Настенька

– Ладно, не буду комментировать, я больной человек и прошу меня не беспокоить и не обсуждать!

– Хорошо, больше не буду, – сразу согласился Иван.

Утром, когда он проснулся, чтобы отправиться на работу, Северина хлопотала по дому, а в печи весело потрескивал огонь.

– Ты зачем встала? – рассердился Иван, – Разве за сутки ты успела поправиться?

– Во-первых, не сутки, а уже двое. Я ещё никогда так долго не отдыхала. Приглашаю к столу, позавтракай, потом пойдёшь на автобус.

– Я не успею, – ответил Иван.

– Без завтрака я не отпущу. Всё успеешь, если будешь не рассуждать, а выполнять.

Пришлось Жукову подчиниться. Он мелкими глотками отпивал горячий чай, торопясь и обжигаясь. Через пять минут соскочил со стула и стал торопливо одеваться.

– Автобус ждать не будет, – сказал он, – Хотя водители успели привыкнуть к тому, что я по утрам сажусь в автобус. Раньше, когда я ездил только на выходные дни, был пассажиром случайным, а теперь стал постоянным.

– Где-нибудь ещё не стань постоянным. Я же не знаю, куда ты ездишь! – пошутила Северина.

– Никуда я теперь от вас не уеду. Вот дождусь дочку и буду ездить с ней вместе, а деду ребёнок тоже будет в радость.

– Вечером будем ждать, покормлю, а потом надо проверить сети. Жалко, если рыба испортится. Правда, порченая рыба тоже сгодится на приваду или на корм, но это на крайний случай.

– Всё, я побежал, – сказал Иван и сразу юркнул за дверь.

Утро долго серело, не решаясь превратиться в день. Густой слой облаков слабо пропускал лучи висевшего над горизонтом солнца. Само солнце не показывалось, скрываясь в тучах, но небо в том месте, где оно висело, заметно отличалось светлым тоном.

Николай Николаевич тоже поднялся, но из дому не выходил. Он разложил свои охотничьи боеприпасы, собираясь изготавливать дробь. Скорее даже не дробь, а нечто на неё похожее из нарезанных свинцовых прутьев, которые он сам отливал. В магазине дробь отсутствовала и неизвестно, когда она появится вновь, а домашние запасы оскудели. Вот Завьялов и решил их пополнить. Дробь изготавливали самостоятельно все охотники, которые занимались промыслом. Она только немного уступала дроби, купленной в магазине, была не круглой и немного дробинки отличались друг от друга по размеру, но для охоты вполне годились, если не стрелять с большого расстояния.

– Я, Северина, пополню твои запасы, – сказал он, позавтракав и расположившись возле печи прямо на полу.

– А сам что, стрелять не будешь?

– Буду, не буду, а главный охотник теперь ты.

– Главный охотник теперь у меня в животе, я с ним тоже не очень много наохочусь! После приключений я боюсь ходить одна в лес, не за себя боюсь, а за ребёнка. Скоро буду мамой, а не охотником.

– Ничего, вместе мы всё одолеем. Иван стал хорошим помощником. Я, правда, что-то стал сдавать, наверно стал старый. Тянет всё время полежать.

– Ну, и лежи! Кто тебя заставляет работать? Отдыхай, набирайся сил.

– Как-то неприлично лежать, когда все работают. Я к этому не привык. Буду чередовать лежанку с работой. После обеда отдохну, буду ждать Ивана. Вечером в темноте проверим сети.

– А меня разве уволил? Я тоже пойду с вами, хоть прогуляюсь.

– Какой из тебя работник, если только очухалась? Дай немного организму прийти в себя.

– Вот на озере и буду в себя приходить. Вы будете работать, а я путаться под ногами. Без меня ты и лунки не найдёшь!

– Найду, если поставила сетки по старым ориентирам.

– Я, пожалуй, баню сегодня тоже истоплю. Она ещё не остыла, много времени не займёт, а вечером после рыбалки помоюсь. После твоего лекарства семь потов вышло. Куда ты столько заготовок отлил? Дроби не на один год хватит!

– Заготовлю впрок, чтобы к этой работе не возвращаться. Будет дробь лежать где-нибудь в холодке. Старых аккумуляторов не жалко. Сама видела, сколько их оставили в лесу после упразднения леспромхоза. Вот они и сгодились для хорошего дела, и лес будет чище. Кругом только польза! Порох делать не умею, а дроби наделаю, – ответил Николай Николаевич.

