностной линии отечественной истории. Ее герои, их жизнь, их борьба, их свершения - вот тот стержень, который наполняет ее жизненной силой и достоверностью. Не говоря уже о силе их примера, позволяющего воспитывать новые поколения в стремлении быть не хуже своих предков. Выказать им свое уважение и признательность повторением их усилий и преодолений. Перерезать эту связь - и не будет больше в будущем никаких усилий и преодолений.
А потому снова заметим, что, как правило, герои эти, подлинные герои российской истории, утверждают историческую правоту своего Отечества. В то же самое время идеи его неполноценности выражают обычно художественные литературные персонажи. И отстаиваемые ими некие умозаключения. Так они рядом и стоят. Подвиги и умозаключения. В том числе так же рядом стоят неизбежно и рассуждения по поводу этих подвигов.
В повести "Волоколамское шоссе" Момыш-Улы говорит автору: "Мир хочет знать, кто мы такие. Восток и Запад спрашивают: кто ты такой, советский человек? Мы об этом сказали на войне. Сказали не этим болтливым языком, которому нипочем солгать, а языком дисциплины, языком боя, языком огня. Никогда мы так красноречиво о себе не говорили, как на полях войны, на полях боя..." Он будто чувствовал, будто понимал, что придет время, и они вот так будут стоять друг против друга - язык подвига и болтливый язык, которому нипочем солгать.
Но, отметив это противостояние, давайте задумаемся. Неужели всего этого не видят, неужели не понимают этого люди, которые пытаются поставить Россию на колени? Сначала для покаяния, конечно. А потом будет видно, для чего еще она пригодится, эта поза...
Давайте не будем считать этих людей неумными. Все это они тоже прекрасно видят и понимают. И, конечно же, такое положение не может их устраивать. А потому оно обязательно должно ими исправляться. Каким образом?
Выходов отсюда может быть два. Первый. Найти своих собственных героев и возвеличить их деяния для воспитания чувства стыда за Россию. Таких, возможно, и можно было бы найти. Долгая и густонаселенная российская история оставила множество персонажей самого разного сорта. В том числе, и таких. Но вряд ли они будут приняты в России с достаточной степенью толерантности и политической корректности. И признаны героями равноценными. Или просто героями.