Домик в Оллингтоне

Мистрис Имс была в восторге от их посещения. Со стороны мистера Кросби было весьма обязательно навестить такую бедную, забытую женщину, как она, обязательно было это и со стороны капитана Деля и милых девиц, у которых в настоящее время так много радостей дома в Оллингтоне! Пустые вещи, которые считаются другими за обыкновенную учтивость, мистрис Имс принимала за большую милость.

– Как здоровье мистрис Дель? Надеюсь, что она не утомилась после того вечера, когда мы просидели до такой поздней поры?

Белл и Лили уверили старушку, что их мать не чувствовала ни малейшей усталости. После этого мистрис Имс встала и вышла из комнаты под предлогом позвать Джона и Мэри, но в действительности, с намерением принести в гостиную пирожное и сладкое вино, которые хранились под замком в маленькой комнатке.

– Пожалуйста, не будемте здесь долго, – прошептал Кросби.

– Нет, не будем, – сказала Лили. – Но, мистер Кросби, если вы приехали навестить моих друзей, вы не должны торопиться.

– Вы не торопились уезжать от леди Джулии, – сказала Белл, – позвольте же и нам в свою очередь не торопиться.

– Тем более что мистрис Имс не станет говорить об исполнении наших обязанностей и о том, что красота – вещь опасная, – заметила Лили.

Мэри и Джон вошли в гостиную до возвращения матери, потом вошла мистрис Имс, а спустя несколько минут явились вино и пирожное. Конечно, все это было как-то неловко, все, по-видимому, были как-то связаны. Мистрис Имс и ее дочь не привыкли видеть в своем доме таких величественных людей, каким старался показать себя мистер Кросби, бедный Джон оставался безмолвным от сознания своего жалкого, ничтожного положения. Он не отвечал еще на письмо мисс Ропер и не решил еще, отвечать ли ему или нет. Вид счастья Лили не производил в нем той радости, которую бы он должен был испытывать, как друг ее детства. Надобно сказать правду, он ненавидел Кросби, и чувство это высказывал не только самому себе, но и сестре, и притом нередко, а особливо после вечера у мистрис Дель.

– Я тебе вот что скажу, Молли, – говаривал он. – Я бы вызвал на дуэль этого человека, лишь бы представился повод.

– Как! Чтобы сделать Лили несчастною?

– Она никогда не будет с ним счастлива. Я уверен, что не будет. Я не хочу сделать для нее какой-нибудь вред, но, право, подрался бы с этим человеком на дуэли, да не знаю, как бы устроить это.

И потом ему приходило на мысль, что если они оба падут в подобной борьбе, то это послужило бы единственным путем к прекращению настоящего порядка вещей. Этим путем он избавился бы также от Амелии, другого исхода в настоящую минуту не предвиделось.

Войдя в гостиную, Джонни пожал руку всем оллингтонским гостям, но при пожатии руки Кросби у него, как он впоследствии говорил своей сестре, по всему телу пробежали мурашки. Кросби, посматривая на Имсов, как-то натянуто и принужденно сидевших в своей собственной гостиной, решил в своем уме, что жена его по приезде в Лондон должна как можно реже видеться с Джонни, он решил это не из ревности, но из нерасположения к молодому человеку. Он узнал от Лили все – или, по крайней мере, все, что знала Лили, – и видел во всем этом одно забавное. «Пожалуйста, Лили, видайтесь с ним реже, – говорил он ей. – Как можно реже, из боязни, что он сделается ослом». Лили поверила ему все свои чувства, рассказывала ему все, что могла, а между тем он вовсе не замечал, что Лили действительно питала горячую любовь к молодому человеку, которого он ненавидел.

– Нет, благодарю вас, – сказал Кросби. – Я никогда не пью вина в такое время дня.

– Кусочек пирожного! – И мистрис Имс взглядом своим умоляла Кросби оказать ей эту честь.

Точно так же она умоляла и капитана Деля, но они оба оставались непреклонными. Не знаю, более ли было расположения у дам, чем у кавалеров, выпить вина и скушать пирожного, но они понимали, что не попробовать лакомств, поставленных на стол, значило бы огорчить и даже оскорбить добрую старушку. Женщины всегда охотно приносят небольшие жертвы для общества, так же как и большие жертвы для жизни. Мужчина, способный на все хорошее, всегда бывает готов к выполнению своего долга, так точно и женщина с добрыми наклонностями всегда готова на принесение какой либо жертвы.

