Октябрь, который ноябрь

Следователи вышли в шумный бурлящий коридор и двинулись к выходу. Народу на нижних этажах было как на вокзале - прибывали делегаты второго Съезда советов рабочих и солдатских депутатов, везде говорили о неудачной попытке "временных" взорвать Смольный и о колебаниях Керенского сдавать добровольно власть или не сдавать. В благоразумие Временного правительства не верили, прямо посреди коридора снаряжались пулеметные ленты.

Следственная комиссия вывалилась на освежающий свежий воздух. Автомобиль охранялся парой верных "попутных" бойцов.

- Грейтесь, товарищи, - начальственно разрешила Лоуд. - Никола, нам к Ушаковке.

- Прогрето, - заверил неколебимый шофер и газанул.

Революционные массы немедля образовали коридор, "лорин" стремительно нырнул к воротам.

- Товарищ Островитянская мотается, - пояснял в красногвардейской толпе знающий самокатчик.

В пути мысли следователей вернулись к насущному.

- Как не крути, а скандально выходит, - перекрикивая рев двигателя, настаивал Дугов. - Про третьего вашего стрелка я не знаю, а двое что у нас - уж очень известные личности. Знаменитости. И как такое народу объяснять? Ведь переколют всех сочинителей, да и инженерам сполна перепадет. Народ злой. Мне авиаторов жалко, они нам нужны будут.

- Конечно, алексеевцев расстреливали люди неизвестные, без репутации, какой с них спрос, - отвечал штабс-капитан, придерживая фуражку. - Но это не означает...

- Как это не означает?! Очень даже означает! - возмутился анархист. - Я с ликвидаторов генерала и юнкеров ответственности не снимаю, если кто-то из них жив, то сполна ответит перед судом истории. Но что прикажете с вашим знаменитыми академиком и конструктором делать? Я, между прочим, тот огромный бомбовозный аэроплан вживую видел, восхищался по наивности. А тут на тебе.

- Может не спешить с оглаской? - обернулась с переднего сидения Катрин. - Пропагандистский эффект труднопредсказуем.

- Ну, вы, Катя, скажете, - изумился Дугов. - Народ имеет полное право и должен знать. Замалчивать никак нельзя. Не при старом режиме чтоб народу в глаза врать!

- А что мы, собственно, доказательно знаем, товарищ Федор? - задумчиво напомнила оборотень. - Да, частично исполнителей мы взяли. Но кто сидел на руле? Кто придумал и подготовил это безобразие? Где голова? Нет, рано нам, товарищи, перед народом отчитываться. Недоработали! Еще и в больнице кривось-накось вышло. Как бы нам концы вообще не отчекрыжили.

- Нужно было догадаться, что безногий отец этой пострадавшей и есть искомое нами лицо. В описании конвойных казаков и э... родственницы Полковникова эта хромота фигурирует, - сказал штабс-капитан.

- Этот Филимон Блохин в штаб фабричной гвардии два карабина передал. Как раз казачьих. Это мне уже вечером рассказали, - неохотно признался Дугов. - Но хромота и одноногость - разные недуги. Кто мог знать...

- Теперь, может, и вообще не узнаем, - предрекла товарищ Островитянская. - Если этого Филимона действительно убили, то всё, приплыли.

* * *

Следственная комиссия не знала, да и не могла знать, что все было совсем иначе. Не Филимона-Гаоляна убили. Это он не убил.

Гаолян повторно вернулся в больницу поздно вечером. До этого побывал дома, полюбовался на разор и выбитое окно. Керосиновую лампу сперли, в сундуке тоже кто-то покопался. Кровь на полу... ну, это дело обыкновенное, Глашка замоет и выскоблит, она в этих делах упрямая.

О себе думать было незачем - раз на след вышли, значит доберутся. Был бы на двух ногах, можно было бы в бега пуститься, в Сибирь или дальше. Но с этакой приметой и равновесием...

Утеряно равновесие. Что-то не то наделали. Прав был Андрей-Лев. И Борьку жаль - его бы лихость, да на какое-то хорошее дело. Чтоб вырос, осмыслил, что да как. Но припозднившимися сожаленьями дело не исправишь. Кончилась боевая группа.

