Страница 3 из 7
Конечно, ложе любви периодически присутствовало в жизни Катерины, как только кандидатура мужского пола проходила жесткий естественный и противоестественный отбор по ее, Катерининым, критериям мужественности.
В данном случае Антонио даже отдаленно не тянул на установленные ее извращенным чувством прекрасного стандарты. Ничего нигде при мысли о нем не вставало, скорее даже сжималось и норовило спрятаться, да вот хоть под этой же кроватью.
«Ну что ж, – вздохнула Катерина. – Придется опять включать голубой наив». В подобных случаях роль трепетной дурочки всегда выручала ее. Дурочка могла выступать в различных ипостасях: от «розовой овцы» до «коровы в подсолнухах». В одном варианте это означало «ой, я не такая… всего боюсь, меня сейчас вытошнит», а в другом – «я вас вообще не понимаю.... и мне бабушка до свадьбы не велела». Короче, роль трепетной дурочки в моноспектакле «Я его не хочу» могла бы принести Катерине «Золотой софит».
Сейчас ее раздирали два диаметрально противоположных чувства: благодарность за итальянские каникулы и опасение неминуемой расплаты за эти же каникулы. Она была готова искренне дружить с Антонио, но только не организмами.
Похоже, пора звонить подруге в Подмосковье и ныть в трубку, прося совета и требуя утешения. Катерина набрала номер Изольды и только услышала знакомый голос, как на пороге террасы возник Антонио.
– Ты куда звонишь?.. Это тебе звонят?.. Или ты?.. Это же очень дорого! Повесь трубку! – он суетливо кружил вокруг опешившей от такого натиска Катерины и размахивал волосатыми руками, как спугнутая с насеста мохнатая курица.
«Да какое тебе дело? – мысленно фыркнула она. – Мой телефон, мои деньги. Куда хочу, туда и звоню».
Все это было очень и очень странно…
Антонио, похоже, всполошился не на шутку. В винегрете итальяно-английской речи, вываленной на ее голову взбалмошным спутником, она выхватывала понятные слова и в итоге уразумела, что Антонио переживает о том, что его русская подружка не вполне разбирается в дороговизне итальянской жизни.
Катерина решила, что ее несчастный «сокамерник» боится, что по собственному скудоумию она, вероятно, сейчас разбазарит все свои средства. А потом, наверное, примется за его финансы?
Пока он не стал рвать свои и так не в меру редкие волосики на розовой плешке, уже стыдливо зардевшейся под горячим южным солнцем, она решила остановить истеричное «биение пяткой в грудь».
– Баста, каро мио! (Довольно, дорогой!) – неожиданно для себя самой она хлестко махнула ладонью поперек горла.
Антонио выпучил глаза и резко заткнулся, словно в рот ему вставили кляп.
– И вообще, я сейчас должна срочно позвонить.... бабуле…
– Зачем обязательно звонить? – не унимался «дорогой».
– Она у меня… генерал КГБ, в отставке. И если я не отзвонюсь, она станет переживать. А если бабуля будет переживать, то она заставит волноваться всех своих коллег. А коллегам волноваться нельзя. Иначе они могут кого-то очень сильно огорчить. Понимаешь, каро мио?
«Боже, что я несу?» – вспотела мысленно Катерина, но отступать уже было поздно.
Как ни странно, такое объяснение итальянский мозг воспринял влет и безропотно согласился. Видимо, волшебная аббревиатура из «прошлой жизни» для него по-прежнему звучала магическим заклинанием, коему лучше не перечить.
– Кей-джи-би?.. Твоя бабушка кей-джи-би? – встрепенулся Антонио.
– Угу, – буркнула порядком уставшая от перепалки Катерина. – Так что ходи оглядывайся…
– Ходить куда?
– Да никуда. Это пословица такая русская, фольклор. Шучу я. – Катерина закатила глаза. – И вообще, я хочу есть. Пока голодная, я злая…
И не давая опомниться своему озадаченному русским чувством юмора спутнику, она направилась в коридор. Антонио поспешил следом.
«Пожалуй, перед звонком Изольде все-таки действительно лучше перекусить. В конце концов Интерпол может подождать, а мои измученные путешествием мозги и желудок вряд ли», – подумалось ей по пути в ресторан отеля.
