Страница 27 из 107
У АБДУЛА НЕПРИЯТНОСТИ
Старый Абдул не замечал, как над его головой сгущаются тучи. Он был так занят маленьким Рошаном, так счастливо проводил дни с малышом, что не видел косых взглядов и не обращал внимания на то, как все реже люди отвечали на его приветствия.
Мальчик рос спокойным и послушным. Он привязался к старику, который заменял ему и отца, и мать. Когда Абдул возвращался с базара домой, Рошан встречал его улыбкой, тянул ручонки и лепетал что-то невразумительное на том языке, на котором изъясняются все маленькие дети во всем мире.
— Я уже пришел, — говорил Рошану старик со счастливой улыбкой. — И принес тебе молока.
Он кормил малыша, после чего брал его на руки и шел на улицу.
— Тебе нужны свежий воздух и солнце, — объяснял он. — Это такие вещи, малыш, которые ничем нельзя заменить.
Люди, идущие ему навстречу, скороговоркой отвечали на приветствия Абдула и старались как можно скорее пройти мимо. Ничего подобного раньше не было, но Абдул, кажется, не замечал происшедший с окружающими перемены.
В один из дней он подошел к сидящим в тени дерева соседям, держа малыша на руках.
— Сейчас, Рошан, — пробормотал старик. — Я только затянусь разок кальяном.
Тем временем разговор, который вели сидящие, прервался. Все молча смотрели на Абдула.
— Послушай-ка, Мулла-джи, — сказал старик, опускаясь на землю. — Поверни ко мне кальян, я хочу затянуться.
Мулла-джи, куривший кальян, хмуро ответил:
— Община отказала тебе в вине и табаке.
И отвернулся.
— Почему? — удивился Абдул и обвел всех взглядом.
Люди отводили глаза.
— Разве я чем-то провинился перед общиной? — спросил Абдул. — Какой я совершил грех?
— Ты не совершил греха, Абдул, — ответили ему. — Ты чужой грех покрываешь.
— Нас оскорбляет его присутствие, — сказал Мулла-джи и кивнул на Рошана, которого старик по-прежнему держал на руках. — Этот ребенок — твой грех.
Абдул растерянно посмотрел на говорившего.
— Это беззащитное существо — мой грех? — спросил он наконец. — Неужели оттого, что я спас его жизнь, я совершил грех? И если я забочусь о нем — это тоже грех?
— Ты напрасно обижаешься, Абдул-джан, — ответили ему. — Если община постановила — с этим надо смириться. Ведь не известно, индус этот малыш или мусульманин.
— Решение общины — это решение Всевышнего! — вставил Мулла-джи.
Все были настроены решительно. Абдул почувствовал, как закипает в его душе протест. Это случилось с ним впервые. Жизнь учила его, что община всегда права, она не может ошибаться, ведь принятые решения — это плод коллективного разума, общей мудрости, собранной воедино. Но то, что происходило сейчас, не укладывалось в голове Абдула.
— Я считаю ваше постановление преступным! — воскликнул он, не в силах сдержать охватившее его негодование.
— Одумайся! — попытались урезонить его.
— Ты неправ, Абдул, — сказал медленно Мулла-джи. — Ведь это решение всех верующих нашего квартала.
— Пусть будут прокляты те люди, которые воспитание ребенка возвели в грех! — воскликнул старик в сердцах.
Он был возмущен и не мог говорить спокойно. Присутствующие смотрели на него враждебно. Абдул не видел в глазах людей сочувствия.
— Значит, тебе, Мулла-джи, можно держать дома собаку? — спросил Абдул. — Можно, да? Это не грех? И тебе, Рамзани, не возбраняется держать в клетке попугая? Это не грех? А ребенка держать, значит, грех?
— Прекрати! — сказал Мулла-джи недовольно.
— Нет, не прекращу! Вы держите дома животных, объясняя это своей добротой и милосердием, а мне запрещается выхаживать ребенка, у которого нет никого, кроме меня! И вы еще прикрываетесь религией? Это ваша религия?
— Замолчи, Абдул! — возмутился Мулла-джи. — Не богохульствуй!
— Это не я богохульствую! Это вы под прикрытием религии творите зло!
Абдул уже не мог остановиться. Этот малыш, которого он держал на руках, составлял сейчас смысл его жизни. Старик засыпал и просыпался с мыслями о ребенке. И он не мог допустить, чтобы кто-нибудь обидел его Рошана.
