Страница 78 из 86
Не ожидая лифта, я спешно поднялся к себе в кабинет. В коридорах прокуратуры и следственной части следователи-важняки, прокуроры и секретарши провожали меня взглядами: кто - молчаливо, как покойника, кто - с любопытством, а кто - с плохо скрываемым торжеством. Безусловно, все слышали вчера "Голос Америки" и уже знали о письмах Цвигуна и Гришина, и были уверены, что мои дни в прокуратуре сочтены.
Да и я еще не нашел Белкина, чтобы быть уверенным в обратном.
Бакланов высунулся из своего кабинета и вопросительно заглянул мне в глаза:
- Жив?
- Пока жив, - буркнул я. - Две сотни сможешь занять?
И спешно открыл свой кабинет - там трезвонил-заливался телефон. Я снял трубку. - Алло!
- Господин Шамраев? - услышал я веселый, с нерусским акцентом голос. - Вас беспокоит корреспондент газеты "Нью-Йорк Таймс". Я хочу взять у вас интервью в связи с вашей вчерашней операцией. Мы могли бы пообедать в каком-нибудь ресторане?
Не отвечая, я положил трубку и ушел занимать у Бакланова деньги на поездку в Баку.
Этот же день, пятница, 8 июня 17.50 по бакинскому времени
Директор Бакинского городского Дворца пионеров Чингиз Адигезалов долго изучал мое удостоверение Прокуратуры СССР и командировочное удостоверение. Было ясно, что он не столько читает и перечитывает эти документы, сколько размышляет, как ему вести себя со мной. Я свалился ему, как снег на голову, среди этого жаркого бакинского июня. За окном кабинета солнце еще распекало вечереющий город, густо пахли олеандры в соседнем сквере и за домами - близко зеленело море, а в кабинете Адигезалова был накрыт стол (шашлык, виноград, вино и коньяки) для чествования руководителей ЦК ЛКСМ Азербайджана, Грузии и Армении. Сейчас, в эти минуты, в актовом зале Дворца пионеров они проводили открытие Декады дружбы пионеров Закавказья.
И тут, в самый неподходящий момент, - московский следователь по особо важным делам.
- Дарагой, до панедельника не можешь падаждать?
- Нет, - сказал я. - Не могу.
- Панимаешь, мой завхоз ушла уже, домой…
- Придется ее вызвать. По телефону или послать машину. Я по заданию ЦК партии.
- Я вижу, что па заданию… - в моем командировочном удостоверении, подписанном самим Руденко, значилось, что "Следователь по особо важным делам при Генеральном Прокуроре СССР тов. Шамраев Игорь Иосифович командируется в Азербайджанскую ССР для выполнения Правительственного задания особой важности, в связи с чем все партийные, советские и другие административные органы должны оказывать ему всяческое содействие и помощь".
- Ладно, - вздохнул Адигезалов, решив, видимо, что от меня лучше избавиться сразу. - Пашли, дарагой, я сам ее кабинет открою. Может быть, найду.
Мы вышли из его кабинета, по старинной мраморной лестнице (Дворец пионеров был когда-то дворцом нефтепромышленника Нобиля) спустились вниз, на первый этаж, в какую-то крошечную каптерку. Из Актового зала доносилась громкая барабанная дробь и звонкие, усиленные микрофонами детские голоса.
- Интересно! - говорил по дороге Адигезалов. - Две недели назад московский корреспондент приезжал, спрашивал про этого руководителя географии, сказал, что хочет к нему паехать очерк пра него написать, а теперь - пракуратура приехала. Что он такое - бальшой человек или бальшой жулик?
Мы вошли в кабинет-каптерку, не то архив, не то отдел кадров, а скорей - и то и другое вместе. Вдоль стен высились стопки детских тетрадей, альбомов, папок с рисунками, плакатов, стендов, диаграмм, фотомонтажей и стенгазет. Здесь же были какие-то карты, глобусы, ящики с картотеками и ящики с письмами со всего света - на них столбцом были написаны названия стран "Куба, Польша, Бразилия, Алжир, Ливан, Франция…"
Адигезалов вытащил откуда-то из-за ящиков стандартный старый выцветший от времени фотостенд. На нем больше десятка групповых фотографий подростков были наклеены вокруг портрета улыбчатого лет 50 мужчины. И тут же была надпись: "Нашему дорогому Льву Аркадьевичу Розенцвейгу в день 50-летия - 5 апреля 1958 года".
- Ро-зен-цве-йг, - с напряжением прочитал Адигезалов. - Нет, дарагой, я никогда не запомню. Какие люди фамилии имеют, просто удивительно! Вот это он, а это все его ученики, где-то тут и тот корреспондент, он мне себя показывал.
- А где сейчас этот Розенцвейг?
- В Кюрдамирском районе, в лесной школе работает.
- А где эта лесная школа?
- Да тебя привезут, слушай! У тебя же машина есть, канечно. Скажешь - колхоз "Коммунар", там все знают - миллионер-колхоз, вино делает.
- Значит, Кюрдамирский район, колхоз "Коммунар", лесная школа, - повторил я, - За сколько можно туда доехать?
- Ну, за три часа, если на машине. Какая машина? "Волга"?
- Слушайте, - сказал я. - А почему этот Розенцвейг из Баку в какой-то колхоз переехал?
- Это до меня было! До меня! - поднял руки, будто защищаясь, Адигезалов. - Но тебе я могу сказать. С такой фамилией, как у него, разве можно в Центральном Дворце пионеров работать?
Я вышел из Дворца пионеров под барабанную дробь Декады дружбы пионеров Закавказья. Трубили горны. Оглянувшись на эту летящую из Дворца музыку, я увидел, что в окне своего кабинета стоит Адигезалов и удивленно наблюдает за мной. Никакая машина не ждала меня у подъезда; следователь по особо важным делам, выполняющий правительственное задание, шел по улице пешком. Я видел по глазам Адигезалова, что это ему не понравилось. Но я ничем не мог уже помочь ни ему, ни себе. Я примчался сюда прямо с аэродрома, с самолета и этим уже выиграл адрес Розенцвейга. Конечно, стоит снять трубку и набрать телефон Прокуратуры республики, или начальника городской милиции, или Дежурного по ЦК Азербайджана, как в моем распоряжении будет не только "Волга", но еще и катер и вертолет, но привезут ли они меня к этому Розенцвейгу?
Я подошел к встречному прохожему и спросил:
- Скажите, где тут автовокзал?
Тот же день, пятница, 8 июня 23 часа по бакинскому времени
"Прелести" дороги Баку-Кюрдамир оставим для писателей типа Белкина. Замечу только, что описанная им давка в Ташкентском аэропорту ничто по сравнению с бакинским автовокзалом. Люди, которых он так метко назвал "кепконосцы" - небритые, усатые, обязательно в огромных кепках - штурмуют раздрызганные автобусы так, как в 45-м во времена моего детства, мешочники штурмовали поезда. Они везут с собой из города мешки с хлебом, чемоданы с рисом, чаем, сахаром, конфетами, гречкой и прочими продуктами, которые есть теперь только в столичных городах. Все, как в Москве на вокзалах, только более остервенело, темпераментно и громче. Деревня везет в город на рынки зелень, овощи, фрукты, а обратно - сахар, крупы, чай и даже хлеб. Прямо натуральный товарообмен, как во времена пресловутого нэпа или еще раньше. Какая это экономика, товарищ Генеральный прокурор, - лево-левая или лево-правая?