Русский Жребий

На экране появились трое: стройная русоволосая красавица в светлом платье, скрюченная в инвалидном кресле девушка, в крохотной, слабой руке сжимающая маленький российский флаг, пожилая женщина в огромных очках и с длинной тростью. На этом капитан Тарусевич всегда выключал запись, не имея сил смотреть дальше, и ещё долго сидел в каком-то оцепенении, разговаривая со своей памятью, ища ненаходимые ответы на сжигавшие сердце вопросы.

Глава 1.

На чёрной от копоти стене явственно различался отпечаток чьей-то ладони. Ладонь какое-то время держалась, а затем поползла, поползла вниз, и след оборвался вместе с чьей-то задохнувшейся в ядовитом дыму жизнью…

Когда осенью на майдане начала «скакать», Роберт не обратил на это ровным счётом никакого внимания. Начинающий юрист, только что закончивший институт, он был занят совсем другими проблемами. Да нешто всякий раз оборачиваться, когда на этом дебильном киевском танцполе очередная дискотека развернётся? Сколько их уже за последние годы было! «Геть» да «геть»! Да не быдло мы, да не козлы. Насчёт быдла и козлов можно, конечно, дебатировать, а, вот, что бездельники стопудовые – факт. Ибо только бездельник может позволить себе роскошь месяцами скакать в центре любимой столицы, питаясь халявными печенюшками. Впрочем, самые большие мастера по части скакания – это именно козлы, так что зря открестились от родства.

В феврале месяце казавшиеся ритуальными «скачки» вдруг обернулись кровью и беспределом. Будучи человеком дотошным и натасканным на поиск фактов, Роберт внимательно разбирал, что же всё-таки происходило в сатанеющей столице. А происходило нечто похабное и жуткое.

Сперва сукин сын Янок не изволил дать оружия парням из «Беркута». У Роберта в «Беркуте» приятель хороший был, Пашка, приезжал потом, уже уволясь, рассказывал, трясясь от негодования, как кинули их с дубинками – считай безоружных – против молодчиков с «коктейлями Молотова», битами и прочим добром, как те заживо жгли их, а им и ответить было нечем. Даже водомётов не дали – как же! Це ж дети, помэрзнут на февральской холодрыге!

Оружие лишь в последний день применять дозволили – да поздно! Уже и те оружием бряцали! И, презрев договорённости с властью, пошли толпой бить небольшой митинг «регионалов» (старичков и старух так отходили битами, что добро б всем выжить), а затем – палить офис правящей партии. Нет, само собой, большей части этой партии, начиная с Янока, место на нарах – в этом правовед Роберт был убеждён. Но прийти, забить до смерти вышедшего из офиса клерка, а затем спалить здание с ещё двумя сотрудниками, находящимися внутри… Даже и не верилось. Но Пашка настаивал, что было именно так.

С этого-то и покатило колесо по человечьему насту, позвонками похрустывая… Стычка, другая… И, вот, снайперы заработали – чьи, откуда? Леший знает! Пашка божился, что не их. Да и как могли быть их, коли и по ним же стреляли, как и по той стороне? Из одной точки по обеим сторонам, провоцируя! И ведь ни одна пуля не попала в какого-нибудь бешеного молодчика из «ПСов» или «Свободовцев». Так, в массовку, ни шиша не понимающую… В девчонку-медсестру, прибежавшую на помощь раненому, которой горло пробило насквозь…

Раненые… Это, вообще, отдельная страшная страница. Если раненый «беркутовец» оставался «на территории противника», был утащен туда, «взят в плен» – пиши «пропало». Врагам поборники демократических ценностей помощи не оказывают. А иные ещё и истязают беспомощную жертву. Одному пленнику выкололи глаз прямо перед камерой, и никто, ничто не дрогнуло в опьяневшей от крови и вседозволенности стае.

В конце концов, раненых затащили в Дом Профсоюзов, а затем этот дом… загорелся… Случайно или нет, вряд ли узнать когда. И сколько людей там погибло – не узнать также. Пашка знал точно, что именно в этом «крематории» нашёл свою смерть его сослуживец.

Кстати, о крематориях. Это раньше захватывали телефоны и телеграфы. Новые революционеры захватили крематорий. И тот работал сутками на фоне бушующего безудержного грабежа, насилия, беспредела.

Янока, конечно, в тот момент в Киеве уже не было. Этот похититель меховых шапок в общественных сортирах, избранный украинским народом своим президентом, благополучно бежал, пока истекающий кровью «Беркут» ещё защищал легитимность его презираемой без исключения всеми власти…

После победы Майдана Пашка не раздумывал – прихватил табельное оружие и, пока суть да дело, рванул в Крым, зная наперёд, что этот анклав не позволит прийти восторжествовавшей в Киеве мега-мрази на свою землю.