— Кто бы он ни был — индус или мусульманин, он в первую очередь человек! — говорил Абдул. — И наш долг — защитить его. Не только наш долг, но и долг всех людей. А тот мусульманин, который не согласен с этим, — не Мусульманин!
Присутствующие молчали, враждебно глядя на него. Он не мог достучаться до их сердец.
— Идем, малыш, — пробормотал Абдул, обращаясь к Рошану. — Эти люди хуже зверей!
Он поднялся, кряхтя, и пошел прочь, спиной чувствуя обращенные на него недоброжелательные взгляды.
— Они жестоки, — бормотал старик. — Но ты их не бойся. Я тебя в обиду не дам. Слава Аллаху, тебя есть кому защитить.
Он не обижался на этих людей за то, что они испытывали к нему неприязнь. Он не был злым человеком и способен был многое простить. Но обид, нанесенных его Рошану, он никому бы не спустил.
— Ты еще совсем маленький, — сказал он мальчику. — И многого пока не понимаешь. Но одну вещь должен уяснить уже сейчас. К людям надо быть добрым, и творимое тобой добро вернется к тебе непременно. Злым тяжело жить, да и недостойно это.
Рошан слушал его так, будто понимал, о чем говорит старик.
— Они хотят, чтобы я от тебя отказался? Они никогда не дождутся этого, малыш. Это я тебе обещаю. Я останусь с тобой, даже если все от меня отвернутся. Что же делать, если Аллах лишил этих людей разума! Будем надеяться, что это не навсегда.
Но надежды были напрасны. Весть о том, что старый Абдул игнорировал решение общины, мгновенно разлетелась по кварталу, и практически не было человека, который не осудил бы старика. Теперь уже никто не здоровался с ним, повсюду он натыкался на враждебные взгляды и отчуждение. Община решила по-своему и готова была наказать ослушника.
Абдул делал вид, что не замечает неприязни, но на душе было тяжело. Он прожил в этом квартале почти всю жизнь, деля с людьми все беды и радости. И происходящее его больно ранило.
— Ничего, мой маленький, — шептал Абдул. — Мы справимся с этим.
Когда он смотрел на Рошана, сосредоточенно вертящего в ручонках игрушку, он не мог понять, как можно желать зла этому крохотному существу. Ребенку неоткуда было ждать в этом мире помощи, и бросить его — значит оберечь на страдания и смерть. Сердце доброго Абдула не могло вынести даже мысли об этом.
В один из дней в дом к старику пришел Мулла-джи.
— Здравствуй, Абдул, — поздоровался он хмуро.
— Здравствуй, — ответил Абдул. — Проходи. С чем пришел?
— Я не сам к тебе пришел. Меня послали к тебе люди.
Он говорил, не поднимая глаз. У Абдула отчего-то сжалось сердце. И даже разыгравшийся на полу Рошан притих.
— Ты оскорбил людей, — сказал Мулла-джи. — И даже не своими несправедливыми словами, а тем, что не принял во внимание решение общины.
— Я не буду подчиняться этому решению! Оно несправедливо!
Мулла-джи пожал плечами.
— Дело твое, — сказал он. — Но в таком случае тебе придется покинуть наш квартал.
— Что? — спросил пораженный Абдул. — Покинуть квартал?
— Да, — подтвердил Мулла-джи. — Люди не хотят жить рядом с тобой.
Рошан молча смотрел на взрослых.
— Да люди просто сошли с ума! — сказал Абдул, оправившись от первого потрясения. — Аллах лишил их рассудка!
— Община приняла такое решение! — жестко произнес Мулла-джи. — И тебе придется подчиниться.
— Что ж, пусть будет так, — сказал старик.
Мулла-джи поднялся и пошел к дверям.
— Никогда! — крикнул вслед ему Абдул. — Слышишь, никогда я не отрекусь от этого малыша!
Мулла-джи поспешно вышел, хлопнув дверью. Абдул повернулся к Рошану.
— Ты все слышал, малыш? — сказал он с горечью. — Но не переживай. Я выращу и воспитаю тебя, чего бы мне это ни стоило. Они не хотят видеть нас с тобой? Пусть! Мы уедем отсюда. Никто нам не нужен. Только бы у меня хватило сил.
Абдул печалился, но был полон решимости до конца отстаивать свою правоту. Через пару дней он подыскал новое жилье. Оно было так же убого, как и предыдущее, но старик не был привередлив. Он считал, что главное — иметь крышу над головой, а остальное не имеет значения.