Дневники Берии

Морган ответил:

– Если издатели не предъявят иск за подделку – а они скорее не сделают этого, так как книга оказалась доходной – я не вижу, что вы в этом случае сможете сделать?

– Моя задача – установить, что это на самом деле подделка, – сказал Фром, – и отыскать авторов, а что делать дальше – пусть решают в госдепартаменте. А каковы взгляды Дробнова? Наверное, он антикоммунист?

Морган пожал плечами:

– Не более, чем кто-нибудь другой. Он заочно осужден па десять лет тюрьмы за отъезд из Союза.

– Он знает грузинский?

– Трудно сказать, он никогда об этом не говорил.

– Он когда-нибудь принадлежал к какой-нибудь подпольной группе?

– Наверное, нет. Мы за этим строго следим. Мы стараемся придерживаться политического нейтралитета, мистер Фром. И избегаем явной пропаганды, – Морган дежурно улыбнулся.

– Я наводил справки в Украинской социалистической партии и в других местах, – сказал Фром. – Все категорически отрицают причастность к книге. Хотя многие считают, что это подлинник.

Морган вздохнул:

– В том-то и дело. Я тоже ломал голову над тем, подлинник ли это. Мы, конечно, упомянули об этих дневниках в наших передачах, но не выразили четкого мнения.

– У нас проблемы посложнее, – вздохнул Фром. – А какой паспорт у Дробнова?

– Временный немецкий, хотя он прожил на Западе уже десять лет. Никак не хочет терять советское гражданство. Славянская сентиментальность!

– Тем хуже для него! Ему приходится возиться с визами при переезде из страны в страну. У вас есть его фотография?

– Да, в личном деле.

– Дайте мне, пожалуйста, одну-две копии. А как он выглядит?

– Очень массивный, невысокий. Мясистое лицо, начал лысеть.

Фром заметил:

– Это сходится с описанием, которое мы получили у издателей в Нью-Йорке. – Он встал. – Ну пока все, мистер Морган. Остались только копии с фотографии.

– Я сейчас же распоряжусь об этом, – Морган приятно улыбнулся, открывая перед гостем дверь.

Макс Фром оставил себе одну фотографию, а остальные отправил в Лэнгли, Вирджиния. Позвонил агентам в Лондоне, Париже. Женеве, Риме, Вене, Стокгольме и дал задание проследить передвижение временного немецкого паспорта Дробнова Бориса за последние пять месяцев.

К шести вечера он получил ответы, в пяти случаях сообщалось, что Дробнов получал визы в Италию, Англию, Францию, Австрию и Швейцарию. Фром распорядился уточнить подробности его пребывания в этих странах через местную полицию.

Фром продолжил расспросы на радио и установил, что Дробнов в последнее время был близок с английским писателем Томом Мэлори, уволившимся с радио одновременно с Дробновым. Он вновь связался с агентами и дал указания установить, сопровождал ли Дробнова в поездках Томас Мэлори. Агент в Вене вскоре сообщил подробности вечера Фланагана в Будапеште.

Фрому многое стало ясно. Дробнов и Мэлори написали эту книгу вдвоем. Нашли подходящую бумагу, машинку с грузинским шрифтом и организовали перевод книги на менгрельский. А венгра использовали как автоpa письменного свидетельства, которое теперь находится в банке в Нью-Йорке. Фром признавался себе, что план был гениально прост. Ему оставалось только радоваться тому, что наказание преступников не входило в круг его обязанностей.

На следующий день он уже располагал информацией, полностью подтверждающей его предположения. Более того, ему удалось обнаружить переводчика. В одном из отчетов говорилось, что Дробнов и Мэлори заезжали ненадолго в Кембридж; они же во Франции останавливались в отеле вместе с гражданкой Израиля Татаной Бернштейн, уроженкой Грузии. Бернштейн оказалась именно той женщиной, которая дала британской газете сенсационное интервью об ее изнасиловании Берией.

Агенты предоставили массу других сведений о троице, в том числе и адрес отеля во Франции в Вердене, где они останавливались шесть дней тому назад.

Прямых доказательств преступления не было, но и не было сомнений в том, что оно имело место. Фром отправил соответствующий доклад в Лэнгли и ждал дальнейших указаний.

На следующее утро он выехал во Францию.

Это был маленький городишко, расположенный у реки. Через реку был перекинут узкий мост. Неподалеку от моста находилось кафе, где рабочие закусывали по дороге на виноградники, а пенсионеры играли в домино.

Отель соединялся стеклянной верандой с рестораном. В номерах отеля с громадными окнами, задернутыми темно-красными шторами, имелись большие кровати и просторные ванные, отделанные плиткой из камня. Борис выбрал его из стратегических и сентиментальных соображений: он находился в двух часах езды от Женевы недалеко от швейцарской границы, был самым центром винодельческого рая и весь утопал в виноградниках.

Мы находились здесь уже неделю. Борис уехал в Цюрих, чтобы завершить договор о переводе денег за границу. На следующий день мы должны были открыть отдельные счета в банке: триста тысяч долларов на имя Татаны и по миллиону триста пятьдесят тысяч на мое имя и Бориса.

В отеле было мало проживающих, но ресторан ни когда не пустовал: многие туристы заезжали сюда пообедать по дороге на юг. Из постоянных посетителей выделялись три полных француза в темных костюмах, по виду торговцы вином; они ели много и всегда в полном молчании. За соседним столиком сидел и пил воду бледный мужчина, приехавший накануне; рядом с ним располагались коротышка с женой, огромной женщиной с громким голосом; она была очень болтлива.

Мы с Татаной собирались на экскурсию. Владелец отеля, которому мы импонировали, приготовил для нас холодный ленч и бутылку вина. День был ясный и тихий – к обеду, видимо, могла разыграться жара.

Мы решили ехать по желтой дороге в Боне и затем в Туили. Татана радостно говорила, как мечтает осесть навсегда во Франции – купить заброшенную виллу, отремонтировать ее, обставить и устраивать грандиозные званые вечера, приглашать друзей и знакомых. За последнее время она очень изменилась и, кажется, отдавала предпочтение мне. Она по-прежнему ласково обращалась с Борисом, но я знал, что она уже больше не спала с ним. Со мной она истово предавалась любви, но вместе с тем стала еще более отчужденной и загадочной.