Пашка оказался прав. В Крыму и прежде-то не давали «баловать», даже флот НАТОвский на свою территорию не пустили, а уж «поезда дружбы» от товарищей Яроша, Фарион, Тягнибока и прочих, звавших омыть русской кровью украинскую незалежность, и подавно.

Народ в Крыму поднялся быстро и массово. Заполнилась площадь Севастополя русскими флагами, и раздалось забытое, столько времени к забвению принуждаемое, а с той поры рефреном звучавшее, в единый глас народный слившееся: «Мы – Русские!» И, кажется, замерло всё в ожидании – чья переважит, да какой кровью станет, да в какой срок?..

А прошло всё неожиданно быстро, без сучка и задоринки. Референдум, возвращение в Россию, торжественная встреча в Кремле и ставшая знаменитой речь российского президента… Пашка звонил из Севастополя счастливый – он теперь российский гражданин!

Ветер крымской весны весь Юго-Восток овеял надеждой, разбудил, взбудоражил. Если Крым смог, то почему бы и нам не сделать то же? Не с этим же бандеровским отребьем жить! Хватит, нажились в чужой стране, пора и «до дому, до хаты» – в Россию! И хотя не сказать, чтобы прежде всем виделась современная Россия с её властителями такой уж прекрасной страной, но сейчас ничего не хотелось вспоминать, что бы марало светлый лик замаячившей совсем рядом Родины, которая, кажется, сама протянула руки, позвала: бегите, дети, а я помогу, укрою…

Роберт, не без основания ругаемый друзьями и домочадцами «сухарём», хотя и разделял общее желание, но не выходя из своей колеи. Несколько раз он был, конечно, на Куликовом поле, но… Душа его ещё не созрела для борьбы, и борьба эта казалась ему какой-то ненастоящей. В сущности, какие у неё перспективы? Одно дело, когда в Севастополе на площади весь город собрался, а в Одессе на Куликовом – сколько? Большинство горожан продолжало жить своей повседневной жизнью и тоже не было готово к борьбе. Сходить на референдум, проголосовать и вступить в состав России – пожалуй. Но бороться?

Осознавая это, Роберт смотрел на активистов Куликова, как на прекрасных чудаков, упорство и вера которых восхищают, но которые ничего не смогут добиться. Потому и не стоял с ними Роберт в одном строю, а сидел в своей конторе, исправно оформляя юридические документы…

Как же он жалел об этом сейчас! Как же жалел! Вечером второго мая он, как обычно, завершил рабочий день, краем глаза успел увидеть в новостях, что футбольные фанаты подрались с кем-то из «куликовцев», но не придал этому значения (фанаты всегда дерутся), потому что спешил на свидание с Яной. Их отношения тянулись уже несколько месяцев и, хотя давно уже стали близкими, не налагали никаких обязательств на обоих. Роберта это вполне устраивало, так как он ещё не чувствовал себя готовым к созданию семьи, не питал ни к кому серьёзных чувств, а с весёлой и беспечной Яной ему просто нравилось проводить время.

Ту проклятую ночь он провёл именно с ней. Вино, лёгкий ужин, жаркие янины ласки… Он даже телефон отключил, чтобы никто не испортил приятного вечера и ночи. А едва включил утром, как раздался звонок, и обрывающийся голос матери сообщил, что «бандеровцы» разгромили лагерь на Куликовом Поле и сожгли Дом Профсоюзов вместе с пытавшимися укрыться в нём от расправы активистами. И что тётя Сима с дядей Лёшей до сих пор не могут найти Юру и Иру…

Юра Лоскутов, музыкант и поэт, был лучшим другом Роберта со школы. Юрка, один из последних романтиков, веривших, что мир можно изменить Словом, стихами, конечно, был одним из самых горячих активистов Куликова с первых дней. Он почти безотлучно находился там, рисовал плакаты, сочинял песни, горел, как факел, освещая всё и вся вокруг себя. Его нельзя было не любить, им нельзя было не восхищаться. Он не жил, он парил над землёй, витал в одному ему ведомых горних высотах. А ещё он по-детски трогательно любил Россию, и своих родителей, и друзей, и Иру… Ира была, наверное, самой прекрасной девушкой, какую когда-либо видел Роберт. Чистый ангел двадцати двух лет с сияющими звёздами-глазами и чудной улыбкой. Они с Юркой, казалось, были рождены друг для друга. Две половинки, два лебедя высокого полёта…