Страница 58 из 84
После недель поисков к северу от пирамиды Джосера, во время которых были найдены многочисленные осколки и Ушебти, которые, впрочем, никаким образом не давали новых подсказок, исследователи постепенно переместились дальше, по направлению к разрушенному храму Изиса.
Их изначальное намерение с помощью раскопок скрыть истинное занятие — поиски и изучение документов, давно было забыто, так как консул Сакс-Виллат, несмотря на мощную поддержку тайной полиции, не поставлял никаких новых сведений. Таким образом, их труды становились похожи на известные поиски иголки в стоге сена, причем следовало еще делать вид, что предметом поиска является все, что угодно, но только не Имхотеп.
Настроение упало до нуля, когда французы внезапно обнаружили слоистый свод с пустым пространством под ним. Место было лишь на несколько сотен метров удалено от того, где около семидесяти лет назад Мариет обнаружил лабиринт. Аналогичными были и обстоятельства. Но у Мариета было преимущество: во время исследований в одной из рукописей он нашел указание на расположение в этих местах гробницы.
Профессор Миллекан поспешил воспользоваться кодом «фараон», остановив официальные раскопки. Далее исследования велись узким кругом ученых. Но решение оказалось преждевременным. Гробница принадлежала Неферу, сборщику налогов при Джосере, то есть по крайней мере современнику Имхотепа. Как и прочие гробницы в этой местности, она несколько раз была разграблена, и кроме мумий обезьян и ибисов, а также нескольких кувшинов, не содержала ничего, достойного упоминания.
Несмотря на то что гробница не имела научного значения, а также не содержала сведений касательно Имхотепа, Миллекан праздновал свое открытие, как великое событие. Консулу с большим трудом удалось отговорить его от оглашения в прессе. Миллекан настаивал на том, чтобы обследовать гробницу. По его мнению, нельзя с уверенностью говорить о том, что она не содержит важных сведений, не расшифровав всех иероглифов, содержавшихся на ее стенах.
Д’Ормессон, что никого не удивило, высказался против. Гробница, по словам гренобльского профессора, была уже не раз открыта, опустошена и изучена на предмет указаний о местонахождении других тайников.
Миллекан и слушать не хотел. Он настаивал на том, что расхитители и авантюристы навряд ли обладали достаточной компетенцией, чтобы читать иероглифы. Этот аргумент убедил консула, и тот решил очистить гробницу и две прилегавшие комнаты от мусора и тщательно исследовать.
Рабочие еще не успели полностью очистить помещение, а Пьер д’Ормессон уже принялся расшифровывать надписи на стенах, местами стертые или плохо сохранившиеся. Содержанием их были, как и в прочих гробницах, причитания над покойником, обращенные к Гору и его отцу Осирису, которые распоряжаются дальнейшей жизнью покойного. Через неделю помещения были очищены настолько, что можно было приступить к осмотру кувшинов и мумий животных, находившихся восточнее самой гробницы, вычищенной расхитителями вплоть до простого каменного саркофага.
Кувшины, два высотой в человеческий рост и семь, исписанных иероглифами, пониже были пусты, если не брать в расчет камни и песок. Было не совсем безопасно работать в этом помещении, сконструированном, как это делалось в раннюю эпоху развития архитектуры, с плоским сводом, грозившим обрушиться при малейшем смещении нагрузки.
Профессору д’Ормессону потребовалось около двух недель, причем работал он в основном по ночам, для того чтобы расшифровать иероглифы. Он хвалил поэзию отдельных песен и часто цитировал их во время совместных трапез, как чтец Корана в мечети.
И без того не просторное жилище стало еще теснее, когда Миллекан и Туссен перенесли в него пару сотен мумий животных и меньшие по размеру сосуды или то, что от них осталось. Мумии, меньшие из которых были размером с руку, большие же — с ребенка, хотя и не издавали запаха, как и утверждал парижский профессор но распространяли повсюду мельчайшую пыль, так что вскоре французы начали страдать от боли в легких и рези в глазах и решили было сменить местожительство.