– Сегодня у нас будет суп из глухаря. Повозилась я с ним, но разделала. Он успел промёрзнуть и отвердеть. А какой запах из чугуна! Суп сварился давно, томится на слабом огне на плите. Как есть захочешь, будем обедать. Меня на еду что-то не очень тянет, а тебя после казённых харчей надо откармливать. В больнице наверняка кормили супом из проса или солёных огурцов. У них так принято: и людей накормят, не дав умереть с голоду; и сэкономят; не разжиреешь, но и с голоду не помрёшь. Я тебя откормлю. Завтра сварим настоящую рыбацкую уху из голов и печёнок. Ивана там тоже никто не накормит, будет почти сутки питаться всухомятку. Он и утром ничего не поел.

Северина не умолкала. Чувствовалось, что ей намного легче. Она радовалась, что вернулся дед, что они живут опять, как прежде; как они жили много лет, пока не пришла в дом беда в виде правоохранительных органов. Она сейчас радовалась и наступившему новому дню; и хорошей погоде; и тому, что проводила утром Ивана на работу; и теплу в доме. А ещё она думала о новом зародившемся существе, которое живёт в ней и очевидно прислушивалось к тому, что она говорит.

Интуитивно Северина понимала, что ребёнок её голос пока слышать не может, но он должен чувствовать то, что чувствует она. Легче сейчас ей, значит, легче и ему. Она с некоторых пор стала чувствовать и решать за двоих.

– Дедушка, ты бы пообедал да отдохнул, – сказала она.

– Работу доделаю, потом пообедаю и немножко отдохну до прихода Ивана. Я привык к больничному режиму, где после обеда всегда был отдых. Там в это время даже уколы и процедуры не делают. Мужики в это время свои процедуры принимали, понимая, что никто не побеспокоит. Сердечники, а стопку-другую пропускали, чтобы не засохнуть и не зачерстветь.

– И ты грешил?

– Сначала я даже смотреть не мог, а потом пару раз по стопке выпил. Они не магазинным угощали, а своим. Меня знают, поэтому в покое не оставляли, всегда приглашали.

– Ну, вы и больные! А как же доктора?

– Доктора такие же люди, а мы наше собственное лечение не афишировали. Одно другому не мешает. На фронте нам тоже давали сто грамм, иначе совсем бы тоска съела. Фашист он тоже всегда носил с собой фляжку со шнапсом, но они и наш самогон хорошо пили, предпочитали пить при случае его, чем свой шнапс.

– Дедушка, ты меня не учи плохому.

– А чего тебя учить? Ты меня сама научить можешь! Как-то незаметно превратилась из ребёнка во взрослую девушку. Смотри, какая красавица, а я всё считал тебя маленькой!

– Из маленькой я давно выросла.

– Вот и я говорю, что время летит незаметно. Маленькие становятся большими, а большие старыми и немощными. Так уж в природе устроено.

Иван приехал под вечер.

– Всё, у меня наступили законные выходные дни! – сказал он, – Несколько отгулов предоставили вперёд, в счёт будущего полевого сезона. Там мы работаем без праздников и выходных дней.

– Садись к столу, я тебя накормлю, – сказала Северина, – Сегодня суп из глухаря, которого ты нёс.

– Вот хорошо! Я что-то проголодался.

– Это я знаю. Ты попросишь щепотку соли, а потом скажешь, что негде переночевать. Садись и не оправдывайся! Поешь, а потом решишь – помощник ты нам или нет. Мы собираемся на озеро, проверять сети.

– Это я пойду на озеро, а ты-то куда?

– Без меня ты ничего не наловишь, – категорично заявила Северина, – Ты будешь работать, а я контролировать, чтобы не сачковал и не гнал брак. Знаем мы вас городских!

Николай Николаевич, услышав голоса, вышел на кухню.

– Я, пожалуй, наотдыхался, буду собираться. Иван, я тебя не тороплю. Всё равно уже темно, часом раньше, часом позже, не имеет значения. Ты не торопись, ужинай, пей чай, а, когда справишься, тогда и пойдём.

– На ужин мне хватит двадцати минут. Я знал, что пойдём на озеро, поэтому к подвигам готов.

Через час рыбаки вереницей отправились на рыбалку. Северина каким-то чутьём в темноте угадывала верное направление. Озеро выглядело абсолютно белым и ровным. Труженик-ветер зализал на поверхности снега все неровности и шероховатости. Лыжни от предыдущих посещений не осталось и в помине. На открытой поверхности озера насквозь пронизывал ветер, от которого некуда укрыться и спрятаться. Рыбаки, привыкшие к капризам природы, не обращали на него никакого внимания.