Тиховодье

Быстро попрощавшись с подругой, пообещав перезвонить той, как только появится возможность, она не торопясь закрыла входную дверь.

– Ну, пойдем, – сообщила она Максу, оборачиваясь и убирая ключи в карман.

Но улыбка, адресованная сыну, медленно исчезла с её лица. Лестничная площадка была пуста. Макса за её спиной не было. Она решила, что он, не став дожидаться своей матери-копуши, пошел на прогулку самостоятельно.

Первоначальное изумление сменилось страхом за него.

Но когда перед ней разошлись двери лифта, страх в свою очередь оказался вытеснен ужасом.

Она увидела прижавшегося к стене и держащего в руках светящегося ежика Максима. Осознание произошедшего чуть не лишило её чувств. Она прижала сына к себе, вытерла несколько слезинок с его щек.

– Ты как, дурачок? – прошептала девушка, поцеловав его. – Ты что же не вышел?

Естественно, Максим не мог ответить на эти вопросы, вместо этого он просто объявил.

– Так страшно было… Я прям обалдел… Если б не ёжик я бы помер…

– Ёжик тоже обалдевший, мышь, – девушка опять обняла сына. Затем щелкнула по носу сначала игрушку потом Макса. – Вон как глаза свои выпучил.

– Обалдевший ёжик, – улыбнулся Максим.

– Именно. И если он спас тебя от темноты и обитающих в ней чудовищ я разрешаю тебе сегодня спать с ним.

6.

Не желая расставаться с резиновым ёжиком, девушка убрала его в сумочку. У нее возникла убежденность, находясь рядом с ней, игрушка своим присутствием не позволит ей больше оставить сына в лифте и после забыть об этом, вычеркнуть из памяти, так будто ничего не было. И, кроме того, она просто не могла взять и выбросить ее. Как не смогла выкинуть бумажный флажок, найденный в песочнице.

7.

Поднимаясь по лестнице, она не могла пройти мимо «стены поэзии». Так она называла участок между пятым и шестым этажами, где, вместо привычного сейчас в спальных районах доморощенного граффити, можно было обнаружить тексты песен популярных среди подростков рок-групп и дворовый фольклор, в меру приправленный словами, которые в книгах обычно принято заменять многоточием.

Но эта стена поэзии, оставаясь по сути тем, чем ей и надлежало быть, изменилась по содержанию. На ней больше не было песен и стихов о любви подростков, о несчастной собаке, не было и изображения сердца пробитого стрелой амура. Катя очень хорошо помнила его, – искусно нарисованное, оно выглядело объемным, будто выпирающим из стены.

Все это заменили грубые порнографические рисунки и никогда не слышанные ей раньше стихи.

Рисунки были подробными, вульгарными, и отнюдь не детскими. Их скорее бы нарисовал престарелый озабоченный импотент, чем подросток. Подростки с их гиперсексуальностью даже представить не могли всей изображенной тут гадости. Такие рисунки могли бы принадлежать кисти Сальвадора Дали если бы он принялся иллюстрировать Playboy.

Ее взгляд пробежал по кривым строчкам.

Я – кукла-вуду

Плакать не буду

И запомни

Я ничего не забуду

Она не слышала раньше такой песни и не замечала этого текста на «стене поэзии». Было в нем что-то зловещее, перекликающееся с ее ощущениями. Правее текста была нарисована голова вороны, скрытая капюшоном. Рисунок напоминал изображение чумного доктора со средневековых гравюр. Только клюв был длиннее и не загнут к низу.

Ниже было еще несколько десятков строк. Она прочитала окончание.

Как только отойдут

красные воды,

найдутся всем куклы Вуду

и кукловоды.

Сеанс иглотерапии

идёт покуда

есть в зеркале кукловод или

кукла Вуду.

У неё появилось огромное искушение связать между собой природный феномен, свидетелем которого она стала, и текст никогда не слышанной ранее песни. Будто все происходило не просто так, а по сценарию загадочного кукловода. Любое событие, любое слово или ощущение несло в себе смысл и увязывалось с придуманным им сюжетом. Ее сознание, как и сознание любого человека, стремясь найти закономерность в совпадениях, обнаруживало скрытый смысл там, где его не было и верило, что всякое ружье, рукой сценариста повешенное на стену, к финалу обязательно отыщет свою жертву.