Кроме Миллекана, гордившегося находкой и чувствовавшего себя Мариетом, никто не радовался нахождению гробницы. Иероглифические тексты не имели большой ценности, будучи представлены в прочих найденных ранее гробницах, немногочисленные рельефы были разрушены грабителями или движениями почвы, а прочие находки оказались настолько неинтересными, что даже Миллекан согласился с предложением Курсье вернуть их на прежнее место. Никаких сведений об Имхотепе обнаружено не было.
В этой ситуации казалось не слишком правильным обращаться к рабочим, чтобы вернуть на место мумии и кувшины. Даже в том случае, если гробница будет замурована, огласка привлечет воров. Причем французов не столько волновало содержимое гробницы, сколько то, что в случае огласки вокруг них соберется всяческий сброд, за ними начнут наблюдать, что ограничит их настоящие исследования.
Так что четверо французов решили вернуть содержимое гробницы на место в ночное время суток, закрыть ее и начать на утро раскопки в другом месте. Египетскому руководству сообщат, что находки были отправлены в музей Каира. Около полуночи работа, казавшаяся со стороны обычным извлечением оставшегося содержимого, была завершена. Оставалось лишь замуровать вход, что должен был сделать Эдуард Курсье. Решено было отдохнуть.
Несмотря на ночную прохладу, воздух в доме был обжигающе горячим и настолько пропитан пылью, что на улице казалось значительно приятнее. По кругу пустили бутылку красного вина, наступила мертвая тишина. Казалось, уснули даже шакалы.
— Все впустую! — сказал д’Ормессон и со злобой уставился в пол. Несмотря на то что он отвернулся от Миллекана, тот понял, что слова эти были упреком в его адрес, и произнес, обратившись к Туссену:
— Утром профессор д’Ормессон начнет новые раскопки, которые, несомненно, приведут нас к гробнице Имхотепа!
Туссен засмеялся и выпил вина.
— Знать бы, как далеки от цели остальные. Иногда я задумываюсь, не прекратить ли работу и затем начать заново.
— Что вы имеете в виду? — спросил д’Ормессон.
— Для меня остается открытым вопрос, не была ли бы более успешной попытка обнаружить что-нибудь в архивах, а не здесь, на местности. Потому что, честно говоря, наиболее ценные сведения были обнаружены в документах, хранившихся в каких-нибудь музеях, и большинству из них за сотню лет.
— По мне, чем скорее мы прекратим работу здесь, тем лучше, — согласился д’Ормессон. В следующий же момент он в ужасе вскочил. Глухой рев сотряс землю.
— Где Курсье? — крикнул Миллекан. — Курсье! — Тишина.
Миллекан, Туссен и д’Ормессон побежали к гробнице Нефера. Туссен зажег карбидовую лампу.
— Курсье! — кричал он в темноту. — Курсье?
В свете лампы они увидели, что земля над гробницей провалилась.
— Курсье! Курсье! — по очереди звали мужчины.
Там, где они обнаружили вход, зияла глубокая дыра.
Из нее поднималась пыль.
— Боже мой, Курсье, — прошептал Миллекан.
Туссен первым пришел в себя. Он закрыл платком лицо и полез в образовавшийся кратер.
— Вы с ума сошли? — Миллекан кружил вокруг отверстия в земле и беспрерывно повторял: — Вы с ума сошли?
Беспощадный к окружающим, Туссен был беспощаден и к себе. С привязанной к поясу лампой он спускался в отверстие. Спуск был тяжелым, потому что плиты лежали неровно, а Туссену приходилось следить за тем, чтобы они не обрушились под его весом.
Достигнув дна кратера, Туссен увидел, что вход в гробницу завален. Однако камни обрушились таким образом, что, упершись друг в друга, оставили зазор у земли. Не раздумывая, Туссен на четвереньках пролез в него, взяв в зубы кольцо лампы. В тот момент он просто не думал об опасности, которой подвергался.
Потолок центральной камеры обрушился, но в левом переднем углу хватало пространства для того, чтобы встать. Туссен поднял лампу. Карбидовый газ, с шипением вырывавшийся из отверстий лампы возле кольца, почти лишил его сознания. Плотная мелкая пыль наполняла воздух, мешая обзору. В свете лампы Туссен заметил, что плита, предотвращавшая до того обвал потолка, теперь держалась лишь одним краем и с виду давно должна была не выдержать веса.