Разлад

Павел побежал на станцию. Платформа, поезд, вокзал, троллейбус… Скорей купить пенициллин и обратно. А как же Ляля, мать? Нет, надо Лялю известить. Она, конечно, поедет с ним.

Павел позвонил по телефону. Подошел Вовка.

Ляли дома не было.

Значит, она на курсах. Павел взял такси и через пять минут был уже у школы.

— Очень прошу вас, — обратился он к гардеробщику, — вызовите мою жену Елену Орехову, у нас заболел ребенок.

Гардеробщик вернулся и сказал:

— Нет ее на занятиях. И не была.

Где же она? Может, у Вали? Это совсем рядом. Он за две минуты добежит. Не знает квартиры? Ерунда! Знает, что верхний этаж, этого довольно.

На этаже четыре квартиры. В которой живет Валя Попова? Табличек на дверях нет. Он позвонил в одну из квартир. Вышла старая женщина.

— Валя Попова здесь живет?

— Да. Кажется, дома.

Переваливаясь, она подошла к одной из дверей, постучала и сказала:

— Валя! К тебе пришли.

Дверь минуту не открывалась, потом щелкнул замок, и Павел увидел… Лялю.

— Ты?! — бледнея, сказала она.

Павел вошел в комнату. За столом сидел какой-то рыжеватый парень. Он с испугом посмотрел на Павла. На столе стояла бутылка вина, закуски. Вали дома не было.

Павел повернулся и ушел.

В его душе начисто сгорела любовь.

В тот же вечер Ляля сказала матери:

— Мы с Пашей разошлись. Окончательно. И теперь я буду жить только здесь. Пусть Вовка не лезет в мою комнату.

Юлия Павловна пришла в спальню, где Михаил Иванович, лежа в постели, читал газету.

— Ляля заявила, что окончательно расходится с Павлом. Что будем делать?

— Да ничего. Ложись и не волнуйся.

— Ты думаешь, что говоришь? — возмутилась Юлия Павловна.

— А что думать? Они не первый раз разводятся. У меня от своих дум голова раскалывается! Да и ничем ты не поможешь, думай не думай.

— Ты, может быть, и прав, но не думать я не могу.

Юлия Павловна пошла к Ляле в комнату.

— Вы это давно решили?

— Не очень.

— Может, одумаетесь? А как с Олей быть?

— Возьму ее себе.

Она возьмет себе Олю! А кто будет Олю воспитывать?

Да, она, конечно, разойдется с Павлом. Вышла замуж без любви, захотела избавиться от родительской опеки. Думала, замужем станет свободной. А вышло иначе. Павел уличал ее во лжи, подозревал в изменах. И может, не напрасно?..

Каков итог? Вуз потеряла, мужа потеряла. И Олю оставит без отца. При этой мысли Юлия Павловна заплакала. «Внученька моя родненькая, что с тобой будет?»

А тетя Катя? Бедная женщина! Сколько горя выпало на ее долю от такой невестки!

Как порою несправедлива бывает жизнь к хорошим людям!

11. «Грустный вальс»

Еще утром Юлия Павловна почувствовала боль в сердце. Она приняла нитроглицерин. Боль утихла.

Через некоторое время боль началась снова. Но Юлия Павловна все-таки поехала на работу. Ничего, пройдет! Так бывало уже не раз.

Все это лето она плохо себя чувствовала. Погода стояла знойная, жаркая, с частыми грозами. Юлия Павловна часто ездила за город навещать Оленьку. Она видела, как трудно бывало тете Кате. В отпуск Юлия Павловна так еще и не ушла. А пора бы: ведь осень уже наступила.

Делая обход больных, она вдруг почувствовала слабость. Скорей бы уж день кончился! Можно будет лечь, отдохнуть. Обычно внимательная и терпеливая, она с раздражением выслушивала жалобы больных. Особенно нестерпимо было слушать Анну Осиповну.

Пенсионерка Анна Осиповна проводила не менее трети своей жизни в больнице. Основания для этого, конечно, были: гипертония, непорядок в желчном пузыре. Но независимо от состояния Анна Осиповна считала, что она должна два раза в году по месяцу-полтора проводить в больнице. Помимо действительных болезней, она подозревала в себе множество несуществующих: сахарную болезнь, спондилез, заболевание крови, опухоль в мозгу — а сегодня высказала новое предположение.

