Страница 23 из 56
Теперь, обозревая свою бодрую рать, он с удовольствием подставлял лицо яркому солнцу, вдыхал пьянящий аромат распускающихся почек, цветов и оживающей земли, вперемешку с запахом вездесущего дыма от очагов и костров. За князем постоянно следовал Семик, Ломонос и Тороп.
От источника у капища тропа шла с небольшим уклоном на северо-запад среди густых зарослей кустарника и высокой прошлогодней сухой травы. То и дело кустарник сменялись лесом, таким густым, что тропинка терялась среди стволов. Отрядам приходилось идти врассыпную до следующей прогалины. Было непонятно, как среди этого буйства растительности находили дорьгу встречные селяне и торговцы.
И тех и других было здесь много. Сербы, хорваты и моравы шли поодиночке и целыми семьям работать на свои поля и лесные вырубки, расположенные по всей округе. Многие шили на заработки в сёла и деревни. Среди них были плотники с пилами и топорами, кузнецы со своими инструментами, ткачихи с веретёнами и колками, сапожники с кусками выделанной кожи. Для Стовова это было непривычно, наблюдать, чток0 ремесленники не привязаны к одному хозяину-князю, а сами могут выбирать, где им работать. Только многолюдием и безвластием военной поры можно было это обьяснить. Приветливо улыбаясь всем встречным, ремесленники и крестьяне кланялись до земли незнакомым воинам, едва не роняя соломенные и войлочные шапки. Они на забавном славянском наречии шутили с проводником Тихомиром о жадных добытчиках соли, кошках и легкомысленных девицах. Торговцев тоже было много. Это были и местные, имеющие дела среди окружающих городов и селений и пришлые, идущие издалека и далёко, разные франки, бавары, поляне и поморы. Одни везли в основном сыр, колбасы и сало, а другие оружие, янтарь и меха с севера. На восток шли волы и лошади навьюченные сундуками с шёлком и драгоценной посудой. Волы, лошади и повозки создавали на тропе и вокруг неё постоянные заторы и путанницу. Об аварах, отрядах короля Само и франках, от селян и торговцев были получены противоречивые вести. Одни говорили, что Оломоуц занят аварами, другие говорили, что Само выбил их оттуда, а третьи говорили, что Само отступил за Судеты и в Оломоуце теперь никаких сил нет. Князь из-за этого всего злился. Он то требовал разогнать всех с помощью оружия, то приказывал обходить стороной, что занимало не меньше времени и усилий.
- Добрый властелин, и трусливый захватчик, - гдядя на это сказала Ясельда, измученная необходимостью постоянно слезать с лошади и идти пешком, чтобы не испортить в зарослях одежду и не разодрать лицо и волосы, - тут надо, быть может, просеку делать, как отец делал во время походов в Биармию.
- Может так и быстрее пройдём, чем плутая, моя госпожа, - ответила одна из её служанок.
- Когда же это всё кончится? - спросила сама себя Ясельда, закатывая вверх глаза, - ненавижу эту жизнь!
- А я чувствую, что за два месяца плена, начала забывать дом, мать и привыкать к этой неустроенности, словно всегда так жила, - ответила сестре Ориса, и её девичье лицо сделалось почти весёлым, - в горнице было тепло, а здесь занятно, и Стовов, если вернёт нас обратно отцу целыми, не будет таким уж злыднем.
- Ох, княжны, не верится в это, и гадания всё смерть и поругание нам предсказывают, - со вздохом сказала на это другая служанка, - только и надежды, что на вашу знатность и его страх перед вашим отцом!
- Раньше Вишена всё нас защищать пытался, а теперь он убит, и дикари из варяжских мест говорят, что из-за нас, - сказала служанка, которую Стовов сделал свое наложницей, - мы на краю гибели все.
После этого можно было заметить, что уголки рта у Ясельды задрожали, а глаза заблестели от подступающих слёз.