Упомянутые в стихах «красные воды» и кровавый дождь и были той самой скрытой закономерностью, теми самыми ружьем и жертвой. Ей показалось, этот текст появился на стене не просто так. Это было тайное послание от Максима или его ангела-хранителя. А может от добрых серых человечков. Кто-то из них оставил его, потому что знал, что ей предстоит попасть под кровавый дождь и значит она, в отличие от «них», – похитителей, агентов ФСБ, демонов или сонма чужих, – поймет скрывающийся в нем смысл.

Забравшись на седьмой этаж и переводя дыхание, она подошла к дверям своей квартиры. Это была единственная дверь с высокой степенью взломостойкости, сделанная из легированной стали толщиной шесть миллиметров, с укреплённым замком, выдерживающим прямое попадание из огнестрельного оружия. На нее был наклеен номерок с пальмой.

Трясущимися руками Катя попыталась вставить ключ в замочную скважину, но у неё ничего не вышло. Выдохнув, попробовала ещё раз, но ключ, входя на половину, каждый раз во что-то упирался.

Наверняка, это детские проказы. Когда ей было шесть, она сама любила забивать отверстия замков в дверях соседей обломками спичек, чтобы потом наблюдать как они, чертыхаясь и матерясь, пытаются попасть в свою квартиру.

Разозлившись, она принялась крутить ключ, стараясь протолкнуть его, несмотря на сопротивление, и тут из-за двери донесся женский голос.

– Уходите! Я уже вызвала полицию!

В испуге отскочив от дверей, Катя выронила ключи. Они звякнули о бетонный пол и скатились на пару ступенек вниз по лестнице. Поднимая их, она услышала, что изнутри квартиры кто-то щелкает замком.

Вероятно, это те о ком ее предупреждал Максим. Это целая банда кинднеперов. Они смогли обманом вынудить его открыть дверь, и затем…

Только бы они ничего с ним не сделали, только бы не причиняли ему боль!

– Кто вы?! Что вы делаете в моей квартире?! – закричала она, схватившись за ручку и принявшись дергать её из стороны в сторону.

– В вашей?! Что за неслыханная наглость! Это наша квартира! Мы живем тут уже четырнадцать лет! – голос определенно принадлежал молодой женщине или девушке. Кате она представилась в виде невесты Сунни Тодда из фильма про демона-парикмахера с Флит-стрит, – черные всклокоченные волосы, глубокие тени под глазами, пирсинг в губе и на носу, – женщина которая силой и обманом проникла в ее квартиру обязана быть сатанисткой, наркоманкой и подругой антихриста.

Сквозь дверь донёсся мальчишеский голос.

– Ма, ты где?!

– Я здесь, рыбка! – закричала Катя. – Мама пришла! Я спасу тебя! Не бойся!

Колотить в дверь и пытаться ее взломать было бесполезно. Оставалась призрачная надежда на соседей (которых, судя по всему, в доме уже не осталось), и на то, что всё же ей удастся открыть замок. Катя снова вставила ключ в скважину, и в этот раз он легко вошел в нее, но совершенно отказывался вращаться.

– Сейчас, мышь, сейчас. Мама уже рядом, – сбивчиво бормотала она сквозь неровное дыхание. – Мама никому не даст тебя в обиду. Подожди минутку. Сейчас, сейчас…

– Уйдите, – раздалось в ответ. – Вы пугаете Андрюшу.

– Это вы, – завизжала Катя и со всей силы стукнула кулаками в дверь. – Это вы уйдите из моего дома! Как вы там оказались?! Почему вы называете Макса Андрюшей. Максим я тут! Я тебя освобожу!

Катя уткнулась лбом в холодный металл, стараясь успокоиться и привести в порядок мысли.

– Мама, кто эта тётя? – донёсся до неё голос ребенка. – Почему она так кричит?

– Тётя сошла с ума, – ответила женщина с той стороны дверей. – Не бойся, родной. Мама уже вызвала милицию.

На Екатерину внезапно навалилась совершенно невыносимая усталость.