Страница 95 из 130
- Да, пожалуй, будет с меня, только в плечах пошире. Вот хоть бы с этого молодца, - сказал Кольцо, оборачиваясь на одного из своих товарищей, здорового детину, который, принесши огромную охапку оружия и свалив ее на землю, стоял позади его с разинутым ртом и не переставал дивиться то на золотую одежду царя, то на убранство рынд, окружавших престол. Он даже попытался вступить потихоньку с одним из них в разговор, чтобы узнать, все ли они царевичи. Но рында посмотрел на него так сурово, что тот не возобновлял более вопроса.
- Принести сюда, - сказал царь, - большую броню с орлом, что висит в оружейной на первом месте. Мы примерим ее на этого пучеглазого.
Вскоре принесли тяжелую железную кольчугу с медною каймой вокруг рукавов и подола и с золотыми двуглавыми орлами на груди и спине.
Кольчуга была скована на славу и возбудила во всех одобрительный шепот.
- Надевай ее, тюлень! - сказал царь.
Детина повиновался, но, сколько ни силился, он не мог в нее пролезть и допихнул руки только до половины рукавов.
Какое-то давно забытое воспоминание мелькнуло при этом виде в памяти Иоанна.
- Будет, - сказал Кольцо, следивший заботливо за детиной, - довольно пялить царскую кольчугу-то! Пожалуй, разорвешь ее, медведь! Государь, - продолжал он, - кольчуга добрая и будет Ермолаю Тимофеичу в самую пору, а этот потому пролезть не может, что ему кулаки мешают. Этаких кулаков ни у кого нет, окроме его!
- А ну-ка, покажи свой кулак! - сказал Иоанн, с любопытством вглядываясь в детину.
Но детина смотрел на него в недоумении, как будто не понимая приказания.
- Слышь ты, дурень, - повторил Кольцо, - покажи кулак его царской милости!
- А коли он мне за то голову срубит? - сказал детина протяжно, и на глупом лице его изобразилось опасение.
Царь засмеялся, и все присутствующие с трудом удержались от смеха.
- Дурак, дурак! - сказал Кольцо с досадою, - был ты всегда дурак и теперь дураком остался!
И, высвободив детину из кольчуги, он подтащил его к престолу и показал царю его широкую кисть, более похожую на медвежью лапу, чем на человеческую руку.
- Не взыщи, великий государь, за его простоту. Он в речах глуп, а на деле парень добрый. Он своими руками царевича Маметкула полонил.
- Как его зовут? - спросил Иоанн, все пристальнее вглядываясь в детину.
- А Митькою! - отвечал тот добродушно.
- Постой! - сказал Иоанн, узнавая вдруг Митьку, - ты, никак, тот самый, что в Слободе за Морозова бился и Хомяка оглоблей убил?
Митька глупо улыбнулся.
- Я тебя, дурня, сначала не признал, а теперь вспоминаю твою рожу!
- А я тебя сразу признал! - ответил Митька с довольным видом, - ты на высоком ослоне у самого поля сидел!
Этот раз все громко засмеялись.
- Спасибо тебе, - сказал Иоанн, - что не забыл ты меня, малого человека. Как же ты Маметкула-то в полон взял?
- Жовотом навалился! - ответил Митька равнодушно и не понимая, чему опять все захохотали.
- Да, - сказал Иоанн, глядя на Митьку, - когда этакий чурбан навалится, из-под него уйти нелегко. Помню, как он Хомяка раздавил. Зачем же ты ушел тогда с поля? Да и как ты из Слободы в Сибирь попал?
Атаман толкнул Митьку неприметно локтем, чтобы он молчал, но тот принял этот знак в противном смысле.
- А он меня с поля увел! - сказал он, тыкнув пальцем на атамана.
- Он тебя увел? - произнес Иван Васильевич, посматривая с удивлением на Кольцо. - А как же, - продолжал он, вглядываясь в него, - как же ты сказал, что в первый раз в этом краю? Да погоди-ка, брат, мы, кажется, с тобой старые знакомые. Не ты ли мне когда-то про Голубиную книгу рассказывал? Так, так, я тебя узнаю. Да ведь ты и Серебряного-то из тюрьмы увел. Как же это, божий человек, ты прозрел с того времени? Куда на богомолье ходил? К каким мощам прикладывался?
И, наслаждаясь замешательством Кольца, царь устремлял на него свой проницательный, вопрошающий взгляд.
Кольцо опустил глаза в землю.
- Ну, - сказал наконец царь, - что было, то было; а что прошло, то травой поросло. Поведай мне только, зачем ты, после рязанского дела, не захотел принести мне повинной вместе с другими ворами?
- Великий государь, - ответил Кольцо, собирая все свое присутствие духа, - не заслужил я еще тогда твоей великой милости. Совестно мне было тебе на глаза показаться; а когда князь Никита Романыч повел к тебе товарищей, я вернулся опять на Волгу, к Ермаку Тимофеичу, не приведет ли бог какую новую службу тебе сослужить!
- А пока мою казну с судов воровал да послов моих кизилбашских на пути к Москве грабил?
Вид Ивана Васильевича был более насмешлив, чем грозен. Со времени дерзостной попытки Ванюхи Перстня, или Ивана Кольца, прошло семнадцать лет, а злопамятность царя не продолжалась так долго, когда она не была возбуждена прямым оскорблением его личного самолюбия.
Кольцо прочел на лице Иоанна одно желание посмеяться над его замешательством. Соображаясь с этим расположением, он потупил голову и погладил затылок, сдерживая на лукавых устах своих едва заметную улыбку.
- Всякого бывало, великий государь! - проговорил он вполголоса. - Виноваты перед твоею царскою милостью!
- Добро, - сказал Иоанн, - вы с Ермаком свои вины загладили, и все прошлое теперь забыто; а кабы ты прежде попался мне в руки, ну, тогда не прогневайся!..
Кольцо не отвечал ничего, но подумал про себя: «Затем-то я тогда и не пошел к тебе с повинною, великий государь!»
- Погоди-ка, - продолжал Иоанн, - здесь должен быть твой приятель!
- Эй! - сказал он, обращаясь к царедворцам, - здесь ли тот разбойничий воевода, как бишь его? Микита Серебряный?
Говор пробежал по толпе, и в рядах сделалось движение, но никто не отвечал.
- Слышите? - повторил Иоанн, возвышая голос, - я спрашиваю, тут ли тот Микита, что отпросился к Жиздре с ворами служить?
На вторичный вопрос царя выступил из рядов один старый боярин, бывший когда-то воеводою в Калуге.
- Государь, - сказал он с низким поклоном, - того, о ком ты спрашиваешь, здесь нет. Он тот самый год, как пришел на Жиздру, тому будет семнадцать лет, убит татарами, и вся его дружина вместе с ним полегла.
- Право? - сказал Иоанн, - а я и не знал!.. Ну, - продолжал он, обращаясь к Кольцу, - на нет и суда нет, а я хотел вас свести да посмотреть, как вы поцелуетесь!