В мастерскую Гаолян не пошел - к инженеру приводить неприятности было незачем. У Андрея шанс выкрутиться все еще есть, пусть и небольшой. Идти в Смольный и добиваться встречи с Центром смысла не имелось. Окрепло подозрение, что там о действиях боевиков ничего не знают, кто-то без приказа работал, втемную, и цель этой самой работы не очень-то и поймешь. Ладно, пустое, что сделано, то сделано...

Филимон зашел в чайную и "разговелся". После огромного перерыва водка - дрянная, из чайничка - не порадовала. Словно разжиженного куриного дерьма глотнул. Гаолян через силу допил и никакого облегчения не получилось. Словно в полусне шатался по улицам, покупал что-то на гостинцы в больничку. Смутно все было, хотелось сесть прямо на панель, задремать. Это да, еще и шапку перед собой на мостовую бросить - подайте калеке убогому, убивцу неразумному.

Видимо, где-то все-таки подремал, потому как осознал себя бредущим по темноте. Голова была трезвой, ясной, хотя и болела. Оба браунинга на месте, узелок с парой яблок, ирисками и пряниками тут же. Ноги сами вели к больнице.

Ломиться заполночь через приемный покой, понятно, было не с руки - не пустят. Гаолян обогнул здание, постучался к истопникам. Дал рубль и показал узелок с гостинцами. Вошли в положение.

Юнкеров он увидел, идя по коридору, и сразу понял - вляпался. Но разворачиваться и убегать было бы смешно. Пятеро гадов, взопрели в шинелях и подсумках, слегка рассупонились. Но судя по настороженности и взглядам из-под фуражек - сообразили. Да и как тут не сообразить, ежели деревяшкой скрипишь и постукиваешь как мукомольная мельница. Но вскакивать наперерез не стали, пропустили к палате. Не решились сразу брать? Или добрые?

В палату Филимон не полез, да сонная нянька разом навстречу сунулась:

- Куда, бесстыжий?! Бабское здесь.

- Понимаю. Да утром уж недосуг будет. Не передашь ли дочери? Как она там?

- Так полегчало. Левый глазик уж вовсю видит, правый еще не вовсе. Не сомневайся, она молодая, отлежится. А ты иди, иди себе с богом. Не положено здесь. Ишь, водкой проклятой еще он дышит.

- От нервов принял, - признался Гаолян. Сунул рубль и узелок с передачкой. - Ты, родимая, передай на словах-то. Чтоб умницей была, головой думала. И еще скажи, пусть не сомневается - рассчитался я по ее долгам. Сполна.

- Ишь ты какой щепетильный. Уж передам, не сомневайся. Все дословно. Только ты ступай, не дыши тут отравой.

Юнкера в коридоре разошлись, маневрируя - двое пытались зайти со спины. Филимон, сунув руки в карманы, постукивал деревяшкой словно ничего не замечая. У дверей путь преградил безусый подпоручик:

- Стой! Задержан по подозрению. Стой, говорю!

Пальцы подпоручика со страшной силой сжимали "наган", аж побелели. Его двое сотоварищей полуприсели, готовя винтовку для исполненья "артикул три". Все трое в деле явно не бывали: офицерик стесняется револьвер в грудь направить, штыки вон тоже гуляют.

- Чего орешь, вашбродь? - Гаолян качнул головой в сторону встревожено высунувшегося из боковой двери дежурного фельдшера. - Не старое время, людям спать мешать. Уймись.

- Стой, говорю! Руки вверх! - вовсе уж разнервничался молокосос.

Филимон вырвал из карманов браунинги: один ствол вперед - в исказившееся лицо офицера - второй назад в сторону подступавшего "засадного полка". Явно вознамерятся прикладом угостить, а то и в спину пальнуть.

- Ты что, мерзавец?! - прошептал бледный как мел подпоручик. - Мы тебя пропустили, как человека, чтоб попрощался. Сдавайся, говорю!

- Ты, вашбродь, в следующий раз сразу стреляй, - посоветовал Гаолян, целясь в переносицу врага. - Оно милосерднее будет.

- Все равно не уйдешь, - храбро сказал офицер, наконец-то направляя револьвер в грудь задерживаемому.

Гаолян хмыкнул:

- Уйти, может и уйду. Но не убегу вприпрыжку это уж точно. Открой дверь, поговорим на прохладе. А то здесь клистирная гвардия уж обделаться готова.