Страница 9 из 10
– Прелесть какая, а? – Он наклонился к девочке, и та схватила его за усы. – Это кто дергает дядю за усы? – тоненьким голоском просюсюкал Ламбиазе. – Кто хочет украсть у дяди усы?
– Начальник полиции Ламбиазе, по-моему, вы недостаточно серьезно подходите к этому делу.
Ламбиазе кашлянул и выпрямился.
– Ладно. Что мы имеем? Сейчас пятница, девять вечера. Я подам запрос в Управление по делам семьи, но с учетом снегопада, выходных и расписания паромов сомневаюсь, что кто-нибудь доберется сюда раньше понедельника. Попробуем вычислить мать или отца. Вдруг эту начинающую воровку кто-то ищет.
– Майя, – произнесла Майя.
– Тебя зовут Майя? – опять засюсюкал Ламбиазе. – Чудесное имя. – Ламбиазе снова откашлялся. – Кто-то должен побыть с ней в выходные. Мы с ребятами можем по очереди за ней присмотреть. Или…
– Не стоит, – сказал Эй Джей. – Все-таки полицейский участок не самое подходящее место для ребенка.
– Вы что-нибудь знаете об уходе за детьми? – спросил полицейский.
– Это же только на выходные. Разберусь. Позвоню свояченице. А если она чего-то не знает, спрошу у Гугла.
– У Гугла, – повторила девочка.
– «Гугл»! Трудное слово! – удивился Ламбиазе. – Хорошо, зайду к вам в понедельник. Странная штука жизнь, верно? Один крадет у вас книгу, другой оставляет вам ребенка.
– Да уж, – кивнул Эй Джей.
По дороге домой Майя непрерывно рыдала, меняя тональность от воя новогодней дудки до рева пожарной сирены. Эй Джей сообразил, что девочка проголодалась, но вопрос, чем кормить двадцатипятимесячного ребенка, поставил его в тупик. Он оттянул Майе губу, чтобы посмотреть, есть ли у нее зубы. Зубы были, и она попыталась ими воспользоваться, чтобы укусить его за палец. Набрав в Гугле: «Чем кормят ребенка двадцати пяти месяцев?» – он выяснил, что дети в этом возрасте обычно едят то же, что родители. Откуда было Гуглу знать, какой дрянью питался Эй Джей. Холодильник у него был забит готовой быстрозамороженной едой, по большей части перченой. В поисках помощи он позвонил свояченице.
– Исмей, прости, что беспокою, – произнес он в трубку. – Ты, случайно, не знаешь, чем кормят двадцатипятимесячных детей?
– Зачем тебе? – сдавленным голосом спросила она.
Эй Джей объяснил, что ему в магазин подбросили ребенка, и Исмей, немного помедлив, обещала приехать.
– Уверена? – спросил ее Эй Джей. Исмей была на седьмом месяце беременности, и ему не очень хотелось ее тревожить.
– Уверена. Молодец, что позвонил. Величайшего писателя всех времен и народов нет в городе, а у меня все равно последние пару недель бессонница.
Не прошло и получаса, как на пороге появилась Исмей с пакетом домашней стряпни: овощами для салата, лазаньей с тофу и половиной яблочного крамбла.
– Больше ничего не успела, – сказала она.
– Да что ты, все отлично, – похвалил ее Эй Джей. – Моя кухня плохо приспособлена.
– Твоя кухня – это место преступления, – не согласилась она.
При виде Исмей Майя заплакала.
– Наверное, по маме скучает, – предположила Исмей. – Может, я похожа на ее маму?
Эй Джей кивнул, хотя ему показалось, что Майя просто испугалась. У Исмей была модная стрижка, благодаря которой ее ярко-рыжие волосы колючками торчали в разные стороны, светлые глаза, бледная кожа и длинные тонкие руки и ноги. Черты ее лица были чуть крупнее, а движения – чуть резче, чем нужно. Беременность сделала ее похожей на похорошевшего Горлума. Она могла напугать ребенка одним своим хорошо поставленным голосом, наполнявшим собой все помещение. За те пятнадцать – или около того – лет, что Эй Джей знал Исмей, она, по его наблюдениям, постепенно менялась, как меняется стареющая актриса, начавшая с Джульетты, перешедшая к Офелии, потом к Гертруде и, наконец, к Гекате.
Исмей поставила разогревать лазанью.
– Покормить ее? – предложила она Эй Джею.
Майя посматривала на нее с подозрением.
