Страница 19 из 23
Против красной с ее интернациональными частями армии стоит возрожденная старая русская армия, ставящая задачу восстановления великой России. Победа в ней не за горами, но знать своего противника, надо. Указать его типичные черты и составляет задачу этой книги.
Киев переживал тяжелые минуты. Только что завершились кровавые дни большевиков, результатом которых было более трех тысяч офицерских трупов, поруганных и расстрелянных на панелях и в парке. Большевики под начальством Муравьева победили, но рада призвала на помощь немцев. Враг оказался у порога города. Штаб большевистских комиссаров был на посту Волынском. Среди комиссаров была тревога: они ожидали несколько тысяч «Печерских», из поступивших красногвардейцев, как тогда назывались наемные «совдепские» войска.
Наконец «армия» прибыла. Эшелон в полдюжине вагонов привез едва шестьдесят человек. Собравшимися тотчас на митинге было постановлено: всем без исключения выступить с оружием в руках против дерзкого врага.
Начальник эшелона, восемнадцатилетний Беркович доложил, что его люди дальше поста Волынского не двинутся, так как они взялись защищать город и от него не пойдут. Едва был окончен этот неутешительный доклад, как ввалилась группа из Печерской армии и громко стала требовать выдачи ей — непременно немедленно — по две пары чистого белья, ибо иначе ее съедят «воши». Народный комиссар был вне себя, но шестьдесят человек для него представлялись грозной силой. Беркович пошел уговаривать Печорскую армию.
Случайно запоздал какой-то паровоз, и комиссар мог сорвать всю злобу на неповинном дежурном.
— Если не будет паровоза — расстрелять! Вы умели повиноваться, когда приказывало старое правительство! — кричал в исступлении комиссар…
Почти месяц спустя… Красногвардейские армии южнорусских республик отходили по всему фронту перед немецко-украинскими силами. В уездном городе Харьковской губернии тревожное настроение: ожидают гайдамаков. Утром было белогвардейское выступление.
Сам командующий армией занят расставлением городских караулов. Один револьвер в руках, другой за поясом: «товарищи, тому, кто уйдет с поста, первая пуля в лоб». Ругательства так и висят в воздухе. Для того, чтобы «товарищи» не могли уйти с постов и отказаться или отговориться незнанием, принята целая система записи.
Настроение красной гвардии к офицерам, попадающимся к ним в плен, очень неровное. В массе они очень злобны и другой фразы, — как выпустить ему кишки, чего с ним долго возжаться! — от них не слышно.
Три товарища из молодых ведут арестованного офицера на вокзал. Каких только издевательств он ни натерпелся, чем только ему ни угрожали, и каким только образом он достиг места назначения? Только слепым счастьем можно объяснить это. Но вот его же отправляют для следования в Харьков со строгим наказом конвойным: убежит, вы станете на его место! Конвойные — старые солдаты и сразу чувствуется совершенно другое отношение. Правда, стеречь стерегли, ибо кто же хочет быть расстрелянным, но рассуждения о моменте, сожаление о былой славе и могуществе России, давало понять, что они люди отличные от первых. Между тем они отлично знали, что сопровождают бывшего офицера на верную смерть, а потому им рисоваться не было необходимости.
В этот период таковое двойственное состояние армии «совдепской» власти было как правило, и всякому, кто близко с нею мог познакомиться, таковая двойственность первым долгом бросалась в глаза.
Конец марта и весь апрель немцы особенно усиленно продвигались в глубь нашей территории. Среди многих деятелей всяких оттенков укрепилась мысль, что она является только угрозой самим же большевистским властям. И эти власти принялись энергично, а вместе с тем и с большой осторожностью проводить исподволь реформы преобразования армии на старый лад. А раньше всемогущий институт комиссаров мало помалу из полновластных хозяев превратили только в политических деятелей.
Таким образом мы подошли к интересующему нас периоду, когда большевистская армия стала на путь тех преобразований, которые, начиная с времени ее наиболее интенсивных боев с силами всего Юга России, привели эту армию к ее теперешнему состоянию.
В период подписания Брест-Литовского мира для большевиков армия, даже таковая, как она была, представляла явную угрозу. Недолго думая, были приняты меры для развала армии. Меры эти всем известны и состояли в отмене воинской повинности, а главное в отмене системы назначения начальства. Наемный солдат и выборный командир — вот те принципы, на которых производилась постройка новой красной армии.
Но уже в мае совдепские власти увидели, что при помощи этой системы они никогда не будут в состоянии справиться не только со своими врагами, но и со своими же войсками. Надо было принимать экстренные меры по преобразованию армии.
Как уже не раз мною было указано, советские власти и в этом вопросе проявили массу гибкости и понимания момента. И если раньше власть отрицала принцип принудительной воинской повинности и необходимость института командного состава по назначению, то, испытав нужду в настоящей воинской силе, эта же власть, спустя только три месяца, открыто перешла к только что отвергнутой ею системе комплектования и управления. В мае против Дона и добровольческой армии стояли красноармейцы, навербованные в армию еще по старому принципу вольнонаемных войск. Но уже в конце мая вновь присланный военный комиссариат Кавказского военного округа должен был приступить к переформированию всех наемных частей по новым принципам сначала полунаемных войск для ближайшего перехода к системе мобилизации и полному принуждению.
В этот период времени в Царицыне, где располагался штаб округа, находилась масса самых разнообразных частей войск красной армии: начиная от остатков армии главковерха Антонова-Овсеенко до самочинных шаек, организованных предприимчивыми вольными атаманами, всех видов и наименований.
Кого только между этими атаманами не было: и бывшие каторжники, и бывшие присяжные поверенные, все формировали отряды на защиту революции. Значительное количество предводителей, и надо сказать наиболее удачных, вышло из старых унтер-офицеров, главным образом, из кавалерийских полков.
Случаи неповиновения на фронте в это время была общим правилом. Если удавалось сдвинуть какую-либо часть и перевести ее из одного места в другое, то надо было помнить, что вновь передвинуть ее не будет никакой возможности. Ни войска, ни их начальство в то время не признавали никакой отчетности и самым заурядным явлением было то, что перед выполнением какого-либо приказа войска ставили ультимативные требования об уплате им жалования за совершенно мифические неуплаченные месяцы, а так как ни списков, ни учета людям не велось, то в частях происходили колоссальные хищения. Вся хозяйственная часть велась каким-либо малограмотным бывшим писарем и он настойчиво требовал уплаты, в большинстве случаев подкрепляя свои требования угрозой того, что товарищи разойдутся.
Сам по себе уход какой-либо части, конечно не представлял большой опасности в смысле обнажения фронта, но люди, расходясь вооруженными, становились форменными разбойниками. Начальники этих самочинных банд отлично сознавали, что в их руках сосредоточена настоящая сила, а потому считались с местными властями только постольку, поскольку им это было выгодно. Образно выражаясь для обеих сторон: «худой мир был лучше доброй ссоры».
Наиболее типичным из таких мелких предводителей был некто товарищ Черняк, с принадлежащим ему полком, который сплошь состоял из шахтеров различных южных рудников. Этот полк «Черняков», как его называли в Царицыне, отличался всеми достоинствами «революционных товарищей».
Однажды в Красном Царицыне Черняк явился к комиссарам с заявлением, что его вольница постановила: «бросить южный фронт и отправится вверх по Волге для самостоятельных действий против белогвардейцев, занявших Самару и другие города на Волге». Причина такового постановления крылась в том, что эти разбойники ограбили всю округу, в которой находились на отдыхе, и им улыбалась возможность начать грабеж в еще не тронутых «товарищами» северных губерниях.