В конце концов проводник Тихомир посоветовал князю сойти с тропы. Проходящая восточнее этих мест основная дорога сухопутного отрезка Янтарного пути была, наверно, ещё более оживлённой. Купцы сообщили, что они идут лесом именно из-за того, что вдоль дороги расположились аварские отряды Ирбис-хана и хана Аспаруха, а сама дорога пуста. Решено было идти правее. По словам Тихомира, до ночи можно было дойти до Моравы, где у воды расположиться на удобный ночлег. Старшие дружинники князя не возражали. Управлять войском в густых зарослях было всё равно невозможно. Полтески Вольги ушли далеко вперёд, преследуя авар и связи с ними не было. Викинги сильно отстали с ранеными, и их было не видно и не слышно. Гонцы Стовова выбились из сил, и нужно было всем дать один общий ориентир и место сбора в конце дня. Левее от тропы протекал ручей, берущий начало от родника, где был похоронен грек Пётр. Устье ручья и было назначено всем дружинам как место сбора. После этого все начали двигаться самостоятельно, а князь перестал мучить гонцов и Семика.
Вдоль ручья была совсем другая Моравия. Здесь не было селян и торговцев, а спокойно бродили олени и кабаны, птицы вили гнёзда, даже осторожный аист выложил своё корзину-гнездо на верхушке старого бука. Акация росла вперемешку с орехом и репейником. Иногда попадались ели и пихты, маленькие, словно игрушечные. Через несколько сотен шагов ручей круто повернул на запад, прошёл через россыпь крупных камней-останцев. Потом он с шумом стал стекать в овраг. Овраг этот, с крутыми берегами, шёл на север к Мораве.
Яркий свет пробивался через ветви дубов и буков, и вместе с прихотливыми тенями, бегал везде, повинуясь движениям ветвей и листьев под порывами тёплого ветра. Птицы сходили с ума от весеннего восторга. Благодать заслонила собой хмурую неизвестность. Казалось, если продвигаться в том же направлении, можно будет через листву пройти прямо на голубое небо, в небесное царство милостивых богов. Солнце пекло нещадно, словно отдавало долг долине за долгие мрачные зимние дни. Жара усилилась, несмотря на то, что было далеко за полдень и длинные тени говорили о скором приближении вечера. Изо всех сил голосили птицы. Чижи гоняли насекомых, сороки ссорились с из-за костей, горлицы взлетали из-под самых копыт лошадей, а огромные чёрные вороны неподвижно сидели в ветвях, как посланцы вечности. Когда в зарослях стал преобладать орешник, их оврага с визгом и хрюканьем выбежал выводок полосатых свиней во главе с кабанихой. За ними гнались двое стреблян, ловко прыгая через лежащие сучья и камни. Было видно, что они уже пртшли в себя после сражения, и силы их восстановлены.
Несколько раз у оврага попадались могилы, разорённые лисами. Около просеки с рядами свежих брёвен, было найдено пепелище: несколько обгоревших новых домов и сараев, вырытые, но не заполненные ни разу хлебные ямы и чаны для пива.
- Ну, монах, где обещанная Орлица с харчевней, овчарней и коровьими стойлами? - угрюмо спросил Стовов, после того как закончился обыск пепелища. - Это и есть Орлица?
Руперт после того, как ему перевели, ответил:
- Мы на пути истинном. До Орлицы недалеко. Я молил святого Марциала, чтоб он не свёл нас с язычниками. - Он перекрестился.
- Мы тоже язычники, - заметил Рагдай, трогаясь дальше, за князем.
- Вы уже открыты для слова Господнего.
- Да?
Некоторое время все ехали молча, стараясь не глотать из облака поднятой сажи, кони фыркали, трясли мордами.
- Слушать и задумываться над словами Священного Писания, сражаться с врагами веры и всех добрых христиан - есть первое проявление христианина... - наконец вымолвил монах, изобразив улыбку умиления на сморщенном лице, и закашлялся.
- Что он там речёт, этот кукушкин сын? - вяло поинтересовался Стовов. - Пусть скажет, отчего он попался стреблянам, когда шёл назад через перевал. Хотел моравов в свою веру обращать, а сам назад?
- Видно, епископ Кёльнский шлёт в мир тех, что проповедует от души, а не от писаний. Может, тебе было явление? Отвечай, почему ты шёл от моравов, хотя должен был проповедовать им? - задумчиво сказал Рагдай.
- К вам шёл, остеречь о тревогах, об Ирбисе, Само и франконах, - быстро ответил Руперт.
- Один, через Моравские Ворота, с запасом в обрез, не зная, дошли мы до ворот или, может, повернули обратно ещё у Ног Болтасара? Только оттого, что проникся любовью великой к войску языческому Стовова, земли коего лежат за чертой твоего разума... Так ли это? - Рагдай внимательно вгляделся в монаха.