Страница 15 из 35
– Джошуа Ранн, сэр, хочет видеть вас, если вы свободны.
– Велите ему войти сюда, – сказала мистрис Ирвайн, взяв в руки вязанье. – Я охотно слушаю, когда говорит мистер Ранн. У него уж, верно, башмаки выпачканы в грязи: посмотрите же, Карроль, чтоб он вытер их хорошенько.
Чрез две минуты мистер Ранн появился в дверях, с весьма почтительными поклонами, которые, однако ж, далеко не успокоили моськи, издавшей громкий лай и побежавшей по комнате для рекогносцировки ног новоприбывшего. Два щенка, смотревшие на выдававшиеся икры и на полосатые шерстяные чулки с более чувственной точки зрения, возились около них и ворчали с большим наслаждением. Между тем мистер Ирвайн повернул кресло и сказал:
– А, Джошуа, разве случилось что-нибудь в Геслопе, что вы пришли сюда в такую сырую погоду? Садитесь, садитесь. Не церемоньтесь с собаками, дайте им приятельский тычок. Сюда, моська, негодяй!
Есть на свете лица, которые, когда обращаются к нам, производят весьма приятное ощущение; они производят такое же приятное ощущение, как внезапная струя теплого воздуха зимою или блеск света в холодных сумерках. Мистер Ирвайн имел именно такое лицо. Он имел такого рода сходство с своей матерью, какое имеет наше воспоминание о лице любимого друга с самим лицом; все черты были великодушнее, улыбка яснее, выражение теплее, если б контур не был очерчен так тонко, то его лицо можно было бы назвать веселым, но это слово не шло к нему, потому что лицо мастера Ирвайна выражало и простодушие, и сознание превосходства.
– Благодарю, ваше преподобие, – отвечал мистер Ранн, стараясь принять вид, что вовсе не заботится о своих ногах, но попеременно тряся ими для того, чтоб удерживать щенков от нападений. – Я постою, если позволите: это приличнее. Надеюсь, что вы и мистрис Ирвайн здоровы, а также и мисс Ирвайн… и мисс Анна, надеюсь, что они по-прежнему здоровы.
– Да, Джошуа, благодарю вас. Вы видите, какой цветущий вид имеет матушка. Она бьет нас, молодой народ, решительно наповал. Но в чем же дело?
– Да вот, сэр, мне нужно было побывать в Брокстоне, чтоб снести свою работу. Я и счел за долг свой зайти к вам и уведомить о том, что происходит у нас в деревне. Таких вещей я не видал во всю мою жизнь, а я прожил в деревне, мальчишкой и взрослым, вот будет в Фомин день шестьдесят лет. Я собирал к Пасхе подать для мистера Блика, прежде чем ваше преподобие изволили прибыть в приход, присутствовал всегда при звоне, при рытье всех могил и пел в хоре долгое время прежде, чем пришел Бартль Массей – бог весть откуда! – со своим контрапунктом и антифонами, который всех, кроме самого себя, сбивает с такту… и выходит, что один начинает, а другой следует за ним, как блеют овцы на выгоне… Я знаю, что должен делать приходский дьячок, и знаю, что было бы неуважением с моей стороны в отношении к вашему преподобию, и к церкви, и к королю, если б я допустил эти вещи, не сказав о них ни слова. Я был поражен изумлением, не знавши ничего об этом прежде; я был так взволнован, как будто выронил из рук мои инструменты. Я не мог спать больше четырех часов вот в эту ночь, которая прошла; да и этот сон был такой беспокойный, что я утомился более, чем если б совсем не спал.
– Но что же такое случилось, Джошуа? Уж не пытались ли опять воры украсть свинец с крыши?
– Воры! Нет, сэр… а между тем можно сказать, что это есть воры и также кража церковная. Изволите видеть: очень вероятно, что методистки сдержат превосходство в приходе, если вашему преподобию и их милости сквайру Донниторну не угодно будет сказать слово и запретить это. Не то чтоб я осмелился предписывать вам, сэр, – я никогда не посмею забыться до того, чтоб быть умнее своих высших; однако ж умен ли я или нет – это все равно, не в этом и дело, но я хотел только сказать вам и говорю, что молодая женщина, методистка, которая гостит у мистера Пойзера, проповедовала и молилась на Лугу вчера вечером. Это так же верно, как то, что в настоящую минуту я имею счастье находиться перед вашим преподобием.
– Проповедовала на Лугу? – сказал мистер Ирвайн с удивленным видом, но совершенно спокойно. – Эта бледная, хорошенькая молодая женщина, которую я видал у Пойзера? Я видел, что она была методистка, или квакерша, или что-нибудь в этом роде, по ее платью, но не знал, что она проповедница.