– Действительно, нам пора отправиться, – сказала Белл, – а то застоятся наши лошади.

Предлог был извинительный, и гости распростились.

– Вы, Джонни, верно еще побываете у нас перед отъездом в Лондон? – спросила Лили, когда молодой человек вышел на улицу с намерением помочь Лили сесть на лошадь, но железная воля мистера Кросби принудила его отказаться от этого намерения.

– Да, побываю, перед отъездом. До свидания.

– До свидания, Джон, – сказала Белл.

– До свидания, Имс, – сказал капитан Дель.

Кросби, садясь в седло, слегка кивнул головой, но его соперник не хотел обратить на это ни малейшего внимания.

– Так или иначе, но я вызову его на дуэль, – говорил Имс про себя, возвращаясь по коридору в дом своей матери.

В свою очередь Кросби, вкладывая ноги в стремена, чувствовал, что молодой человек не нравился ему все более и более. Чудовищно было бы полагать, что к этому чувству примешивалась ревность, а между тем он очень сильно не любил молодого человека и даже рассердился на Лили за то, что она пригласила его побывать в Оллингтоне. «Я должен положить конец всему этому», – думал он, молча выезжая из города.

– Вы, милостивый государь, не должны быть взыскательны к моим друзьям, – сказала Лили, улыбаясь, но в то же время ее голос показывал, что она говорит серьезно.

В это время они были уже за городом, и Кросби не сказал почти ни слова с тех пор, как они оставили дом мистрис Имс. Они находились теперь на большой дороге, Белл и Бернард ехали впереди.

– Я никогда не был взыскательным, – сказал Кросби с некоторою раздражительностью. – По крайней мере, в отношении к тем, кто того не заслуживал.

– А я разве заслужила это?

– Перестаньте, Лили, я никогда еще не был и не думаю быть взыскательным к вам. Но вы не обвиняйте меня, если я не был любезен с вашими друзьями. Во-первых, я бываю со всеми любезен, насколько позволяет мне это мой характер, а во-вторых…

– Что же, во-вторых?..

– Я не совсем уверен, что вы действуете благоразумно, поощряя в настоящее время дружбу этого молодого человека.

– Вы хотите сказать, что я действую весьма неблагоразумно?

– Нет, милая Лили, я совсем не то хочу сказать. Если бы я думал это, я бы откровенно вам высказал. Я говорю то, что думаю. Нет никакого сомнения, я полагаю, что этот молодой человек питает к вам род романтической любви, – нелепый род любви, в которой не думаю, чтобы он мог надеяться на взаимность, но мысль о которой придает некоторую прелесть его жизни. Когда он встретит молодую женщину, способную быть его женой, он забудет об этой любви, но до той поры будет считать себя отчаянно влюбленным. Притом же такой молодой человек, как Джон Имс, весьма способен всюду и всем рассказывать о своих фантазиях.

– В настоящую минуту я не думаю, чтобы он решился упоминать мое имя перед кем бы то ни было.

– Но, Лили, вы, может быть, согласитесь со мной, что я более вашего знаю молодых людей.

– Да, без сомнения.

– И я могу уверить вас, что они вообще имеют большую наклонность свободно употреблять имена девушек, в которых они воображают, что влюблены. Не удивляйтесь, если я вам скажу, что мне не хотелось бы, чтобы какой-нибудь мужчина свободно обращался с вашим именем.

После этих слов Лили минуты две оставалась безмолвною. Она чувствовала, что ей оказана несправедливость, ей было неприятно это, но она не знала, в чем именно заключалась несправедливость. Она весьма много была обязана Кросби. Во многом она должна была соглашаться с ним – и старалась соглашаться даже более, чем требовал того ее долг. Но все же она была убеждена, что не всегда может быть хорошо уступать ему безусловно во всем. Она желала думать, по возможности, так, как думал он, но не могла сказать, что соглашалась с ним, когда их убеждения расходились. Джон Имс был старый друг, которого она не могла оставить, и потому считала необходимым заявить об этом теперь же.