В ресторане голодному взору Катерины открылась душевная картина.
Из пятнадцати столиков заняты были пока четыре. За одним сидела финская семья: животастый папа с русой шкиперской бородкой, блеклая мама с лицом пристреленной в прошлом веке лошади и долговязый патлатый пацан лет тринадцати с телефоном, навечно вросшим в ладонь. Количество еды в их тарелках было обратно пропорционально возможности нормального человека все это съесть. Впрочем, деловито работали челюстями только родители. Пацан пожирал взглядом свой телефон и этим был сыт.
За другим столом почти возлежал, приспустив на стуле свое невообразимо мужественное тело, тот самый длинногривый мачо из бассейна. Рядом с ним сидел молодой человек того типа, который бабуля, перекрестившись, ласково называла «недодевка-недопарень». Они лениво потягивали пиво и тихо переговаривались.
Третий стол оккупировала молодая девица в очках, с безропотностью козы жующая какую-то веселенькую зеленую траву, уткнувшись носом в свою тарелку. Перед ней на скатерти лежала закрытая книга. Катерина успела скользнуть взглядом по обложке. Похоже, по-польски…
За четвертым столом сидела шумная компания, явно итальянская. Много ели, шумно пили, весело разговаривали, энергично жестикулируя, словно перебрасывались мячом.
А вот около барной стойки сидела в кресле старуха. Не старушка-божий одуванчик, даже не бабушка-ромашка, опрятная и бессловесная – нет! Это была именно старуха, хозяйка, госпожа и владелица отеля и прилегающих угодий.
«Знойная роза итальянских прерий». Конечно, прерий тут не сыщешь, но то, что эта роза росла не в палисаднике, сомнений не вызывало. Розе на вид было лет сто, но увядать она и не думала. Напротив, она цвела ярким цветом немыслимой шали, накинутой поверх блузы ослепительной белизны. Она позвякивала всеми тридцатью серебряными браслетами и постукивала друг о друга десятью крупными кольцами с разноцветными камнями.
И еще – она пахла… нет, благоухала, как и полагалось розе. Томный, завораживающий, пьянящий аромат исходил от складок ее длинной юбки, от теплых чулок, натянутых на сухонькие старческие ноги вопреки жаре и здравому смыслу. Черные с проседью волосы были гладко зачесаны назад и убраны в некий кружевной мешочек на голове, который Катерина тут же окрестила «мантилькой».
На высушенном южными ветрами и стянутом жгучим солнцем в долгие морщины лице задорно сверкали живые умные глаза. Старуха излучала неоспоримую силу и власть королевы.
На коленях ее сидел в сторожевой позе поджарый трехцветный кот и с величественным любопытством оглядывал свои ресторанные угодья. Кот не просто сидел, он бдил. И это было ясно сразу, по крайней мере Катерине.
Глава 3.
Антонио буркнул «бонджорно» и направился к столику у окна. В ином случае Катерина последовала бы за ним, но только не сейчас.
Она улыбнулась старухе и склонила голову набок, что должно было, по-видимому, означать реверанс, сделать который, сидя в коляске, не представлялось возможным. Хозяйка цепко окинула ее ничего не выражающим взглядом. Подумаешь, гостья на коляске, эка невидаль!
Катерина опустила глаза на сторожевого кота. Ему необходимо было представиться. Это она понимала четко. И никаких там «кысь-кысь», «какая прелесть» или «как зовут вашего котика?» – такой позорной дребедени Катерина никогда бы себе не позволила.
Она подошла на метр поближе и громко мурлыкнула. Кот повел ухом в ее сторону. Она мурлыкнула еще раз, с подвыванием. Кот потряс головой, внимательно посмотрел на нее и спрыгнул с колен хозяйки.
Разумеется, сразу он не подошел – что за фамильярность. Сначала он потянулся, потом сел, отвернувшись от Катерины. Она терпеливо ждала. У королевы и кот должен быть голубых кровей и с характером как минимум министра безопасности.
Наконец, церемониал был соблюден. Кот неторопливо приблизился к Катерине, поднял треугольную голову – одно ухо у него оказалось надорванным – и вопросительно мяукнул.