Страница 50 из 86
Я похолодел. Всего два часа назад, на Курском вокзале, в вагоне Долго-Сабурова я видел бочонок "горно-алтайского" меда, а до того, позавчера в квартире того же Долго-Сабурова, в холодильнике - еще ведерко с таким же "медом". И - кретин стоеросовый! - поверил этому "племяннику" в его больную печень!
Видимо, я так побледнел, что Маленина спросила:
- Что с тобой?
- Нет, ничего… - сказал я хрипло. - Я вспомнил, у меня срочное дело.
10 часов 20 минут утра
Я выскочил от Малениной и почти бегом пересек тротуар к своей черной "Волге". Рывком открыл дверь, плюхнулся на переднее сидение рядом с водителем:
- Смоленская-Сенная, к кинотеатру "Стрела"! Быстрей!
Да, говоря попросту, меня провели, как профана. Дважды держать в руках ведра с медом-опиумом и не проткнуть эти соты хотя бы вилкой! А теперь - "Вперед, Сережа! Жми на газ!". Как же, будет тебя ждать этот племянник бриллиантовой старухи…
Тем не менее я открываю портфель, вытаскиваю папку с бланками чуть ли не на все случаи жизни - тут и постановление об аресте, и ордера на обыск, и еще всяческие формы и формуляры - и наспех заполняю "Постановление об обыске в квартире гр-на Долго-Сабурова по адресу Смоленская-Сенная, дом 23/25, кв. 17". Теперь мне нужны понятые. При всем том, что этот обыск, как и предыдущий, далеко не законный, поскольку мы еще не можем предъявить Долго-Сабурову никаких обвинений, я все же не могу нарушать закон на каждом шагу, и хотя бы в чем-то обязан соблюдать форму.
- Тормозни у райвоенкомата, - киваю я Сереже на угловой кирпичный дом неподалеку от "Стрелы". Здесь, у подъезда, толкутся бритоголовые новобранцы, я забегаю к дежурному, тычу ему свое удостоверение прокуратуры и говорю: "Срочно мне двух понятых! Любых! В секунду!". То ли мой тон производит впечатление, то ли книжка, но он безропотно выкликивает:
- Захарьев! Купала!
И два молоденьких сержанта - Захарьев и Купала - поступают в мое распоряжение, садятся в "Волгу".
- Пошел! - тут же командую я Сереже, и машина срывается с места.
Сержанты, молоденькие мальчишки, видимо, сразу после сержантской школы, с любопытством озираются, спрашивают:
- А куда едем? Далеко?
Но не проехав и ста метров, машина тормозит, я приказываю:
- За мной! Быстро!
Лифт, как на зло, занят грузчиками мебели - кто-то из жильцов дома завозит новый мебельный гарнитур.
Чертыхаясь, бегу на восьмой этаж, чувствую, что сердце сейчас выскочит из груди, и на площадке седьмого этажа под выжидающими взглядами молоденьких сержантов перевожу дыхание. Наконец - восьмой этаж, дверь долго-сабуровской квартиры, я нажимаю на звонок, сержанты по всем правилам милицейской науки становятся у стенки по обе стороны двери. Но никто, конечно, не отвечает. Я жму звонок еще и еще раз, но - без толку, только в соседней квартире на секунду высветляется звонок, но тут же и гаснет.
Роюсь в портфеле, вынимаю перочинный нож и, уже не цацкаясь, самым варварским способом ковыряю дверь, отжимаю замок. Уже первого взгляда на квартиру достаточно, чтобы понять: Долго-Сабурова мы вспугнули всерьез. В квартире нет импортной звуковой аппаратуры, нет цветного телевизора, нет западных журналов с голыми бабами и даже самиздатовской копии "Москва - Петушки".
Я напрямую иду на кухню, открываю холодильник. Конечно же, никакого меда нет, это ясно. Под недоумевающими взглядами сержантов я с досадой пинаю ногой ящик с узбекским виноградом - тот самый виноград, который был утром в поезде, - сажусь за стол и барабаню пальцами. Нужно успокоиться. Что, собственно, произошло? Проводник Долго-Сабуров занимается незаконной перевозкой наркотиков - это еще нужно доказать, но допустим. Допустим, он действительно возит опиум из Средней Азии в Москву - какое это имеет отношение к Белкину? К Акееву? К Генералу? К убийству старухи Долго-Сабуровой? Если у него нет алиби - он был в рейсе, когда ее убили, если мы его упустили с этим медом-опиумом, он чист. Он чист. И все-таки… очень уж сильно он испугался, слишком сильно - как перед бегством или арестом кинулся ликвидировать ценные вещи. Что он первым делом избавился от наркотиков, в этом я не сомневался, еще когда гнал Сережу по Садовому кольцу, но была все-таки надежда застать его дома, хотя бы застать дома и на всякий случай отправить на пару дней в КПЗ. Теперь, глядя на эту наполовину опустевшую квартиру с разбросанными вещами и следами явной спешки, я понял: этот "племянник" обвел меня буквально на мякине - на воске! - и ускользнул.
Я встал, прошел в спальню к телефону, и уже протянул руку к трубке, как вдруг телефон зазвонил сам. Я замер. Брать трубку или не брать? Звонит ли это сам Долго-Сабуров, проверяя, нагрянули ли мы с повторным обыском, или кто-то звонит этому Долго-Сабурову? Как быть? Любопытство пересилило, я снял трубку после четвертого гудка, промычал невнятно, будто спросонья:
- А?
- Алло, Герман! - сказал молодой женский голос.
- У-у? - издал я вопросительно.
- Ты что? Спишь, дарлинг?
- Угу, - подтвердил я мычанием.
- Ну так проснись, слушай внимательно. Проснулся?
Возле телефона лежал спичечный коробок, я достал спичку и чиркнул ее совсем рядом с телефонной трубкой, чтобы там, на том конце провода, было слышно это чирканье, и сказал, будто закашлявшись от первой затяжки сигаретой:
- Угу! Кха! Кхм!
Кажется, это прозвучало убедительно, она сказала укоризненно и с насмешливостью:
- Хоть бы в трубку не кашлял, жопа! Так вот, слушай. Катюха сказала: сегодня МУР по всей Москве роздал фото боксера и старика. На вокзалах, на всех выездах из Москвы. Позавчера - корреспондента, а сегодня боксера и старика. Ты слышишь?
- Угу.
- Что "угу"? Что ты мычишь? - ее молодой, грудной голос стал настороженно подозрительным, и я понял, что теперь мне придется что называется "подать голос".
Я покашлял и сказал хрипло:
- Гхм! Кха! Горло болит. Ну?
На том конце провода повисла настораживающая тишина.
Терять было нечего, я спросил, чтобы не затягивать паузу:
- Ну? А что с корреспондентом?
Короткие гудки отбоя были мне ответом.
- Трубку не трогать! - приказал я наблюдающим за мною сержантам, положил трубку рядом с телефоном и выскочил на лестничную площадку, нажал кнопку звонка соседней квартиры - настойчиво, не отрывая руки. Снова засветился глазок в двери, я крикнул: