Напиток жизни и смерти. Мистерия Мёда и Хмеля

Стоит обратить внимание на соседство вина с кровью, по сути – на их смешение в жертвенном сосуде, из которого, по представлениям скифов, видимо, пили сами боги.

Спустя более чем пятьсот лет после Геродота, в I в. н. э., римский автор Помпоний Мела в сочинении «Землеописание» пишет о скифах:

«(I.12) Внутри страны жители ведут более суровый образ жизни, и земля менее обработана. Они любят войны и резню… Даже при заключении договоров проливается кровь: договаривающиеся наносят себе раны, смешивают выступившую из них кровь и пьют ее; это считается у них самым крепким залогом сохранения верности. (I.13) Во время пиршества перечисление, кто сколько перебил врагов, является любимейшим и самым частым предметом беседы, причем те, которые перечисляли больше всех, пьют из двух чаш: это считается особенной почестью во время веселья. Чаши делают они из черепов злейших врагов…(I.14)» (Подосинов, 2002).

Здесь интересна в первую очередь традиция пить с обеих рук, которая неким образом перекликается с древним северным пожеланием, чтобы жизнь была полной чашей, за которое пили, также удерживая сосуд двумя руками… Священный хмельной напиток выступает как заменитель жертвенной крови в приношениях богам и предкам, что побуждает нас обратить внимание читателей на собственно традиционные представления о крови.

Кровь (др. – русск. «руда») в древности понималась как средоточие жизни. В ней содержится жизненная сила, а по некоторым представлениям, и душа. Кровь связана с умножением, порождением, а также с понятиями рода и родства. Красный (рудый) цвет делает очевидной связь крови с Верхним миром, знаковым цветом которого у славян был красный.

Кровь широко использовали в магических и обрядовых целях (вопреки, кстати, утверждениям об обратном, широко распространяемым теми, кто мало знаком с историко-этнографическим материалом). Принято считать, что, покидая дом и оставив в нём капельку крови, человек оставляет и частицу души. По состоянию этой капли можно узнать судьбу человека. Жизненная сила, заключённая в крови, может вызвать к жизни волшебные растения. Кровь жертвенных животных служила средством магической защиты. Ею обрызгивали стены дома, успокаивали или изгоняли нечистую силу.

У всех славянских народов бытовал обычай запрета на употребление крови в пищу, за исключением ритуальных случаев (например, питьё первой крови при забое скота) (Гаврилов, Ермаков, 2008, с. 94–95).

«Священники именем народа приносили жертвы и предсказывали будущее. В древнейшие времена Славяне заклали, в честь Богу невидимому, одних волов и других животных. Но после, омраченные суеверием идолопоклонства, обагряли свои требища кровию христиан, выбранных по жребию из пленников или купленных у морских разбойников. Жрецы думали, что идол увеселяется христианскою кровию, и к довершению ужаса, пили ее, воображая, что она сообщает дух пророчества» (Карамзин, 1997, с. 10).

«Ужасающий» на первый взгляд текст Николая Михайловича Карамзина на деле представляет собою пересказ документальных свидетельств человеком, крайне далёким от понимания языческого мировосприятия и вообще воззрений человека тех далёких времён. Он и не мог понять главного: глубинного смысла использования крови (в том числе, возможно, и её употребления) в обрядовых целях. Ратовать за подобные действия сегодня наивно, но понимать прошлое необходимо. Да и не была ли кровь символической? Теперь мы этого уже не узнаем.

Скифский золотой сосуд. IV век до н. э.

