Каркассонн

Крысы тоже принадлежали миссис Уидрингтон. Богачам ведь приходится владеть столь многим. Она только не ожидала, что крысы будут ей платить за пользование ее темнотой и тишиной тем, что станут писать стихи. Не то что они уже никак не могли бы писать стихи, наверно, могли бы, и даже неплохие. В Байроне, например, было что-то от крысы: в его собственных высказываниях кое-где намеки на тайную прожорливость; колдовской топоток крошечных лапок за окровавленным гобеленом, где пал где пал где я был Царем царей но женщина с женщиной с собачьими глазами чтобы ворошить и ворошить мои кости {6}

- Я хотел бы что-нибудь совершить, - проговорил он, неслышно шевеля губами в темноте, и мчащийся конь снова заполнил его сознание беззвучным громом копыт. Ему видна была подпруга и подошвы на вдетых в стремена ногах всадника, и он опять подумал о том норманнском жеребце, выведенном от многих отцов, чтобы носить стальную кольчугу в медлительных влажных зеленых долинах Англии, и теперь обезумевшем от жары и жажды и безнадежных горизонтов, полных мерцающей пустоты, - как он все мчался с громом, уже разрубленный на две половины и не зная этого, вплавленный в ритм все нарастающей инерции. Голова его была в броне из стальных пластинок, так что он ничего не видел впереди себя, а из самой их середины торчал... торчал...

- Шамфрон, {7} - сказал его скелет.

- Да. Шамфрон. - Он задумался ненадолго, пока конь, разрубленный на две части и не знавший, что он уже мертв, все мчался с громом, а ряды врагов Агнца расступались в священной пыли и его пропускали. - Шамфрон, - повторил он. Ведя такой уединенный образ жизни, его скелет почти что ничего не мог знать о мире. Но он усвоил нелепую и раздражающую манеру подсказывать всякие мелкие сведения, когда они случайно исчезали из памяти его хозяина. - Ты знаешь только то, что я тебе говорил, - раздраженно сказал тот.

- Не всегда, - отвечал скелет. - Я, например, знаю, что конец жизни это лежать спокойно. А ты этого еще не знаешь. Или, по крайней мере, мне об этом не говорил.

- Да знаю я это, знаю, - сказал он. - Достаточно мне долбили. Но не в том дело. А в том, что я в это не верю.

Скелет простонал.

- Говорю тебе, не верю, - повторил его собеседник.

- Ладно, ладно, - сухо сказал скелет. - Спорить с тобой не стану. Никогда не спорю. Только даю тебе советы.

- Да, видно, и это кто-нибудь должен делать, - кисло согласился тот. По крайней мере, на то похоже. - Он все еще лежал под своим толевым одеялом в тишине, полной колдовских перестуков. Снова его тело скользило и скользило под уклон по овальным коридорам под ребристыми сводами из солнечных лучей, уже смутно тающих где-то вверху, и наконец упокоилось в безветренных садах моря. Кругом покачивались пещеры и гроты, и его тело лежало на покрытом рябью полу, мирно колыхаясь под касаниями далеких, слабеющих и здесь уже едва ощутимых волн прилива.

- Я хочу совершить что-нибудь смелое и трагическое и суровое повторил он, вылепливая губами беззвучные слова в мелко топочущем молчании, и вот я на кауром коне, у которого глаза - как синие электрические вспышки и грива как спутанное мятущееся пламя, и он мчится галопом вверх по холму и дальше прямо в высокое небо мира. И все еще, мчась галопом, он вздымается ввысь; и все еще, мчась, гремит вверх по длинному голубому холму неба, и мятущаяся его грива вся словно водоворот золотого огня.

Конь и всадник с громом мчатся все дальше, но гром понемногу стихает; и вот уже только меркнущая звезда едва видна на безмерности тьмы и молчания, внутри которых непоколебимая, тающая, с мощной грудью и плодоносящим лоном, медлит в раздумье темная и трагическая фигура Земли, его матери.

КОММЕНТАРИИ

Относится к числу ранних рассказов Фолкнера; предположительно написан в начале 1926 г. Выступая перед студентами Виргинского университета, писатель сказал, что речь в рассказе "идет о молодом человеке, его конфликте с окружением. По-моему, если рассказать эту историю в традициях простой достоверности, что-то в ней было б утеряно. Поэтому я использовал фантазию, и эта вещь мне всегда нравилась, потому что в ней я снова почувствовал себя поэтом" (Фолкнер У. Статьи, речи...).

{1}. Каркассонн - город во Франции, где сохранился знаменитый средневековый замок с множеством башен причудливой формы. Для Фолкнера сказочный облик этого замка подобен образам, возникающим в сознании художника.

{2}. Ринкон. - В Южной и Центральной Америке имеется несколько городов с таким названием. Однако Фолкнер, по-видимому, заимствовал его из романа Дж. Конрада "Ностромо", действие которого происходит в вымышленной латиноамериканской стране.

{3}. - ... где герцог Бульонский и Танкред еще бились... - Герцог Нижней Лотарингии Годфрид Бульонский (1061-1100), согласно преданию, был предводителем первого крестового похода и после взятия Иерусалима принял титул Защитника Гроба Господня. В этом же походе отличился "благороднейший из христианских рыцарей" Танкред (1078-1112), племянник Боэмунда Антиохийского. Поскольку в наше время оба они известны прежде всего как герои знаменитой поэмы Торквато Тассо "Освобожденный Иерусалим", в которой описано несколько сражении крестоносцев с войском "сарацинов", вся фолкнеровская фраза, очевидно, представляет собой квазиреминисценцию из "Освобожденного Иерусалима", где эпизод с разрубленным надвое норманнским жеребцом (напоминающий, кстати, известный сюжет из "Приключений барона Мюнхгаузена") отсутствует.

{4}. - ...Я есмъ Воскресенье и Жизнь. - Слова Иисуса, приведенные в Евангелии от Иоанна (11, 25). Далее следует: "...верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек".

{5}. Кости... лежат на дне моря в подводных пещерах, согнанные туда угасающими отголосками волн. - Вероятно, реминисценция из IV части поэмы Т.-С. Элиота "Опустошенная земля" (1922), в которой есть такая фраза: "Подводное течение, шепча, подхватило его кости..." Те же мотивы Фолкнер использовал и в романе "Шум и ярость".

{6}. - ... топоток крошечных лапок за окровавленным гобеленом, где пал где пал где я был Царем царей но женщина с женщиной с собачьими глазами... Сложная цепочка литературных и мифологических "цитат", строящаяся по принципу свободных ассоциаций в духе Джойса. Она начинается с аллюзии на сцену из "Гамлета" (акт III, сц. 4), где Гамлет с возгласом "Крыса!" пронзает шпагой гобелен ("аррас"), за которым прячется Полоний, и убивает его. Шекспировское слово "аррас" по созвучию вызывает в сознании героя рассказа ассоциацию с древнегреческим городом Аргосом, и он вспоминает миф об убийстве аргосского царя Агамемнона. Поскольку Агамемнон был предводителем греков в Троянской войне, герой именует его Царем царей, что одновременно отсылает и к Новому завету, ибо именно так назван там Иисус. Формы первого лица и прошедшего времени ("пал", "я был") указывают на то, что главным источником мифологической реминисценции служит XI песнь "Одиссеи", где Агамемнон (или, вернее, его тень) рассказывает в Аиде, как его жена Клитемнестра и ее любовник Эгисф совершили кровавое злодеяние: