Настоящее в будущем

— Она в порядке, — тихо сказала Робин, будто прочитала её мысли.

— Да… — Коль часто заморгала, сдерживая слёзы,. — Что сделала Алекс?

— Это очень тёмная магия. Я не знаю, где она научилась такому, — рассказывала Робин. — Я сама держусь от этого как можно дальше.

— А откуда ты знаешь?

Робин погрустнела.

— Мама как-то рассказала, — она печально улыбнулась, шагая по саду, — когда удалось разговорить её. Видишь это дерево? Это единственное, за чем Зелена Миллс ухаживает в этом увядающем саду.

Она указала на плакучую иву.

— Плакучая ива? — спросила Коль. — Почему?

— Помимо чистой магии есть и другая, — рассказывала Робин. — Более тонкая. Она не просто так посадила её здесь. Плакучая ива — символ бесплодной несчастной любви, увядания и смерти, отражение внутреннего мира моей мамы. У каждого из нас есть такое дерево, но не думаю, что нам стоит его взращивать, пока мы можем не допускать беды. А ещё это могила повелителя Преисподней.

— Аид…

— Да, — кивнула Робин, — Аид. Мне жаль, Коль. Всё из-за меня.

— Почему Алекс напала на тебя?

— Потому что Нил её бросил ради меня, — невесело усмехнулась Робин. — Потому что полтора года он её обманывал со мной.

— Как далеко всё зашло? — Коль подозревала, что дальше некуда.

— Дальше некуда, — ответила Робин. — Знаешь, идём я лучше покажу тебе то, что сделала….

Они пошли в дом, где Робин познакомила её с новыми интересными свойствами её песка. Стоит признать, что она проделала отличную работу.

***

Вернувшись домой, Адам заглянул в кухню, чтобы разжиться какой-нибудь едой и подняться в свою комнату, и столкнулся с Румпельштильцхеном, задумчиво разглядывающим содержимое своей кружки.

— Адам… — обернулся Румпель, посмотрел на мальчика и задержал взгляд на его мокрых волосах. — Попал под дождь?

— Нет проблем, — сказал Адам и тут же призадумался, почему сказал именно это. — Правда.

Он развернулся, чтобы избежать дальнейших расспросов.

— Ладно, — кивнул Румпель, — а что в Нью-Йорке?

Расспросы были неизбежны.

— Альберт сдал? — Адам повернулся к отцу.

— Альберт в курсе? — спросил Голд. — Нет, не он. Автоматическое отображение номера кредитки на сайте бостонского автовокзала.

— Вот чёрт! — вырвалось у Адама. — От тебя ничего не укроется, да?

— Как правило, — Румпель толкнул ему стул. — Присядь. Так что в Нью-Йорке?

Адам сел на стул и долгим взглядом посмотрел на отца и заметил, что тот какой-то странный, нервный.

— А ты действительно обеспокоен, — заметил Адам. — Ничего в Нью-Йорке. Уже не важно.

— Ты думал сбежать. Это очень важно, — строго сказал Голд. — В чём дело?

— Глупость из-за девушки, — сдержанно улыбнулся парень.

Он подобрал в голове много ответов, но решил дать самый честный.

— Что? — Голд явно ожидал чего угодно, но не этого. — С каких пор у тебя девушка?

— Да нет у меня девушки, — отмахнулся Адам. — Потому и говорю: глупость.

— Кто она?

— Её зовут Келли, — Адам достал телефон из кармана. — Я покажу.

Он отыскал видео с прыжком Келли и включил. Вот она разгоняется, влетает на трамплин и перепрыгивает с одного небоскреба на другой, плавно приземляется с другой стороны, обезумевшая от радости, что совершила такой невозможный трюк. Прыжок повторился несколько раз со всех камер.

— Это же… — у Голда глаза полезли на лоб.

— Да.

— Там же этажей сорок!

— Сорок три.

— Кто её снимал?

— Никто. Она сама. Использовала вот это, — Адам извлёк из заднего кармана маленькую камеру. — Это «сверчок». Многофункциональная камера, которая не только картинку передает, но и все данные фиксирует. Она установила на крышах. Слушай, она не сумасшедшая. Она год готовилась к этому прыжку, рассчитала всё вплоть до скорости ветра и собственного веса. Это искусство.

Адам не мог скрыть своего восхищения.

— Ты способен на подобное? — нахмурился Голд.