– Вы можете совершенно верить тому, что я говорю, сэр, – возразил мистер Ранн, сжав рот полукругом, и, помолчав так долго, что после его слов можно было поставить три восклицательные знака, продолжал: – Она проповедовала на Лугу вчера вечером и принялась за Чадову Бесс так, что с ней сделался припадок, и она с тех пор не перестает плакать.
– Ну, да Бесси Кренедж, кажется, здоровая девушка, я совершенно уверен, что у нее это пройдет, Джошуа… Ну, а из других ни с кем больше не было припадков?
– Нет, сэр, не могу сказать этого. Но нельзя знать, что случится, если такие проповеди, как вчера, будут происходить каждую неделю… тогда от них не будет и житья в деревне. Видите ли, эти методисты заставляют людей верить, что если они выпьют лишнюю рюмку для веселья, то за это они пойдут в ад. Это так же верно, как то, что они родились. Я не запивоха, не пьяница – никто не может сказать этого про меня, – но я люблю выпить лишнюю рюмку в Пасху или в Рождество, что и естественно, когда мы ходим ко всем и поем и люди предлагают нам вино даром, или когда я собираю подать, и я люблю выпить пинту с трубкой, по временам поболтать у соседа, мистера Кассона, потому что я был воспитан в церкви, благодаря Бога, и был приходским дьячком целые тридцать два года, ведь я уж должен знать, что такое господствующая религия.
– Ну, что же вы советуете, Джошуа? Что же нужно делать, по вашему мнению?
– Видите, ваше преподобие, я не стану советовать, чтоб вы приняли какие-нибудь меры против молодой женщины. Она женщина хорошая, если б только перестала заниматься вздором; притом же я слышал, что она вот скоро возвратится домой на родину. Она родная племянница мистера Пойзера, и я не желаю сказать ничего сколько-нибудь неуважительного о семействе, живущем на мызе… я ведь ходил к ним и снимал у них со старых и малых мерку для башмаков почти все время, что я занимаюсь башмачным мастерством. Но там есть Билль Маскри, сэр, это самый отчаянный методист, какой только может быть, и я нисколько не сомневаюсь, что это он подстрекнул молодую женщину проповедовать вчера вечером, да он приведет с собою других из Треддльстона проповедовать, если не сбить с него немного спеси. Я думаю, ему следует дать знать, что ему не станут более отдавать делать и чинить церковные телеги и снаряды и что его выгонят из дома и со двора, которые он получает в наем от сквайра Донниторна.
– Но вы сами говорите, Джошуа, что прежде, сколько вам известно, никто не приходил проповедовать на Лугу, почему же вы думаете, что другие придут опять? Методисты не приходят проповедовать в такие небольшие деревни, как Геслоп, где только какая-нибудь горсть работников, которые обыкновенно бывают слишком утомлены для того, чтоб слушать их. Им почти так же бесполезно проповедовать в Геслопе, как и на совершенно безлюдных Бинтонских Горах. Кажется, Билль Маскри сам не проповедник?
– Нет, сэр, у него нет дара связывать слова без книг, он увяз бы так же скоро, как корова в сырой земле. Но у него довольно длинный язык для того, чтоб неуважительно говорить о своих ближних, потому что он вот сказал про меня, что я слепой фарисей… который употребляет Священное Писание для того только, чтоб давать прозвища людям, которые старше и лучше меня!.. А еще хуже всего то, что слышали, как он весьма неприлично выражался о вашем преподобии… я мог бы привести людей, которые готовы побожиться, что слышали, как он называл вас безгласным псом и беспечным пастухом. Прошу извинить меня, ваше преподобие, в том, что я передаю такие вещи.
– Лучше не передавать, конечно. Пусть злые речи умирают в ту же минуту, как они произнесены. Билль Маскри мог бы быть гораздо хуже, нежели он есть теперь. Мне говорили, что он был буйный пьяница, не радел о деле и бил жену, теперь же он стал бережлив и скромен, он и жена его имеют оба довольно приличный вид. Если вы можете представить мне какое-нибудь доказательство того, что он ссорится с своими соседями и производит беспокойство, то я, как священник и судья, буду считать своею обязанностью вмешаться в это дело. Но умным людям, как вы да я, было бы неприлично хлопотать о пустяках, как будто мы думаем, что церковь находится в опасности, потому что Билль Маскри позволяет своему языку молоть вздор или молодая женщина говорит серьезно перед горстью людей на Лугу. Мы должны жить и давать жить, Джошуа, как относительно религии, так относительно и всего прочего. Продолжайте исполнять свою обязанность приходского дьячка, пономаря и могильщика, и исполнять ее так, как вы всегда исполняли, и делать своим соседям отличные толстые сапоги, и я уверен, что в Геслоне не случится ничего особенно дурного.