Юлия Павловна пыталась ее урезонить:

— Зачем вы придумываете себе болезни?

— А зачем вы на рентген меня направили? Почему вчера снова брали кровь на анализ? А?

Анна Осиповна заодно высказала и другую претензию:

— Почему вы меня не проконсультируете у профессора? Некоторые лежат всего неделю, и у них уже все светила перебывали.

Это был намек на больную из второй палаты — Маро Ашотовну. Ноги у той были отекшие, непослушные. Лицо старческое, все в морщинах, волосы седые. Трудно было поверить, что Маро Ашотовне только пятьдесят лет. Шестидесятилетняя Анна Осиповна казалась много моложе.

Маро Ашотовна ни на что не претендовала, Она вообще жила интересами, далекими от больницы, от болезней. То, что для Анны Осиповны казалось интересным и важным, Маро вовсе не замечала. Целыми днями она читала газеты и журналы. Их каждое утро приносил в палату старший санитар.

Сегодня состояние Маро было особенно тяжелым.

Она задыхалась, глаза у нее потускнели. Юлия Павловна долго осматривала ее и, обеспокоенная, сразу же пошла в процедурную, чтобы передать сестре новые назначения, кислород в первую очередь. И вдруг почувствовала острую боль в сердце и жжение в груди.

— Что с вами? — испуганно спросила сестра.

— Сердце… — еле выговорила Юлия Павловна.

Когда доктор Леонид Михайлович выслушал ее, измерил давление, он твердо сказал: — Вам надо остаться в больнице. У меня в маленькой палате есть свободная койка.

Она не сопротивлялась, на это у нее не было сил. Впервые Юлия Павловна оказалась на положении больной в своей больнице.

— Хорошо, — сказала она няне, которая укладывала ее в постель.

Что хорошо? Почему она так сказала? Ведь плохо! Плохо, что заболела. Но хорошо, что лежит, отдыхает. Не надо идти в магазин, стоять в очереди, не надо готовить обед в душной кухне. Но кто же все это сделает?

Доктора Леонида Михайловича больные любили и верили ему. Вот теперь и Юлия Павловна узнает его не по совещаниям на врачебных конференциях или пятиминутках, а как больная. Первое, на что обратила она внимание, — это неторопливость доктора. Он терпеливо выслушал жалобу ее соседки по палате, обстоятельно ответил на все вопросы и дал успокоительный прогноз.

И все же первым осмотром Леонида Михайловича себя как больной она осталась недовольна. Все-таки он слишком молод. У него не было уверенности в диагнозе. А может, он скрыл от нее истину?

Кровать Юлии Павловны стояла так, что, лежа на правом боку, она смотрела в окно. Против ее окна — хирургический корпус. Под окном растет большое ветвистое дерево, похожее на платан. Под этим деревом и в жару прохладно. Ей сейчас со второго этажа видна лишь его верхушка. Еще у окна — ель. Ее верхушка спокойна, безмятежна. А вот листики березы при малейшем ветерке волнуются. И уже начинают желтеть. Сентябрь!

По небу неторопливо плывут белые облака. Вон то похоже на спящего великана. Минута, другая — небо чистое. И опять проплывает облако, похожее на волчью голову с раскрытой пастью и громадным, круглым, голубым глазом. Вдогонку ему летит гигантская бабочка. А маленькое облачко совсем как белый пушистый медвежонок…

Но бывали дни, когда Юлия Павловна не видела неба. В ней бушевала буря сердечных болей. И тогда она смотрела только в себя. Вместе с болью приходил страх. Особенно было страшно, если это случалось ночью.

После приступа Юлия Павловна лежала обессиленная, с закрытыми глазами.

Деревья, как и люди, по-разному старятся. Уже растеряла все свои листья береза, стоит, помахивая голыми, скучными ветвями. А платан еще красуется всем на диво: каждый лист светился золотом, дерево словно пылает, стоит как символ знойного бабьего лета. Юлия Павловна, несмотря на приказ врача не вставать с кровати, подходила к окну полюбоваться красками осени.

Больничный день тянется бесконечно. Как это Юлия Павловна до сих пор не понимала, что посещение врача для больного целое событие!.. А посещение родных? Большой праздник! С каким нетерпением она ждала прихода Вовки, мужа, Ляли!