— Только формулой на бумаге, — успокаивал Адам. — Компьютерная модель. Я ещё дружу с головой, пап.

— С чем связана твоя «глупость»? — отец немного расслабился, но совсем немного.

— Соревнование скейтеров.

— Почему глупость? Ты вроде прилично катаешься.

Адама охватило беспокойство от осознания, что папа видит его насквозь и знает о нём всё, но это было приятное беспокойство. Он вдруг ощутил необыкновенную душевную близость с отцом, отгоняющую мысли об одиночестве и скуке, и ему стало неловко, что он вообще допускал их.

— Да, нормально, — согласился Адам. — Но это не всё. В Нью-Йорке мне бы пришлось столкнутся с теми, кто знает «территорию». Я опозорюсь стопроцентно. И это самое худшее.

— Особенно когда тебя интересует вовсе не соревнование.

— Да.

— Эх… Здесь дело не только в Келли, — Голд досадливо цокнул и грустно посмотрел на сына. — Мне жаль, Адам. Я знаю, ты тоскуешь, но вернуться мы не можем. По крайней мере, пока

— Даже если бы причины были менее вескими, высшей степенью эгоизма с моей стороны было бы просить вас переехать, пап, — Адам никогда не винил никого из своей семьи в разлуке с Нью-Йорком. — Не думай об этом.

— Давай так, — приободрился Голд. — Если всё закончится хорошо, то я сам отвезу тебя в Нью-Йорк. На неделю раньше, чтобы ты мог изучить «территорию». Договорились?

Он протянул ему руку для рукопожатия.

— Договорились, — Адам пожал отцу руку, приятно удивлённый таким развитием событий.

— Есть ещё что-то, что беспокоит тебя?

— Отвечу, что нет, — улыбнулся Адам, не видя иных серьёзных проблем именно в своей жизни. — Нет проблем, которые я не мог бы решить самостоятельно. Я поделился единственной.

— По-мужски, — с улыбкой кивнул Голд. — Но если что, то я пока здесь.

— Спасибо, — растерянно поблагодарил Адам, поднялся, намереваясь уйти, но решил сказать кое-что напоследок, искренне желая поддержать отца: — Ты не умрёшь, пап. Не сейчас. Ты был прав, когда говорил, что такое решение можешь принять только ты. Я верю в это. Я верю в тебя.

— Спасибо, сынок, — неуверенно улыбнулся Румпель. — Буду надеяться, что ты прав.

Адам кивнул, но на выходе снова обернулся и ещё раз заглянул в печальные тёмные глаза:

— Я прав. Вот увидишь!

***

Белль была взбешена тем, что случилось на улице, но всё же ей удалось умерить свой пыл. Она не хотела встречаться с Румпелем, пока не избавится от всех упоминаний о происходящем, а на расспросы Белль-из-прошлого она старалась никак не реагировать и попросила её забыть от этом. В конце концов ничего страшного не произошло и никто не умер.

Дома она, однако, сразу столкнулась с мужем, и он сразу же всё услышал и всё увидел. Кровь отвратительно чавкала при каждом её шаге.

— Что это? — он указал на разорванные окровавленные лоскуты её левой брючины.

— Порвала брюки, — Белль сжала губы.

— А кровь чья?

— Моя. Я неаккуратно порвала брюки.

— Белль! — переживал Румпель. — Что случилось?

— Разнимала подростков, — сказала она. — Получила куском фаейербола.

— Куском? — он прикусил губу. — Я же просил тебя…

— У меня не было выбора, — веско возразила Белль. — Он предназначался Коль. Но всё улажено. Никто не пострадал, а Робин меня вылечила. Ничего нет.

Она задрала брючину, демонстрируя абсолютно здоровую ногу. Правда, умолчала, что боль не совсем ушла. Он притянул её к себе и сжал в объятиях, на что она не сразу отреагировала, и лишь через минуту неловко похлопала его по спине и уткнулась носом куда-то в шею.

— И где сейчас Коль? — прошептал Голд.

— У Робин, видимо, — шёпотом ответила Белль. — Когда вернётся — убью.

Но Белль не собиралась её убивать, не испытывала желания даже наказывать её, потому что больше не хотела ругаться с дочерью. Жаль, что все добрые намерения улетели в трубу, когда Коль вернулась. И вернулась довольно поздно.

— Поджидаешь? — сразу спросила Коль.

— Ты что, чёрт тебя дери, там устроила?! — сразу выпалила Белль.