Уподобление древними вина крови, а крови вину особенно чётко прослеживается в эпизоде гибели персидского царя Кира. Вышло так, что Кир решил покорить грозных массагетов, также относимых к скифам. В числе пленников персов был и сын царицы Томирис, предводитель массагетов, по имени Спаргапис. По-видимому, он не избежал хмельного порока. Вновь сошлёмся на Геродота:

«212. А царица Томирис, узнав об участи своего войска и сына, велела отправить вестника к Киру с такими словами: “Кровожадный Кир! Не кичись этим своим подвигом. Плодом виноградной лозы, которая и вас также лишает рассудка, когда вино бросается в голову и когда вы, персы, [напившись], начинаете извергать потоки недостойных речей, – вот этим-то зельем ты коварно и одолел моего сына, а не силой оружия в честном бою. Так вот, послушайся теперь моего доброго совета: выдай моего сына и уходи подобру-поздорову из моей земли, после того как тебе нагло удалось погубить третью часть войска массагетов. Если же ты этого не сделаешь, то клянусь тебе богом солнца, владыкой массагетов, я действительно напою тебя кровью, как бы ты ни был ненасытен”.

213. Кир, однако, не обратил никакого внимания на слова глашатая. А сын царицы Томирис Спаргапис, когда хмель вышел у него из головы и он понял свое бедственное положение, попросил Кира освободить его от оков. Лишь только царевич был освобожден и мог владеть своими руками, он умертвил себя. Так он скончался.

214. Томирис же, узнав, что Кир не внял ее совету, со всем своим войском напала на персов. Эта битва, как я считаю, была самой жестокой из всех битв между варварами. О ходе ее я узнал, между прочим, вот что. Сначала, как передают, противники, стоя друг против друга, издали стреляли из луков. Затем исчерпав запас стрел, они бросились врукопашную с кинжалами и копьями. Долго бились противники, и никто не желал отступать. Наконец массагеты одолели. Почти все персидское войско пало на поле битвы, погиб и сам Кир. Царствовал же он полных 29 лет. А Томирис наполнила винный мех человеческой кровью и затем велела отыскать среди павших персов тело Кира. Когда труп Кира нашли, царица велела всунуть его голову в мех. Затем, издеваясь над покойником, она стала приговаривать так: “Ты все же погубил меня, хотя я осталась в живых и одолела тебя в битве, так как хитростью захватил моего сына. Поэтому-то вот теперь я, как и грозила тебе, напою тебя кровью”. Из многих рассказов о кончине Кира этот мне кажется наиболее достоверным» (Геродот, История I, 133).

Любопытно его же свидетельство о применении вина в самой Персии: «Самым большим праздником у персов признается день рождения каждого человека. В этот день они считают нужным устраивать более обильное, чем в другие дни, угощение <…> Персы – большие любители вина. <…> Эти обычаи персы строго соблюдают. За вином они обычно обсуждают самые важные дела. Решение, принятое на таком совещании, на следующий день хозяин дома, где они находятся, еще раз предлагает [на утверждение] гостям уже в трезвом виде. Если они и трезвыми одобряют это решение, то выполняют. И наоборот: решение, принятое трезвыми, они еще раз обсуждают во хмелю» (История, I, 212 – 214).

Из этого можно заключить, что персы признавали вино средством раскрепощения сознания и при его посредстве столь оригинальным образом решали, как бы сейчас сказали, креативные задачи.

Мир «котла перерождения»

Миф о волшебном кубке Одрёрир, чашах Тваштара и о волшебном напитке, «приводящем дух в движение», находит своё развитие и у древних кельтов. Речь идёт о так называемой Чаше Грааля. Точнее, как она первоначально называлась, о котле перерождений бога Дагды. Эта тема уже не раз подробно рассмотрена в работах нашего коллеги А. В. Платова (см., напр,: Платов, 2002) и других авторов, так что мы не будем лишний раз останавливаться на ней.

В упомянутой статье А. В. Платов обращается к сказаниям, связанным со знаменитым валлийским бардом Талиесином13. Талиесин, скорее всего, вполне историческое лицо. Согласно «Истории Бриттов» – британской хронике, составленной около 830 г., он жил и писал в Британии во второй половине VI в., то есть во времена сразу после правления короля Артура. Талиесину, по мнению специалистов, могут принадлежать две великолепные поэмы: Câd Goddeu (валл. «Битва Деревьев») и Preiddeu A