– Не надо, я сам, – отказался он и повернулся к Майе: – Ты умеешь пользоваться ложкой и вилкой?
Майя проигнорировала его вопрос.
– У тебя нет детского стульчика, – сказала Исмей. – Надо ее куда-то усадить, чтобы она не упала.
Эй Джей посадил Майю на пол, соорудив из издательских пробников конструкцию в виде буквы «П» и обложив ее изнутри подушками.
Первая ложка лазаньи не встретила сопротивления.
– Надо же, как просто, – удивился Эй Джей.
Но при второй попытке Майя в последний момент отвернулась, и содержимое ложки, включая соус, обильно оросило Эй Джея, подушки и стены книжного форта. Майя тут же снова обернула к Эй Джею сияющее личико, убежденная, что сыграла невероятно остроумную шутку.
– Надеюсь, ты не собирался все это читать, – вздохнула Исмей.
После ужина они уложили малышку спать на матрасике во второй спальне.
– Почему ты не оставил ее в участке? – спросила Исмей.
– Мне показалось, что ей там будет плохо, – ответил он.
– Ты же не хочешь ее удочерить? – Исмей погладила себя по животу.
– Конечно нет. Побуду с ней до понедельника.
– Может, мать передумает и вернется, – сказала Исмей.
Эй Джей протянул ей записку.
– Бедняга, – ахнула Исмей.
– Бедняга, – согласился Эй Джей. – Но я бы так не смог. Не смог бы подбросить своего ребенка в книжный магазин.
– Надо думать, у девочки были на то свои причины, – пожала плечами Исмей.
– С чего ты взяла, что она девочка? Может, это женщина средних лет, попавшая в безвыходное положение.
– Мне кажется, такое письмо могла написать девчонка. Плюс почерк, – объяснила Исмей, запуская пятерню в свои коротко стриженные волосы. – Как ты вообще?
– Нормально, – успокоил ее Эй Джей, ловя себя на мысли, что за несколько последних часов ни разу не вспомнил ни о «Тамерлане», ни о Ник.
Исмей, не слушая возражений Эй Джея, вымыла посуду.
– Я не могу ее оставить, – повторил Эй Джей. – Я живу один. Лишних денег у меня практически нет, а магазину далеко до процветания.
– Конечно, – сказала Исмей. – С твоим образом жизни… – Она вытерла тарелки и поставила их в шкаф. – Хотя немножко свежих овощей в рационе тебе точно не повредит.
Исмей чмокнула его в щеку. Как она похожа и одновременно не похожа на Ник, подумал Эй Джей. Порой ему было невыносимо больно оттого, что они были так похожи (лицом и фигурой); порой – оттого, как разительно непохожи (умом и характером).
– Если еще понадобится моя помощь, дай знать, – сказала Исмей на прощание.
Хотя Ник была младше сестры, она всегда заботилась об Исмей. Она полагала, что та являет собой наглядный пример того, как человек может сам себе испортить жизнь. Исмей поступила в колледж потому, что ей понравились его фотографии в буклете; выскочила замуж потому, что ее жених шикарно выглядел в смокинге; пошла работать в школу потому, что посмотрела потрясающий фильм про учительницу.
«Бедная Исмей, – говорила Ник. – Сколько горьких разочарований!»
«Ей наверняка хотелось бы, чтобы я внимательней относился к ее сестре», – подумал Эй Джей.
– Как постановка? – поинтересовался он у Исмей.
Исмей заулыбалась, мгновенно став похожей на маленькую девочку.
– Честное слово, Эй Джей, я и не знала, что ты в курсе.
– «Салемские ведьмы»[4], – произнес он. – Твои ученики прибегали в магазин за книжкой.
– Тогда понятно. Между нами, дурацкая пьеса. Но девчонки в восторге – галдят, кривляются, и больше им ничего не надо. В отличие от меня. На репетиции не прихожу без пузырька тайленола. Надеюсь, под эти визги и вопли они хоть что-нибудь узнают об американской истории. Я и выбрала эту пьесу только потому, что в ней много женских персонажей – меньше слез, когда распределяешь роли. Хотя теперь, когда приближается время родов, мне все чаще кажется, что зря я взялась за эту историю. Слишком трагично.
Чувствуя себя в долгу перед Исмей за ужин для девочки, Эй Джей предложил:
– Хочешь, помогу вам раскрасить задник? Или программки распечатаю?
4
В русских переводах пьеса Артура Миллера The Crucible издавалась и шла на сцене под разными названиями: «Салемские колдуньи», «Суровое испытание». – Прим. ред.